Кровавый роман

РЕЗНЯ В ДОМЕ ТЕРПИМОСТИ

Перенесемся на миг в столицу над рекой Сеною.
Город сей удивляет нас самими своими размерами и числом жителей.

Уже его постройки, такие как Лувр, Эйфелева башня и многочисленные заводы, из которых большое число современных картин вывозится во все страны мира, делают сей город весьма интересным.

Так что ничуть не удивительно, что в нем с незапамятных времен короли, дворянство и всяческие ученые и художники обитали.

Однако кроме людей богатых живет там и большое множество рабочего народу, а в особенности бедняков, которые в нищете прозябают.

Народ в городе вследствие этого испорчен и потому занят поиском лишь сомнительного свойства развлечений.

В боковых улицах он находит достаточно возможностей к тому, чтобы предаться безнравственным забавам.

На таких заброшенных rue или boullevard, как называют в Париже улицы, расположено множество всяческих притонов, пристанищ и борделей, где безнравственные женщины тело свое за грязную монету к продаже предлагают.

Добро пожаловать в один такой притон!

Перед входом раскачивается красный фонарь, и надпись гласит: «Салон у красного ворона».

Внутри салона на пружинистых диванах раскачиваются или лежат, развалившись, несколько девушек.

Гостей там пока что нет, ибо до сих пор еще ранний вечер.

Сладострастники, посещающие сей дом порока, приходят сюда ближе к полуночи.

Развратные женщины, не имея пока, чем заняться, болтают между собою обо всем, в чем мадам им не препятствует и сама слушает.

Разговор идет о фиолетовых язвах, которые имеются у одной из девушек на спине.

Она сама жалуется, что на спине у нее появилась опрелость, что превращает ее сегодня в нетрудоспособную, против чего, однако, возражает мадам, что это никакая не опрелость, а самая обыкновенная французская болезнь.

Некая толстая блондинка заметила:

- Я сперва также испугалась, когда у меня по всему телу высыпали красные точки, и уже опасалась, не началась ли у меня скарлатина, пока, наконец, один доктор, который к нам захаживает, не объяснил, что это совершенно обыкновенный сифилис.

Разговор их был прерван появлением молодого человека, который вошел в сие проклятое место.

Проститутки, тут же поднявшись, весьма смело набросились на прилично одетого юношу.

В юноше этом не было ничего испорченного, и видно было, что в подобном скандальном помещении он находится в первый раз в жизни.

Напрасно развратницы старались разжечь в нем телесную похоть.

Молодой человек именовался Фрагонардом и работал у одного художника.

Он и сам уже немало прекрасных картин в одиночку создал и хотел как можно ранее начать работать сам на себя.

Как раз недавно улыбнулась ему удача так, что его одарил своей приязнью некий прелат, который и заказал у него большую картину.

Эта картина должна была изображать Деву Марию, так что юноша искал теперь девичье миловидное лицо в качестве модели.

Поскольку, однако, был он весьма стеснительным и не решался попросить какую-либо даму, чтобы она помогла ему в достижении сей цели, ему приходилось искать прекрасное лицо для картины по публичным домам.

И вот кажется, что в этом притоне он находит свой идеал, ибо взгляд его остановился более, чем на других, на одной из здешних проституток.

Девушка эта была очень красива, и глаза ее были грустны.

Видно было, что в притон попала она или по ошибке, или каким-то насилием была сюда завлечена.

Фрагонард улыбнулся девушке, и она с радостью ответила на его приветствие.

После чего взяла своего несмелого ухажера за руку и повела его в свою комнатку.

Он был рад, что более не должен стыдиться в обществе этих девушек, и молча шел следом за ней.

Девицы, оставшиеся в салоне, не скрывали свою злость от того, что такой красавчик ими пренебрег и предпочел самую младшую из них, которая всего неделю с ними работала.

Вдруг открылись двери, и в них вошли двое новых посетителей.

Уже сам их внешний вид говорил о том, что это парижские апаши, или же бездельники.

Один из них обратился к мадам и сказал:

- Эй, любезная, продаете ли женское мясо из этих коробок в развес на фунты? Мы с приятелем бы купили хотя бы пятьдесят кило. Конечно, только высшего сорта, окороку.

Проститутки засмеялись, а мадам ответила:

- Такие молодые люди, как вы, до самой смерти не раздобудут столько денег, чтобы купить мой персонал хотя бы на одну-единственную ночь. Но, в конце концов, господа хорошие, оставим долгие разговоры, если у вас есть достаточно денег, которые вы вперед мне покажете, можете досыта развлекаться с моими дамами; а если нет, то пойдите, поищите, где строители оставили дырку для двери!

