Шиканутые девчонки

Кадр 1
Гоша, который живет на крыше

– Ну что, поужинаем сегодня?
Началось! Неужели не понятно, что я знакомлюсь с парнями на улице не из личного интереса?! Мой собеседник как раз закончил заполнять анкету и решил, что пора проявлять инициативу. Хоть придумал бы что-нибудь оригинальное, а то – «поужинаем». Это же заезженный сценарий! Ну почему у мужчин при виде более-менее хорошенькой девушки в голове остаются только две фразы: «Скока время» и «Поужинаем сегодня»?
– Нет!!!
К тому же умудренные сединами и женскими романами бабушки научили своих внуков, что если девушка говорит «нет», то это значит «подумаю». Так что пока парень пытался сообразить, серьезно я говорю или так своеобразно кокетничаю, выхватила у него анкету и бодрой рысью направилась к метро. Ничего, скоро от поклонниц ему деваться будет некуда.
Работа у меня, мягко выражаясь, нестандартная: надо поймать на улице красивого (плюс, что самое сложное, одинокого) парня, сфотографировать его, а пока он ослеплен вспышкой и не может сопротивляться, заставить заполнить анкету с вопросами вроде «Что тебе нравится в девушках?». Через месяц фотография героя займет целую полосу в журнале YES!, и читательницы, которым парень показался тем самым принцем на коне, начнут пачками писать ему письма. Кажется, что все просто и даже приятно. Флиртуешь с красивыми парнями, а тебе за это еще и деньги платят. Но это только кажется. Принцы на улицах пошли пугливые, от объектива шарахаются, в популярности не нуждаются, и охотится за ними надо по всему городу, что в ноябре, согласитесь, не самое приятное занятие.
Сегодня охота заняла весь день, поэтому я рискую опоздать на лекцию в университет. На вечернем отделении журфака МГУ учатся в основном те, кто периодически задумывается о будущем и начинает работать. Неудивительно, что я оказалась в компании восьмидесяти девушек и всего лишь двух парней. Оба, кстати, на грани отчисления, так что скоро наш курс превратится в филиал института благородных девиц. Но я замечталась... Беспощадная реальность московского метро в час пик кого угодно вернет к действительности.
Это что-то вроде изощренной средневековой пытки для девушек в дизайнерских сапожках на шпильке. Поднимая сумку с фотоаппаратом как самое дорогое над бушующим океаном из острых локтей, тяжелых ботинок и ругающихся матом голов, пытаюсь ценой жизни перейти на кольцевую линию. Преклонных лет и непреклонного характера бабушка, наступив мне прямо на вышитый шелком сапог, настойчиво требует извинений.
– Ты бы со своей матерью так себя вела?! – иерихонским басом вопрошает она.
До сих пор я вообще молчала и ничего оскорбительного ни для бабули, ни для собственной матери сказать не могла, но все же надо что-то делать.
– Извините, пожалуйста. С моей стороны было непростительно вынуждать вас наступить мне на ногу, – вот тут я точно переборщила...
– Издеваешшшься?! – шипит бабуля.
Судя по ощущениям, мой любимый сапог восстановлению не подлежит. Кстати, еще несколько секунд, и моя не менее любимая нога потребует срочного лечения. Старушкин армейский ботинок держит крепко, а между тем первая пара в университете начнется через десять минут.
– Ты издеваешься над символом своей страны!
Бабуля вещала, как образцовый мегафон, на всю станцию. Вокруг начали останавливаться люди, пытаясь понять, что случилось. Но я-то знала не больше них.
– Под этой звездой сражались твои деды! – продолжала она.
И тут меня осенило. Ее не устраивают выложенные стразами звезды на моих брюках!
Бабуля убрала свою ногу с моего сапога, но тут же цепко схватила за руку и втащила в подошедшую электричку. Помогите! Это похищение! Мне нужно в другую сторону! Бабуля, справедливо решив, что бежать из вагона мне некуда, уселась на свободное место. Она продолжала что-то говорить, но из-за грохота колес почти ничего не было слышно. Какой-то юноша, приняв меня за любящую внучку, резво вскочил с места. Я попыталась усадить его на место, но он не сдавался. Как будто решил доказать старушке, что если приличных девушек в стране нет, то вежливые юноши по крайней мере остались. Толкнула его на скамейку со всей дури, он сел и удивленно смотрел на меня, потирая ушибленную спину. Вспомнив уроки истории и советские фильмы, я наклонилась к самому уху бабули-чекистки и деловито зашептала:
– При всем моем уважении к Красной Армии и вам лично должна заметить, что символом Советского Союза является равноконечная звезда красного цвета. Звезды на моих брюках коричневые и голубые и имеют лучи разного размера. На этом основании я делаю вывод, что вы имеете ошибочное представление о символе Союза, и буду вынуждена сообщить об этом в комитет партии.
