Тайна Вивальди: Роман

1

Изможденное лицо, заострившийся нос и глубоко запавшие глаза – все, вне всякого сомнения, указывало на то, что этому человеку осталось жить совсем немного. Смерть, наверное, находилась уже на подступах, в темных переулках района, открывавшегося в конце Карнтнерштрассе и простиравшегося до едва ли не самых старых ворот города, до крепостной стены Вены. Той самой, которая столько раз выдерживала натиск турок и спасала столицу Габсбургов от падения и захвата османскими султанами.

Несколько минут назад вдова Валер поднялась в мансарду, где лежал умирающий, чтобы поддержать его силы чашкой бульона, который она так старательно приготовила. С бесконечным терпением, ложка за ложкой, словно речь шла о ком-то из членов ее семьи, она пыталась накормить больного, шепча ему слова поддержки, являвшиеся, однако, чистой ложью.

- Сегодня вы гораздо лучше выглядите! Вот увидите - несколько дней отдыха и хорошее питание, и жара как не бывало! Дай-то Бог!

С большим трудом больной пытался проглотить бульон, принесенной женщиной, с которой он познакомился всего несколько месяцев тому назад, когда за незначительную сумму (материальное положение его было более чем скромное) снял в ее доме подсобные помещения, превратив их в жилье.

Фрау Валер, вдова шорника, пустила в свой дом постояльца не только потому, что плата за жилье была дополнением к ее весьма незначительным доходам, но и потому, что человек, нашедший пристанище в ее доме, был священником, и это вызывало у нее уважение. Правда, она поверила этому только после того, как священник прихода Святого Стефана, к которому относился ее дом, подтвердил, что этот человек на самом деле тот, за кого себя выдает. Это итальянский священник, сказал вдове отец Штофель. Хотя, по правде говоря, это был несколько необычный священник, не только по своему одеянию, но и по манерам. Он носил вышедший из моды истрепанный парик, сюртук, облегающие панталоны и чулки. Все это было потертое, изношенное, словно у ремесленника, который переживает нелегкие времена и вынужден каждый день носить выходную одежду.

И все же не странная одежда привлекала к нему внимание, а его необычные посетители. Некоторые приходили совсем в неурочные часы. Это были люди разных социальных слоев и положения. Иногда являлись и вовсе загадочные личности, закутанные в плащи, в глубоко надвинутых на глаза шляпах. Ясно, что эти люди не хотели быть узнанными, а судя по одежде, они ничего общего не имели с духовными лицами, к которым принадлежал ее постоялец. Часто эти встречи походили на тайные собрания, где, должно быть, плелись странные интриги или вершились необыкновенные дела. Что-то в этом роде предстваляла себе вдова Валер.

Эти визитеры приводили ее в такое замешательство, что она даже стала сомневаться в благонадежности постояльца, а однажды столь встревожилась, что отправилась к отцу Штофелю поделиться своим беспокойством. Священник из церкви Святого Стефана успокоил ее и сказал, что тревожиться не следует. Маэстро Вивальди - итальянский священник, родом из Венеции, но музыка стала главным в его жизни. Он, продолжал отец Штофель, - выдающийся скрипач, один из лучших в Европе, а его музыку слушают в самых знаменитых оперных театрах и исполняют на великосветских приемах при королевских дворах.

Доводы отца Штофеля в какой-то мере успокоили вдову, потому что постоялец действительно много часов проводил за игрой на скрипке и делал это превосходно. Он извлекал из инструмента прямо-таки небесную музыку. Она словно уносила куда-то и возвышала над всем земным, обычным, с чем сталкиваешься изо дня в день.

Тем не менее терзания не покинули вдову окончательно, и странные посетители не переставали волновать ее. Особенно когда они являлись в неподходящее время.

Однако это никоим образом не сказывалось на отношениях между хозяйкой и постояльцем. Маэстро Вивальди всегда был точен и не задерживал плату (гульден в неделю) за проживание и трехразовое питание: завтрак, обед и ужин. Кроме того, он никогда не жаловался ни на качество, ни на количество еды, хотя, откровенно говоря, для этого и не было оснований, ведь вдова была отменной хозяйкой. Ее блюда делали честь венской кулинарии, и кроме того она никогда не экономила на порциях. Все вокруг знали, что покойный Валер был обладателем весьма округлой фигуры, которую его жена старательно поддерживала. Говорили, что шорник отправился к праотцам от несварения, произошедшего от чрезмерного употребления жареных колбасок и капустного салата, запитых пивом и дополненных большим куском штруделя, который фрау Валер готовила как настоящий кондитер.