- Ты, баба, закрой свою дырку, и особо-то ее не разевай! Мы тебя не обворуем, будь спокойна, - сказал более мягко один из свирепых апашей, раскладывая по столу множество золотых двадцатифранковых монет.

- А теперь провались, старая ведьма, - заревел второй апаш на мадам, которая, улыбаясь, выглядела явно довольной увиденной сумой, - теперь, когда мы весь твой гарем купили с потрохами, эти шлюхи нам в прямом и переносном смысле принадлежат всем телом.

Произнеся эти слова, они начали убивать девушек.

РАСКРЫТАЯ ТАЙНА

Когда прекрасная девушка в парижском борделе привела невинного Фрагонарда в свою комнатку, сей тонко чувствующий и целомудренный юноша бросился к ее ногам и начал признаваться ей в любви.

Девушке это отнюдь не было неприятно, поскольку она привыкла слышать от пьяных гостей одни только грязные слова.

Юноша ей нравился, и видно было, что к своим словам он относится весьма серьезно.

Когда же он еще ей подтвердил, что, если ему удастся заказанная картина, то он возьмет девушку в супруги и сделает счастливой женою, если она, конечно, не будет против этого как-либо возражать, она уже более не сдерживалась и обхватила Фрагонарда вокруг шеи.

Слезы, крупные, как горошины, падали на давно не мытый пол публичного дома.

И Фрагонард громко всхлипывал.

Лишь благодаря такому громкому плачу могло произойти то, что они не услышали крика проституток, которых внизу убивали апаши.

Оба наплакались вдоволь и, усевшись друг возле друга на мягкую постель, начали улыбаться.

- Дорогой мой, скажи мне, как мне тебя следует называть и как ты зовешься? - спросила проститутка у Фрагонарда.

После того, как он сказал ей свое имя, она ему призналась, что родом иностранка и происходит из района Нусле, в департаменте Prague.

Фрагонард был горд тем, что его любимая родом из далеких краев, и поцеловал ее белоснежное лицо.

Девушка эта воистину должна была быть родом из чужих краев и стран, поскольку об этом свидетельствовала ее сильно загорелая, смуглая кожа.

- Могу ли я ближе подсесть к тебе, миленький? - защебетала нежным голосом Клара (таково было имя девушки), усаживаясь своему любимому на колени.

С радостью согласился Фрагонард, по-прежнему не сводя с нее взгляда.

Он был вне себя от любовной лихорадки и потому не знал, чему ему надобно более удивляться, ее белоснежно чистой душе или такому же белью.

Он был весь разгорячен видом этого ангелочка и должен был силою сдерживать свою страсть.

Как честный человек, он не имел права поддаться своей похоти, дабы сия благородная дева не подумала, что и он какой-нибудь сластолюбец.

Равно и как художник, который готовился к созданию столь важного произведения, каким было написание портрета Мадонны, он не имел права свой идеал обесчестить какой-нибудь греховной мыслью или даже деянием.

И холодный голос разума говорил ему поостеречься этой девушки по определенным причинам, дабы после своей телесной связи с нею ничем не заболеть, особенно потому, что он заметил, что у нее красные глаза, из которых постоянно что-то течет.

Он легко мог заразиться от этой девушки какими-нибудь выделениями, или, в лучшем случае, у него могли на всем теле повыскакивать шишки.

С подобными болезнями он был хорошо знаком, поскольку однажды с такого несчастного, страдавшего французскою болезнью, писал для одной часовни портрет святого Иова с язвами на теле.

Так что ему необходимо было собрать всю моральную силу, дабы не поддаться этому искушению.

И ему это действительно удалось, после того как он побрызгал себе за воротник из холодного сифона.

 Девушка не могла не заметить, что в нем происходит отчаянная душевная борьба.

С невинной и целомудренной улыбкой на лице она наклонилась к Фрагонарду и промолвила:

- О, как ты мучаешься в неловких опасениях, миленький! Зачем же ты сам себя без причины столь угнетаешь, ведь я все могла бы тебе рассказать! Не правда ли, ты удивлен тому, что я еще девственница?! Я тебя вновь, дорогой мой Фрагонард, уверяю, что я до сих пор свою невинность не потеряла даже в этом притоне, и могу благодарить только свое истечение из глаз за то, что пока еще никакой мужчина не отважился со мною проделать ничего дурного. Ты, миленький, конечно же, думал, что у меня какой-нибудь хронический триппер, раз у меня постоянно глаза на мокром месте, но ты в действительности весьма заблуждаешься. Я свои глаза каждый день натирала луком и старыми чулками, лишь для того, чтобы они стали влажными, и потому-то ни один гость не хотел идти со мной в нумер, думая, что я заразна. Лишь таким образом единственно могла я сохранить свою честь, поскольку я всегда верила, что меня все же какой-нибудь благородный господин вызволит из этого борделя, куда я попала столь щекотливым образом.