Она выпустила мою руку, а я выскочила из вагона, который как раз остановился на следующей станции.

Добравшись наконец до университета с искалеченным сапогом и неистребимым чувством стыда за современную молодежь, открываю тяжеленную дверь аудитории. У Вари новая прическа, которую она явно считает достаточным основанием, чтобы заигрывать с одним из двух парней курса. И это притом, что они занесены в Красную книгу как исчезающий вид! Рискуя репутацией примерной студентки (никогда раньше не опаздывала), пытаюсь незаметно добраться до последних рядов.
– Ну и куда это вы под шумок Французской революции собрались?
Незаметно – не удалось. Владимир Акимович Пеньков, наш преподаватель по истории России (не спрашивайте, при чем тут Французская революция, я сама только пришла) и добрейшая душа для пунктуальных студентов, терпеть не может опозданий. Между собой мы называем его просто Пенек – ростом он чуть выше кафедры и блестяще плешив. Сейчас, в минуту казни, видна только грозно сверкающая лысина.
– Владимир Акимович, я раньше никогда не опаздывала! Простите, пожалуйста, – робко проблеяла я, но аргумент оказался недостаточным. Рядом с лысиной из-за кафедры появилась дрожащая от гнева рука и указала мне на дверь. Следующий час просидела в буфете, утешаясь кусочком шоколадного торта. Вообще-то мы с подружкой хором сели на диету, но у меня депрессия, так что от ромашкового чая станет только хуже. Депрессию вызывает куча проблем, которые нужно срочно обдумать. А я всегда ужасно нервничаю, если нужно что-то решать и обдумывать. Например, некого попросить открутить дверную ручку на Чистых прудах. Время не ждет, домик в переулке не сегодня-завтра снесут, и медное чудо с выгравированными по ободку лилиями будет навсегда похоронено под грудой мусора на какой-нибудь свалке.
Хотите знать, почему меня так волнует судьба старой дверной ручки? Дело в том, что я их коллекционирую. Честное слово. Только не те, которые можно купить в магазине IКЕА, а те, которые красуются на дверях в московских переулках или продаются в антикварных магазинах. Поверьте, красоты ручки бывают необыкновенной. Гораздо лучше каких-нибудь марок, значков или монеток. Что там еще коллекционируют?
Я бы и двери вместе с ручками собирала, но они занимают слишком много места. К тому же вряд ли мне под силу поднять целую дверь. Возможно, стану когда-нибудь миллионером и начну коллекционировать куски стен с дверными проемами. Или уже сразу старые дома? Нужно подумать!
Чаще всего моих подруг интересует, как можно было додуматься до такого оригинального хобби. Варя до сих пор считает, что я специально сидела дома, подбирала варианты увлечений для гламурной девушки, медитировала, вдохновлялась всеми возможными способами, пару раз стукнулась головой о стенку в полном отчаянии и... в конце концов придумала самое глянцевое из всех хобби!
На самом деле все еще поэтичней. Лет в пять я три месяца проходила в детский садик. Всего три месяца, потому что дольше воспитательницы выдержать не смогли. Я не спала в тихий час и будила всех остальных, а на прогулках старалась сбежать в магазин одежды напротив садика... (Нет, я не была модницей уже тогда, просто думала, что там живет моя мама. Она, собственно говоря, так и делала – сутками бегала по магазинам, а дома почти не бывала.) Но этим список моих подвигов не заканчивался. Однажды я устроила революцию, и старшая группа съела все печенье в столовой. Но мне нужно было не печенье. Пока воспитательницы успокаивали детей и, рискуя здоровьем, спасали остатки печенья, я пыталась ножом, добытым в той же столовой, открутить ручку в нашей спальне. Она была стеклянная, граненая – и жутко блестящая. Все дети без исключения считали, что ручка алмазная и на ее цену можно жить припеваючи и никогда не ходить в садик. План сработал, ручка была откручена (точнее, выдрана вместе с куском двери), но сбыть ее на черном рынке как алмаз не удалось. А жаль...
Наверное, в пять лет у меня руки посильнее были, потому что сейчас основной проблемой стал сам процесс откручивания. А прикручены дверные ручки, как известно, ржавыми двухсотлетними болтами. Черт с ним, с маникюром, но иногда просто сил не хватает! К тому же отвинчивание происходит преимущественно по ночам и одной портить городское имущество довольно страшно. Кто не знал – ручки вместе с дверями и зданиями принадлежат г. Москве и их присвоение как-то там административно карается. Надеюсь, что никогда не узнаю, как именно. В большинстве случаев для удовлетворения собирательской страсти нагло используются сильные руки знакомых парней, но их не всегда можно попросить.