Несмотря на то, что маэстро Вивальди удалось с большим трудом проглотить немалую часть бульона, вдову очень волновало его состояние. Было очевидно, что музыкант не принадлежал к типу людей, выросших на берегах Дуная, и когда вдова познакомилась с ним, бедняга уже нес на плечах груз прожитых лет. В последние несколько недель он почти не выходил на улицу из-за слабого здоровья и удушающей жары, которой наградило Вену лето 1741 года. Он сильно сдал, и состояние его вызывало тревогу.

В тот вечер, когда фрау Валер трудилась, вымешивая тесто для пирога с мясом, она подумала, что было бы желательно, при сложившихся обстоятельствах, сообщить о плохом самочувствии своего постояльца отцу Штофелю, единственному человеку, к которому она могла обратиться.

Лишь только она приняла решение отправиться в церковь, пока тьма не накрыла город, - пирогом можно заняться и потом, - как услышала стук дверного молотка. Этот стук, возвещавший о приходе неожиданного гостя, был совсем некстати. Фрау Валер вытерла руки, сняла фартук и поспешила к двери. Брови ее были нахмурены, она была полна решимости не разрешать ни под каким видом беспокоить больного, который, как ей казалось, нуждался в покое.

Пока она приводила себя в порядок, в дверь снова постучали, с еще большей настойчивостью.

- Иду, иду! Святой Стефан благословенный, что за спешка!

Недовольство, вызванное стуком, еще усилилось с новыми ударами молотка. Пока она дошла до двери, начали стучать в третий раз.

Резкие слова, готовые было сорваться с языка вдовы, так и остались невысказанными, когда она увидела, кто так настойчиво стучал в дверь. В проеме стояли два священника, безукоризненно одетые. По их одеждам можно было понять, что принадлежат они к ордену иезуитов. У старшего, человека лет пятидесяти, была борода с проседью, младший был тщательно выбрит. Они были почти одного роста и оба одинаково худощавы, что, без сомнения, соответствовало их наряду. Нечасто можно было встретить членов этого ордена вне их основной обители, которая являлась еще и школой, где обучались дети знати, или вне церквей, принадлежащих ордену, самых богатых в городе.

Удивление было написано на лице вдовы, которая так и осталась стоять с открытым ртом, когда старший из священников спросил ее тихим голосом:

- Это ли дом, где проживает господин Антонио Вивальди?

Прежде чем ответить, женщина взяла руку иезуита и запечатлела на ней смиренный, но в то же время звучный поцелуй как знак уважения к его особе.

- Да, преподобный отец. Именно так. Господин Антонио Вивальди живет здесь.

- Не разрешите ли вы нам навестить его? - Голос иезуита звучал нежно, будто обволакивал. Он задавал вопрос, но делал это таким уверенным тоном, что гарантировал ответ, созвучный его желаниям.

Женщина помедлила с ответом не потому, что сомневалась в нем, а потому, что не могла справиться с изумлением, увидев на пороге своего дома представителей избранного ордена Игнатия Лойолы. Не получив ответа, священник продолжал:

- Видите ли фрау, фрау?..

- Валер, фрау Валер, - гордо ответила вдова.

- Видите ли, фрау Валер, мы знаем, что маэстро Вивальди серьезно болен, и отец Гофман, - он указал на другого священника, - и я хотели бы сказать ему слова утешения. Он давно известне нам даже не как священник, а как выдающийся артист. Вы ведь знаете, что он великолепный музыкант и, возможно, лучший скрипач всех времен. Он написал произведения специально для исполнения в школах нашего ордена. Мы узнали о его состоянии от отца Штофеля, священника церкви Святого Штефана, вот поэтому мы здесь.

Фрау Валер слушала объяснения иезуита, продолжая пребывать в состоянии изумления, и едва смогла утвердительно ответить на просьбу, которая теперь высказывалась в виде извинения:

- Если вы полагаете, что мы пришли в неподходящий час, мы можем вернуться в другое время...

- Нет, нет, ни в коем случае! Ваши преподобия, вы у себя дома, если соизволите счесть это скромное жилище своим домом! Проходите, проходите, Ваши преподобия!