Услыхав эти слова, благородный Фрагонард почувствовал себя пристыженным, поскольку он сию невинную проститутку столь необоснованно подозревал.

Он должен был ей в качестве возмещения показать, что словам ее полностью верит и что несправедливо ее ранее подозревал.

Исправиться и убедить ее в этом он мог единственно страстной связью с нею и горячей любовью.

Казалось, что и Кларка уже этого ожидает, чтобы он, опоенный любовью, скорее ее повалил на мягкую постель.

Однако его ранее безудержное желание более не возвращалось, так же как и похоть его весьма охладела с того момента, как он облил себя сифоном.

Так что он должен был довольствоваться тем, что покрыл ее шею и спину бесчисленными поцелуями.

Чтобы ей, однако, доставить хоть какую-нибудь радость, он начал читать ей вслух «Магдалену» Махара.

Кларка с радостью его слушала, поскольку сей поэт был ее соотечественником.

ИСПОВЕДЬ ПРОСТИТУТКИ

Когда Фрагонард дочитал Кларке до конца «Магдалену» Махара, на ней не оставалось ни одного сухого места, так что Фрагонарду пришлось вытирать всю книгу.

Всеми силами сдерживая рыдания, Кларка спросила Фрагонарда, не хотел бы он произнести перед нею маленькую клятву.

Когда он согласился, она сказала:

- Поклянись, что и ты освободишь меня из борделя!

Фрагонард, не раздумывая, охотно поклялся.

- Отлично, - промолвила Кларка, - теперь я могу тебе во всем признаться и исповедоваться в грехах моей молодости. Не знаю, кто мои родители, и, по правде говоря, особенно их и не пытаюсь разыскать. Я была воспитана у одного деда и бабки, которые жили строго по морали. Двери нашего дома были открыты только для добродетели. Потому дедушка впоследствии стал функционером в каком-то потребительском кооперативе и секретарем в одной из партий, хотя не умел даже писать и работал на стройке чернорабочим. Однажды в этой своей организации он нашел какого-то халтурщика, чтобы тот заштукатурил стену одного сада и наверху прилепил битое стекло, чтобы через стену не лазили ребята. Дедушка был очень добросовестным человеком и сразу же сказал, что необходимо не просто использовать обычное стекло, а поместить на эту стену по крайней мере аметисты или другие полудрагоценные камни. – «Забеги к пану Рехнеру, - сказал он мне, - и купи на два шестигривенных побольше алмазов, так чтобы наполнили тебе фартук! Только скажи ему, пусть дает такие, которые побольше, скажи, что они пойдут на стену!» - и я отправилась. Пан Рехнер приветливо мне улыбнулся, когда увидел перед собой чисто, хотя и бедно одетую девушку, и с верхом наполнил мой фартук. Придя домой, я высыпала всю эту кучу, дедушка на нее посмотрел и говорит: «Ну вот, так я и думал, что этот ювелир захочет испытать нашу честность, и действительно, он к полудрагоценным камням, будто бы по ошибке, подкинул бриллиант, самый настоящий, с кулак величиной. Мамаша, девчонки, приготовьте мешки, пойдем сейчас и отвезем ему обратно этот чужой бриллиант!» - после чего взял у соседа повозку с двумя лошадьми, положил бриллиант к себе в карман, и мы отправились отвозить чужой бриллиант. Пан Рехнер, который, желая испытать нашу честность, нарочно подбросил этот бриллиант в полудрагоценные камни, уже ждал нас в дверях своей лавки, поскольку ничуть не сомневался в том, что мы люди честные и бриллиант ему вернем. В вознаграждение за нашу честность он наполнил наши мешки, как и телегу, которую дедушка, заранее предвидя богатую плату в награду за честность, взял с собою, драгоценностями и золотыми часами...

- Кажется мне, лапочка, - прервал ее рассказ Фрагонард, - что ты все же пытаешься своей историей немного обмануть меня,  правда?

- Будь спокоен, дорогой Фрагонард, - радостно произнесла проститутка, - вскоре из дальнейшего рассказа ты узнаешь, много ли правды рассказала девушка с мистической склонностью к целомудрию! Не сомневайся, прошу тебя, пока что, в правдивости моих слов! Клянусь тебе, что до завтрашнего дня многое из моего рассказа уляжется у тебя в голове, и что-нибудь станет тебе понятным больше, чем сегодня.