Пару дней назад помог бы Гоша, мой официальный бойфренд, но мы поссорились, и теперь я – одинокая девушка со странным хобби.
У нас были самые романтичные свидания в моей жизни! Наверное, я их и в семьдесят лет вспоминать буду, наблюдая, как робот вяжет для моих внуков носки из полиэстера с титановым волокном. А когда мой восемнадцатый муж двадцати лет от роду с букетом радужных слизняков пришвартуется к окну на своей летающей тарелке, буду маразматически трясти клюкой и брюзжать:
– В дни моей нерадиоактивной молодости один мужчина знал, как устроить идеальное свидание и без радужных слизняков!

Началось все с того, что как-то утром у окна спальни завис желтый воздушный шарик с надписью «Доброе утро!». Маленькое личное солнышко на фоне серого осеннего неба. Скажете, ничего особенного? А если я живу на девятом этаже? Шарик был привязан к плюшевому медведю, который не давал ему улететь, а на медведе была футболочка с именем «Гоша». Вся эта прелесть неизвестным образом оказалась на балконе.
Честно говоря, сначала я даже испугалась. Какой-то Гоша имеет доступ к моему балкону! Не самая приятная новость... Маме ничего говорить не стала: она с перепугу может и милицию вызвать, поэтому схватила медведя вместе с шариком в охапку и отправилась на экстренное совещание к ближайшей подруге, Варе. Она живет через улицу от моего дома, на Ломоносовском, поэтому и ближайшая.
Вместе мы пришли к выводу, что никакой парень, пусть даже жутко романтичный и изобретательный, не сможет снизу забросить на девятый этаж плюшевого медведя.
– Значит, подарок прилетел с крыши, – подитожила Варя.
– Как это? – не поняла я.
– Элементарно! – невозмутимо объяснила она. – Ты понравилась Карлсону, подруга!
По пути домой я была слишком увлечена мыслями о том, смогу ли жить на крыше с крепеньким мужичком «в полном расцвете сил» и варить ему варенье на завтрак, обед и ужин, поэтому чуть не налетела на скамейку у подъезда.
На скамейке сидел парень с ярко-рыжими кудрявыми волосами в зеленом клетчатом пальто и радостно улыбался.
– Доброе утро, – сказал он.
Хотела, как приличная невеста Карлсона, пройти мимо, но вовремя поняла, что держу в руках шарик с надписью «Доброе утро», и улыбнулась в ответ.
– Я Гоша, – сказал рыжий парень и перестал улыбаться.
– С крыши? – брякнула я первое, что пришло в голову.
– Ну да, – признался он.
Гоша месяц назад переехал в соседний подъезд и влюбился по уши с первого взгляда. В меня. Увидел, как я выгуливаю своего полоумного терьера Трюфеля, и резко понял, что жить без меня не может. Вот как-то так все в жизни бывает. Неразделенной влюбленности было мало, а знакомиться с «необыкновенной девушкой» (нет, у меня не мания величия, это цитата) традиционным способом он не желал.
Поселился Гоша на последнем этаже, поэтому у него на кухне был люк на чердак. У нас тоже такой есть, мама все удивляется зачем: «Лифт чинить, что ли?». Я теперь знаю зачем. Для тайных свиданий. На чердаке, правда, обстановка совсем не романтическая: жуткая вонь, паутина и крысы, но Гоша догадался, что оттуда можно выбраться на крышу. Почти две недели, три медведя и целая куча желтых шариков ушли на то, чтобы сделать первый шаг к знакомству.
Сначала мишка оказался слишком легким и улетел на шарике в другую солнечную систему. Потом он перепутал балконы, и подарок достался соседке сбоку, тете Клаве. Гоша говорит, она левой рукой схватилась за сердце, а правой стала истово крестить балкон во всех направлениях, приговаривая «свят-свят-свят».
Пока я смеялась, представляя себе несчастную тетю Клаву, подвергшуюся нападению нечистой силы, Гоша достал из кармана клетчатого пальто огромный медный ключ и протянул его мне.
– Это от люка на кухне. Замки там должны быть одинаковые. В десять на крыше, – и ушел, не дожидаясь ответа.
Честное слово, я не хотела идти. Приличные девушки не лазают ночью по крышам, а уж тем более в компании рыжеволосых незнакомцев. Но любопытство взяло верх. Ровно в десять, надев любимые джинсы и белое пальто, я влезла на стул и с жутким скрежетом открыла дверцу люка.
– Что ты там затеяла?! – крикнула бабушка из комнаты и тут же сама придумала мне оправдание: – Поставь противень обратно в печку, на столе есть готовые пирожки!
Я ухватилась за края люка. Оттуда на пол посыпалась какая-то черная грязь. Черт, мое белое пальто!
– Фу, гадость! – не удержалась я.