Вдова отошла в сторону, чтобы ее дородное тело не загораживало проход иезуитам, а потом проводила их до комнаты, где сражался со смертью венецианский музыкант. Когда вдова сообщила ему о визитерах, он с трудом открыл глаза.

- Если Вашим преподобиям что-нибудь понадобится, вам стоит только позвать... -тихо сказала вдова Валер, выходя и прикрывая за собой дверь.

Не прошло и минуты, как послышался стук в дверь и в проеме появилось крупное мясистое лицо вдовы:

- Извините, что прерываю, но не мог бы кто-нибудь из Ваших преподобий выйти на минутку?

Иезуиты перекинулись удивленными взглядами. Не говоря ни слова, старший вышел из спальни.

- Да?

- Видите ли, отец, извините, что докучаю, но думаю, мне надо это вам соообщить. Это важно. Маэстро Вивальди очень плох. Так плох, так плох, что... что… - Вдова Валер не решалась произнести слова, которые были у нее на кончике языка.

Иезуит пришел к ней на помощь:

- Так плох, что, вы полагаете, ему осталось несколько часов. Не так ли?

- Именно так, Ваше преподобие.

- Это еще одна причина, чтобы мы утешили его в эти последние мгновения.

- О чем я хочу попросить, Ваше преподобие... Не могли бы вы, если, конечно, это покажется правильным и своевременным Вашему преподобию, - она опустила взор в знак уважения, - исповедовать его. Вот как раз когда пришли Ваши преподобия, я собиралась к отцу Штофелю, чтобы он зашел посмотреть, не пришло ли время соборовать господина Вивальди. Не думаю, что он доживет до утра. Он очень плох.

- Об этом не беспокойтесь. Или отец Гофман, или я сам ободрим его на пути к Господу.

Больше часа пробыли иезуиты в комнате, где музыкант, казалось, доживал последние часы своей жизни. Пока один исповедовал его, другой, тот, что помоложе, ждал в передней и молился.

Пару раз вдова заботливо справлялась у иезуитов, не нужно ли им чего. Они спросили, кто навещал больного, но вдова сказала лишь, что ей мало что известно, ведь господин Вивальди был очень скрытным. Она только заметила, что люди были странные и никого из посетителей она не знала.

Агония Вивальди продолжалась дольше, чем предполагала вдова. Он не умер, как она думала, до рассвета, а прожил еще три дня - достаточно для того, чтобы вдова снова приняла решение сходить к приходскому священнику с просьбой словами утешения облегчить долгие страдания умирающего и соборовать его.

Но когда она рассказала отцу Штофелю о визите иезуитов, он начал задавать вопросы, которые немало удивили ее:

- Как, ты говоришь, их звали?

- Одного... Гофман, да, Гофман. А другого... нет, не помню... - Фрау Валер постаралась вспомнить, но тщетно.

- Ты говоришь, они пришли в твой дом после разговора со мной?

- Да, отец, они сказали, что знают о плохом состоянии господина Вивальди от вас.

Отец Штофель несколько раз провел рукой по подбородку, и жест этот выражал озабоченность, словно где-то в закоулках памяти он пытался отыскать то, о чем толковала вдова Валер. Он посмотрел ей прямо в глаза:

- Ты уверена, что они сказали, будто говорили именно со мной? Может, с другим приходским священником? С отцом Оснабрюком? А может, с отцом Шинтелем? Или с отцом Майсером?

- Да нет же, отец, я уверена, они сказали, что говорили именно с вами и вы-то им и сообщили, будто господин Вивальди очень болен. Они еще, помнится, упоминали о том, что у них прекрасные отношения с маэстро, так как он писал музыку для их школ. Я уверена, что все это они мне говорили, и о вас тоже говорили. - Вдова Валер энергично кивала головой, однако весь ее вид говорил о нарастающей тревоге.

- Хорошо, хорошо, но в таком случае тебе следует знать, что я не имею даже представления о том, что в последние дни наш приход посещали иезуиты. И уж тем более никто из них со мной не разговаривал.

- Да может ли такое быть, отец?! - воскликнула изумленная фрау Валер.

И снова священник прихода Святого Штефана посмотрел ей прямо в глаза:

- А ты уверена, что эти двое именно те, за кого они себя выдавали?