Когда Фрагонард после этого пообещал ей, что более не будет ее перебивать, она рассказывала дальше:

- Дела у нас после этой щедрой награды шли хорошо до тех пор, пока дедушка не вспомнил, что я уже достаточно большая, и мне нужно отправляться куда-нибудь служить. Дедушка хорошо знал, какие опасности на свете подстерегают и грозят невинности юных и неопытных девушек, и потому со всей предосторожностью выбирал мой будущий род занятий. Он выбрал такой, при котором с моей добродетелью ничего дурного не могло произойти, в соответствии с пословицей: темней всего под канделябром. Потому он направил меня учиться ночной официанткой в одну пивную, работавшую по ночам, будучи убежденным, что там моя честь никак не пострадает.

Эта пивная на самом деле была публичным домом, и ее посещали всякие похотливцы и похабники.

Одним из завсегдатаев был некий землемер.

Это был уже мужчина в годах, с очень холодным телом, с потными руками; и с головой у него не все было в порядке.

Он постоянно рассказывал нам, что табак нюхать лучше всего из бутылочки, а диапазон американской вонючки, иначе скунса, достигает шестидесяти метров.

Он нам советовал, чтобы мы прежде всего удерживали в чистоте свои животы, как завещали нам еще древние славяне, которые пасли скот у Забеглиц, и говорил, что и Гекла в Исландии - старославянского происхождения.

Он часто убеждал меня стать его женой, говоря, что он не будет требовать от меня верности, если я хотя бы иногда буду согревать его холодное и влажное тело.

Позже этот человек женился на женщине-мяснике и на каждое крещение гадает на расплавленном свинце.

Еще к нам приходил некий Мебелрайер и рассказывал, что мы должны вернуться туда, откуда пришли, и что материнское лоно всегда остается для нас открытым и долгожданным.

Этот кровосмеситель истово возмущался нашими круглыми чертами лица, говоря, что муки распятия и твердость аскетической жизни, смерть мучеников и строгую язвительность нашей общей матери нельзя изобразить точнее, чем это возможно в манере кубизма.

Этот человек был постоянно грустен, поскольку его речи никто не слушал, обращая свое внимание более на рассказы одного доктора, который уже множество лет жил в интимной связи с суккубом.

Врачи к нам вообще приходили довольно часто и во множестве, в доказательство того, что докторский диплом - плохая защита от развратности.

Помимо широко известного эксгибициониста доктора Мышанека, который публично надевал костюм Адама, как только видел какого-нибудь издателя, к нам ходил и д-р Чуменда, прославившийся своей склонностью к некрофилии.

Только эти двое при каждой возможности стремились меня соблазнить, и любое прикосновение к моему телу доставляло им неслыханное наслаждение.

Думаю, что только они, и еще один старый хрыч, по имени Кромфундл, единственные из всех, хотели возлечь со мной.

Клянусь тебе, о Фрагонард, что я не отдалась никому из них и совершенно на них не обращала внимания, из-за их разнообразных светских похотливых желаний, а кроме того, никто из них не был столь симпатичен, как ты, дорогой мой дурачок, который так серьезно ко мне относишься.

Ты мне можешь доверять совершенно, поскольку я сверх меры чувственная девушка и вовсе не шлюха, не какая-нибудь проститутка, вроде нашей Софии, которой никто не нравился, и всех своих мужиков она только сравнивала и критиковала, не находя ни в ком ничего хорошего и в конце концов говоря: что ни мужик, то сволочь.

Благодари Бога, дорогой Фрагонард, что ты не повстречался здесь у нас с какой-нибудь другой проституткой, например со Спириткой; она бы тебя обернула вокруг стола, а сама бы сплясала над ним ча-ча-ча или вогнала бы тебя в писчую судорогу, или ты унаследовал бы от нее свойство не закрывать рта и в самом тихом обществе.

Впрочем, тут есть и другие, гораздо худшие и развратнейшие проститутки, с которыми мне приходилось общаться в месте своей работы и с которыми, молю об этом небеса, дорогой Фрагонард, тебе никогда не следовало бы знакомиться и тем более встречаться.

Никто из них не стоит и ломаного гроша, все равно кто - Фаринка, Мефодка или дурнопрославленная старуха Романка: как только ты прикоснешься к этой старой карге, лишишься остатков разума.

Их тактика все время одинакова: сперва они принудят тебя пить только ту настойку, которую сами тебе нальют, позже им уже станет все равно, что ты будешь пить, если только ты у них останешься, и они будут думать про себя: «Sauf’st, stirb’st, sauf”st net, stirb’st auch»*.

(*) - Если ты пьешь, то умрешь, если не пьешь – все равно умрешь (нем.)