– Женя, я же говорила, не бери пирожки из духовки. Они с луком! – отозвалась бабушка.
Встала ногой на кухонную полку и влезла на чердак. Со всех сторон раздавался подозрительный шорох. Мамочка, крысы! Или целая армия тараканов-убийц!
Зажмурилась от ужаса, потянула на себя дверцу люка, и... оказалась в кромешной темноте. Как теперь найти выход на крышу? Попыталась выпрямиться и стукнулась головой о низкий потолок. Рядом кто-то закопошился, я взвизгнула, шарахнулась в сторону и наступила на что-то мягкое. Ой, никогда не буду любопытной, только теперь люка тоже не видно!
– Жень, ты наступила мне на ногу, – раздалось прямо над ухом.
Тут уж я не выдержала и завизжала в полный голос. Внизу кто-то бормотал «свят-свят-свят». Гоша зажег фонарик.
– Ты чего? Не пугай соседку.
– Вытащи меня отсюда! – взвыла я и прижалась к его плечу.
Гоша совершил невозможное: за тридцать секунд превратился из Романтичного Парня с Воздушным Шариком в Принца – Спасителя от Крыс и Тараканов. Почетное и уважаемое всеми девушками звание. А разве можно отказать принцу, когда он предлагает стать его девушкой? Гоша был похож на солнце: рыжий, жизнерадостный, нежный. К тому же он оказался единственным парнем, который мог называть меня «малышом» и не получить сдачи. Какой малыш?! Взрослая, жутко самостоятельная девушка!!! Но тут я, кстати, вспомнила, как Варя назвала его Карлсоном, и даже не подумала возмущаться.
Целых две недели я наивно полагала, что мы с ним созданы друг для друга и будем вместе вечно (года два-три примерно). С крыши открывался чудесный вид, Гоша приволок туда потрепанное кресло из своей квартиры и кучу пледов.
Дверцу люка я предусмотрительно смазала оливковым маслом и теперь она открывалась бесшумно. Мама вечером обычно работает, но даже если она и оказывалась дома, то на кухню заходила крайне редко. Моя прогрессивная бабушка с половины десятого смотрела «Спасателей Малибу», так что на крышу можно было проскочить незаметно. Я вставала на стул, потом на полку, не забывала проследить, чтобы на пол сверху не свалился какой-нибудь шальной таракан, и протягивала руку в темноту, где меня ждал Гоша.
Через чердак обычно шла, крепко зажмурившись и прижавшись к нему, а открывала глаза только на крыше. Слабонервная девушка с ума бы сошла от такой дозы романтики: сначала экстрим среди крыс, потом звезды, огни ночного города, а если приглядеться, видно даже Воробьевы горы. Не заснеженные вершины Альп, конечно, но мы природой не избалованы. Все идеально, если бы не время года. Осень, как известно, не способствует свиданиям на крышах. Уже на второй вечер звезды попрятались за тучками, а на третий закапал совсем неромантичный дождь. Вопреки ожиданиям (я на тот момент не шибко верила в мужскую сообразительность), Гоша не растерялся, а пригласил меня к себе в гости.
В квартире у него было еще лучше, чем на крыше. Прямо под люком стояла раскрашенная всеми цветами радуги стремянка. Вообще все в доме, даже стены, были разрисованы причудливыми картинами, в основном желто-красно-оранжевых тонов. Люстр не было, только торшеры, а в спальне и вовсе свечи.
– Терпеть не могу верхний свет, – объяснил Гоша.
Мебель, наверное, он тоже терпеть не мог, потому что на кухне вместо стола стояла коробка, накрытая куском желтого бархата вместо скатерти. В углу, на другой коробке, разместился черно-белый телевизор «Рекорд», который попытались превратить в камин, нарисовав пламя прямо на экране. Смотреть передачи было довольно забавно.
– Знаешь, он греет, – уверенно заявил хозяин.
Гоша приехал в Москву искать работу. Профессия у него довольно оригинальная – художник-оформитель. Раньше он жил в Ставрополе с родителями, которые упорно ждали, что сынуля перебесится и пойдет по их стопам. Мама с папой работали «коммерсантами» на ставропольском рынке, то есть покупали где-нибудь в Турции брючные костюмчики Chanel и сумки Fendi, а потом продавали это счастье наивным девочкам под видом дизайнерских вещей, каким-то чудом закатившихся на прилавок.
Гошу такие перспективы совсем не радовали, поэтому он в двадцать семь лет решил искать счастья в Москве. Родители понадеялись, что в столице ему вправят мозги, и даже сняли Гоше квартиру. В перспективе планировалось расширить бизнес до «точки» на Черкизовском рынке – Мекке всех «коммерсантов».