Фрау Валер прикрыла рот рукой, словно таким образом могла удержать возгласы, рвущиеся наружу. Выражение крайнего изумления, появившееся на ее лице минутой раньше, сменилось краской стыда, залившей полные щеки. Но у нее еще хватило сил сообщить:

- Один из них, тот, что постарше, исповедовал господина Вивальди! Я видела!

- Ты что, присутствовала при исповеди?

- Нет, Боже избави! - Лицо ее покраснело еще больше, а на лбу заблестели мелкие капельки пота.

- А как же?..

- Видите ли, святой отец, дело в том, что один из них молился, пока другой исповедовал умирающего. Вот это я правда видела!

- Да я верю, верю, но все это еще не значит, - отец Штофель поднял указательный палец, - что те, кто два дня тому назад навестил маэстро Вивальди, были теми, за кого себя выдавали. Они лгали, говоря о якобы состоявшейся встрече со мной, а это значит, они пытались что-то скрыть. Возможно... возможно даже, что они и не священники вовсе.

Слова отца Штофеля привели бедную женщину в ужас. Люди выдавали себя за посланников Божьих! Это же страшное святотатство! И они были в ее доме! Господи, Боже мой!

Отец Штофель позвал дьячка и двух служек, дал им указание переодеться соответствующим образом и приготовиться к соборованию и причащению умирающего. Затем он вышел из ризницы, где разговаривал с вдовой, направился к дарохранительнице, положил туда облатку и взял маленький стеклянный сосуд со святым елеем. На улице к ним присоединились еще несколько прихожан. Возглавлял скромную процессию дьячок с шестом, который заканчивался крестом причудливой формы. Служки освещали дорогу свечами под стеклянными колпаками. Один из них монотонно и ритмично звонил в колокол. Процессия за несколько минут прошла путь от церкви Святого Штефана до дома, где умирал Вивальди.

Последние лучи солнца освещали покатые черные шиферные крыши и фасады домов, превращая золотистые отсветы, возвещавшие приход сумерек, в густо-оранжевые.

Отец Штофель исповедал умирающего музыканта, который несмотря на агонию сохранял ясность ума. Он признался священнику, что уже исповедовался, хотя состояние, в котором он находился - из-за жара он проваливался в забытье, - мешало ему вспомнить, когда это было точно, но не больше трех-четырех дней тому назад. Вивальди сказал, что исповедовал его священник-иезуит, предложивший ему признаться во всех грехах, вольных и невольных, совершенных в жизни. Он так и сделал, хотя многие из них не были связаны с вопросами веры. Он повторил весь свой жизненный путь, подбадриваемый причащавшим его святым отцом, который посоветовал ему вспомнить и рассказать все, что может облегчить его совесть. Вивальди сказал отцу Штофелю, что поведал иезуиту о полном спокойствии, в коем пребывал его дух после получения достоверного известия о том, что последняя почта, посланная им в Венецию и, по его словам, чрезвычайно важная, дошла до места назначения.

Когда отец Штофель покидал дом вдовы Валер, он пребывал в твердой уверенности, что первая исповедь венецианского музыканта не была таинством.

Вивальди исповедовался лицемеру, который воспользовался обстоятельствами, чтобы выведать у умирающего секреты его жизни. Отцу Штофелю осталось непонятным, в чем состоял интерес иезуитов и что в связи с этим секретом они пытались выведать. Вероятнее всего, это имело отношение к тем таинственным визитерам, которых принимал музыкант и которые так волновали хозяйку дома.

Несмотря на странность этого случая, отец Штофель был доволен, что ничем не выказал свое недоумение умирающему музыканту. Кто знает, какое впечатление произвело бы на него это разоблачение! Пусть уж лучше отойдет в мир иной и вручит свою душу Создателю с тем душевным спокойствием, которое чувствовалось в его рассказе. Самым лучшим было бы, если бы тайну всего произошедшего Вивальди унес с собой в могилу после смерти, которая и настигла его утром следующего дня.

Эммануэль Штофель соблюдал непреложные приниципы христианского милосердия, когда действовал подобным образом. Но он был совершенно прав в своей догадке относительно того, что иезуиты, посетившие Вивальди, таковыми не были и что речь шла о людях, неправедным способом получивших некий важный секрет, которым владел венецианец. Однако в чем венский священник ошибался, так это в том, что секрет ушел в могилу вместе с Вивальди.