Я прониклась Гошиными проблемами настолько, что перезнакомила его со всеми людьми на журфаке, которые хоть как-то могли помочь с работой. Портила настроение только Варя, которая Гошу сразу невзлюбила и утверждала, что он меня нагло использует. Нет-нет, он даже и не думал меня использовать...
– Ты знаешь, мне предложили работу в журнале, – сказал Гоша как-то вечером, глядя с крыши вниз на темную улицу. – Тот парень, с которым ты меня позавчера знакомила...
– Это же здорово! – обрадовалась я.
– Я отказался, – вдруг посуровел он. – Знаешь, малыш, я подумал, что недостоин тебя...
– Господи, кто тебе наговорил этих глупостей?
– Но это же очевидно! – Гоша ходил туда-сюда по краю крыши, размахивая руками от волнения. – Мне в двадцать семь лет родители квартиру снимают и присылают деньги на еду, как школьнику!
– Это бред, Гош! При чем тут деньги?! Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ. Не твою работу, не твои деньги, а тебя!
Он нахмурился.
– Глупости, малыш! Какая тут может быть любовь?
– Ты же сам говорил, что...
Гоша молча смотрел вниз. Я от растерянности не придумала ничего лучше, чем удрать домой: бросилась к маленькой дверце, которая вела на чердак, с трудом нашла свой люк (раньше одна ни разу не возвращалась) и спрыгнула на пол в пустой кухне. Узнать, что тебя не любят, – это пострашнее, чем крысы.

Вчера я подумала, что задела чувствительное мужское самомнение тем, что помогла Гоше с работой. Короче, сама во всем виновата, нужно срочно мириться. Вечером чуть полку на кухне не сломала, подпрыгивая на ней и протягивая руку в чердачную темноту. Его не было. Тогда мной был выбран путь нетрадиционный – через дверь, но Гоша не открывал, несмотря на то, что попытки дозвониться-достучаться все соседи слышали. Один мужичок даже вышел на площадку внизу и минуты три с любопытством наблюдал, а потом предложил:
– Да вы ногой попробуйте постучать, у меня жена всегда так делает!
Я что, навязываюсь? Искреннего возмущения хватило ровно на полчаса, а потом в потолок спальни тихо постучали. Быстро оделась, вбежала на кухню и открыла люк.
– Так я и знала, что тут кто-то бродит! – прямо над головой завопила тетя Клава. – У-у-у, нечистый!
Еле успела закрыть люк, но тут не выдержала многострадальная полка, и я оказалась на полу в куче рассыпанной муки, сахара и черного перца горошком.
– Женечка, ты что тут? – заглянула на кухню бабушка и тут же побила все рекорды, придумав блестящее объяснение: – Блинчики хотела испечь?
Я оглушительно чихнула, подняв целое облако муки, и разрыдалась от безысходности.
– Ну что ты, первый блин всегда комом, – утешала меня бабушка.

– Женька, ты уснула?! – Это Варя, она всегда прерывает мои романтические мечты самым наглым образом.
Чай давно остыл, два куска торта уничтожены, скоро начнется следующая пара, а я вчера поклялась на новых туфлях, что не буду вспоминать о Гоше (кстати, еще я клялась, что не буду злоупотреблять шоколадным тортом, опаздывать на лекции и жаловаться на жизнь...). Ненадолго меня хватило!

Кадр 2
Варежка

Девушки у нас на курсе подразделяются на три категории: Трудоголики, Невинные Жертвы Моды и Агрессивные Золушки. Первые работают с утра до вечера, а потом учатся с вечера до утра. Именно так должны вести себя идеальные студентки вечернего отделения. Трудятся они в основном на благо различных районных газеток и кабельного телевидения, но некоторым повезло чуть больше. Взять хотя бы Маню Небесную. Она редактирует новости в крупном информационном агентстве, поэтому всегда выглядит так, как будто только что посадила огромное поле картошки. Тяжелая у них там работа, в информагентствах. Однажды Маня так устала, что заснула прямо на лекции. Хотя... Это была лекция по логике, а там многим спать хочется, что вполне логично.
Невинные Жертвы Моды работают в различных журналах-газетах и телестудиях, чтобы иметь возможность нормально одеваться. А еще потому, что быть журналисткой сейчас модно. Томка с Варежкой абсолютно уверены, что я отношусь именно к этой группе. Заблудилась между ГУМом и ЦУМом и случайно поступила на журфак. Черт, а как же светлые мысли о великом будущем русской журналистики?! Впрочем, вся эта меркантильность – просто детские игры по сравнению с истинными целями представительниц последней категории. Эти мечтают только об одном: выйти замуж. Конечно, золушки во всех профессиях встречаются, но Агрессивные Золушки с диктофонами в руках особо опасны. Вспомнить хотя бы принца датского.
Парни на курсе – двух категорий, потому что их всего двое: Митя и Лёлик. Митя – ужасный насмешник, гроза всех Золушек и, по собственному признанию, латентный физик-ядерщик. То есть он мечтал поступить на физико-математический факультет. Но знание логарифмов (чур меня!) подвело в самый неподходящий момент, и вот Митька в глянцевом мужском журнале каждый месяц пишет очерки на тему «баба дура, не потому что дура, а потому что баба». Циник, да еще и женоненавистник к тому же!
Лёлик – полная его противоположность: романтик с непритворной верой в женскую слабость и поэтическим взглядом на жизнь. Знаете, как у Пушкина: «Всегда восторженная речь и кудри черные до плеч». Мечта любой девушки на курсе, но пока ни у одной не получилось хоть раз сходить с ним на свидание. По общему мнению, Лёлик в кого-то безответно влюблен. Скорее всего в статую, как Пигмалион, потому что любая некаменная женщина давно ответила бы ему взаимностью. Правда, сегодня за дело взялась Варя, и что-то мне подсказывает, что ей, как всегда, повезет.
Варежка относится к группе Золушек и исправно мечтает выйти замуж с пяти лет. У нее есть специальная тетрадка, куда Варя вклеивает вырезки из журналов с эскизами платьев, описаниями свадебных церемоний и даже (бог ты мой!) фото понравившихся младенцев. Стоит ей завести более-менее серьезные отношения с парнем, как Варежка тащит несчастного знакомиться со своей мамой. Но чужие свадьбы вызывают у нее просто бурю негодования. Как принц Чарльз мог жениться на Камилле? Как Тата-с-Первой-Парты могла выйти замуж за парня, который моложе ее на три года?
Тата – Золушка удачливая. Правда, принц попался малолетний, зато с королевством из родительской трехкомнатной квартиры и новенькой «десяткой», которую ему подарили в честь поступления в университет. Тата меньше чем за год свела первокурсника с ума, отселила его наивных родителей в свою малогабаритную квартиру в Туле (пусть старички отдыхают: там природа, воздух опять же чистый, не то что в Москве) и на следующую осень торжественно объявила себя невестой.
Свадьба была в сентябре, но Варежка до сих пор не может успокоиться.
– КАК?! Ка-ак такая отвратительная вобла могла выйти замуж раньше меня?! – бушевала она на лекции по правоведению. – Она на три года старше мужа! Самое настоящее совращение малолетних! Не верю я в такую любовь... Этот ботаник принес ей завядшую ромашку с соседней клумбы в фольге для духовки, так я думала, она описается от радости: «Какой же ты умничка, сам сделал оберточку! А ромашки вообще мои любимые цветы!»
– Любви все возрасты покорны, – уверенно прошептала я. – И потом, тебе не кажется, что это романтично?
– Мне кажется, что это глупо! Кому нужны все эти поцелуи под проливным кислотным дождем, прогулки в морозную лунную ночь и...
– Девушки, раз вы так живо изучаете право, то перечислите мне виды юридической ответственности, – прервала нас лектор.
– Административная! – радостно сказала я, вспомнив про коллекционирование городской собственности.
– Уголовная, – мрачно посмотрев на «совратительницу малолетних» предложила Варежка.
– Материальная и гражданско-правовая, – вздохнула студентка-трудоголик перед нами.
Это Катя, незазнавшаяся ведущая с музыкального канала. Если бы не она, мы с Варей половину зачетов провалили бы. Любимая всем курсом универсальная шпаргалка.
– Есть еще одна, – пророкотала профессор. – Дисциплинарная! И вы про нее явно забыли!
Мне совсем не хотелось провести еще одну пару в буфете, поэтому я только махнула рукой, когда Варя снова попыталась заговорить. Но она не сдавалась и положила на конспекты записку: Романтики вымерли в ХIХ веке. Вместе с динозаврами. Черт, это неправда! Динозавры вымерли раньше!
Варежка явно обижена романтичностью, а по виду и не скажешь – белокурые кудряшки, голубые глазки, розовая юбочка, голубой свитерок в лиловых сердечках – чем не идеал мечтателя? А попробуй к ней подступись на улице с банальным: «Девушка, не подскажете, сколько времени?». Ни за что не догадаетесь, что она ответит... «СНАЧАЛА КУПИ МНЕ ЧАСЫ!»
Хотя откуда она такая меркантильная, я точно знаю. В восьмом классе романтично-сентиментальную Варежку, всю в розовых грезах о прекрасном принце, вернула с небес на землю семейная жизнь – ее родители собрались разводиться.
Бизнес-мама изучила записи в органайзере и заявила, что времени на ребенка у нее нет, поэтому Варю забрал папа и увез из гламурной Москвы не куда-нибудь, а в городок с говорящим названием Стырь. Там их ждала бабушка 54-го размера груди с кучей планов в отношении обожаемого сынули. Планы были выполнены в рекордные сроки, и уже через пару месяцев Варежка получила устрашающую мачеху Дуняшу, которая постоянно пичкала ее жирными жареными пирожками и заставляла ходить дома в ситцевом халатике. Но это было еще не самое страшное – самое страшное началось через год. Безразмерная бабушка, объединившись с мамой Дуней, убедила папу в том, что девочка после девятого класса должна перейти в мясо-молочное училище и постигать там азы популярнейшей в городе профессии эксперта по качеству продуктов. Кому нужны эти московские вузы?
После такой серьезной угрозы ее радужным планам на жизнь Варежке ничего не оставалось, как проявить мамин бизнес-характер, слегка приправленный остатками собственной сентиментальности. Наотрез отказавшись оценивать качество свиного сала, Варя, заливаясь слезами, попыталась броситься из окна (первого этажа, в присутствии папы), а когда ее остановили, перестала есть. Голодовка продолжалась до ужина, после чего ультиматум был принят.
Школу она заканчивала уже в Москве, под присмотром шофера. На родительские собрания ходили лучшие в компании менеджеры по работе с персоналом, задачки по алгебре решала добродушная бухгалтерша, а мама ограничивала воспитание походами по дорогим магазинам и пафосным вечеринкам. Короче, по всем признакам должна была из Вари получиться избалованная столичная прелестница, но что-то не сработало. Или пирожки мачехи Дуняши крепко засели в крови, или сыграла наследственность неделового папы, но Варежка, несмотря ни на что, оказалась хорошим другом.
Девушки с курса остерегались Вари – она со своей кукольной внешностью и бизнес-сущностью шутя парня отобьет. Я придерживалась общего мнения и обходила Варежку стороной, пока по окончании первого курса судьба не свела нас в одной газете. Вообще-то студенты вечернего отделения практику не проходят, так как априори считаются людьми работающими (ложь, наглая ложь!). Сами понимаете, у меня челюсть отвисла, когда я увидела фамилию однокурсницы в списках стажеров. Было решено заявиться в отдел практики и пожаловаться на возмутительную несправедливость.
«Отдел практики» оказался узким маленьким кабинетиком – десять метров на три, – где уже стояли и хором возмущались по поводу распределения человек тридцать студентов. Интересно, как они сюда поместились? В конце кабинета, за выщербленным дубовым столом устроился седовласый мужчина с ясными голубыми глазами: нечто среднее между престарелым эльфом и удавом из мультика про Маугли. Он спокойно пил чай из бело-голубой чашки с лошадками, пока студенты спорили вокруг и толкались, как стая расшалившихся бандерлогов. Так как имя седовласого удава было мне неизвестно, я обратилась к нему единственным возможным способом:
– Простите, пожалуйста...
Он поднял на меня свои ясные глаза и безмятежно сообщил:
– Владимир Алексеевич.
– Простите? – не поняла я.
– Его так зовут, – помог какой-то сердобольный старшекурсник, которого в давке приперли к моему плечу.
– Владимир Алексеевич! – стараясь перекричать остальных, заверещала я. – У нас на вечернем отделении одну девушку определили на практику в газету! Я тоже хочу!
– Да знаешь ли ты, о чем просишь, дитя? – суровым басом спросил престарелый эльф.
Он так шутит, или я чего-то недопонимаю? Студенты от неожиданности притихли и смотрели на нас с удивлением. Владимир Алексеевич явно ждал ответа.
– Ну, – пробормотала я, – конечно, знаю! – и смущенно хихикнула.
– Тогда ладно, – быстро заговорил он, потеряв ко мне всякий интерес, – я тебя тоже запишу в «Приехали». Чего стоишь? Проходи-проходи!
Так я оказалась вместе с Варежкой в газете с двусмысленным названием. Первое, что нас попросили сделать, – придумать себе псевдонимы «в стиле редакции». Например, наш непосредственный начальник носил гордое имя Коля Бампер, а его заместитель не постеснялась назваться Еленой Дворник. Я, вспомнив все известные мне части автомобиля, решила назваться Женей Руль («Да ты скромница!» – оценил главный редактор), а Варежка не нашла ничего лучше псевдонима Варя Капот. Хм... Бедная девочка!

Рабочий день в «Приехали» начинался в восемь утра (постойте, мы же не дальнобойщики, мы журналисты!), и мы постоянно опаздывали, как ни старались успеть вовремя. Бампер, стриженный ежиком крепыш с кустистыми черными бровями, явно пересмотрел американских боевиков про «морских котиков» и решил превратить редакцию в казарму. Стажеры с журфака представлялись ему чем-то вроде неотесанных призывников. С утра Бампер обычно вышагивал перед зевающим строем из двух катастрофически невыспавшихся студенток и вещал:
– Вы должны приезжать в восемь, а не в полдевятого! Таким безответственным поведением вы подводите не только меня, но и себя! Вы роняете честь своего университета!!!
Но в такую рань никого не волновала даже честь университета. Поезда в метро ходят слишком медленно, а родственники и друзья не настолько нас любят, чтобы в такую рань подвозить на работу.
В первый же день стало ясно, что редактор неравнодушен к Варежкиным белокурым косичкам. Коля Бампер каждые десять минут приносил ей кофе, всегда хвалил ее статьи и даже посадил ее за стол прямо перед дверью своего кабинета. Мне стол вообще не выделили, и мы со Светой Радиатор, безропотной девушкой из отдела писем, сидели за одним столом, как за школьной партой. Бампер не упускал случая покритиковать мои заметки:
– Как вы пишете о машинах?! Новая модель «Мерседеса»-пятитонки – это же сказка! Его нельзя описать обыденными фразами! Ничего вы не понимаете в настоящих мужских автомобилях! У таких девушек, как вы, под капотом машины должны быть крышечки разных цветов, чтобы случайно не залить масло в радиатор...
Я находилась в перманентном бешенстве. Этот Бампер мне совсем не нравится, но нежное чувство собственного достоинства страдает. Как эта вертихвостка смогла так быстро его очаровать?! Он даже перестал отчитывать ее за опоздания!
После неудачи со статьей о «Мерседесе» меня отправили в отдел писем, а потом... случилась катастрофа. Понимаете, даже самой профессиональной журналистке сложно ранним утром разбирать отнюдь не каллиграфический почерк настоящих мужчин-дальнобойщиков. А я не профессионал! И чуть не потеряла возможность им стать, потому что перепутала Дальрыбпромсбыт с Промдальрыбсбытом.
– Это грубая фактическая ошибка! – бушевал Бампер. – Я буду вынужден дать вам в университет нелестную характеристику...
– Но Женя тут ни при чем, – вмешалась Варежка, со смущенной улыбкой помешивая казенный кофе. – Это я виновата! Мне показалось, что это даль у них промышленная, а не сбыт...
После такой самоотверженности мое мнение о Варе кардинально поменялось. Мы стали ездить на практику вместе. Варежка помогала мне с заметками, добавляя нездорового восторга по поводу автомобильных достоинств, и отличную характеристику в конце лета я получила только благодаря ей. На втором курсе мы уже считались лучшими подругами...

Студенты в аудитории зааплодировали преподавателю, я с грустью посмотрела на пустую страницу тетрадки для конспектов и улыбнулась Варежке. А говорят, не бывает бескорыстной женской дружбы! Вот вам живой пример! Варя улыбнулась в ответ и убила меня наповал:
– Мы с Лёликом идем в клуб, так что я убегаю. Дашь мне потом переписать конспект? Только не засыпай, о´кей?
Хм, конечно, моя бескорыстная подруга...

Кадр 3
Томка-супермен с обложки

На следующий вечер, только я собралась пойти учиться, как мобильник чуть не взорвался от пяти одновременно входящих SMS-ок.
Автор у всех один – Тамара, гений скоростного набора. О такой подружке мечтает любая девушка: она всегда появляется вовремя, как супермен. Варежка ее не любит и даже слегка презирает, с тех пор как Томка по простоте душевной ей призналась, что не доучилась в институте. Но Варежкин снобизм всем известен: она перестанет уважать любую девушку, если узнает, что у той нет духов Angel от Тьерри Мюглера.
Сегодня я решила Томку нагло использовать: уже достаточно стемнело для порчи городского имущества, а у нее вполне хватит сил, чтобы отвинтить вожделенную ручку с лилиями на ободке. Да, я все время помню о своих интересах! Сказать еще что-нибудь жизнеутверждающее о женской дружбе?
С Томкой я познакомилась, когда, обнаружив два (ну ладно, три!) лишних кило, решила срочно посвятить себя спорту, благо, зал со всеми возможностями для похудения из окон университета виден.
Сначала хотела пойти на шейпинг. У них была обалденная рекламная брошюрка, где красовались девушки с идеальными телами. Причем под каждой из таких «Барби» была фотка пухленькой дамочки с надписью «До занятий». Но в зале вместо моделей прыгали десять на удивление пышнотелых девиц явно в состоянии «До». Пол дрожал и угрожающе поскрипывал, а тренер собирался возненавидеть все, что весит больше 50 кг.
Тогда я решила отправиться в тренажерный зал. Там оказалось гораздо веселей. Вокруг колоритно потели загорелые культуристы с выбритыми подмышками, всегда готовые помочь девушке разобраться с очередным устрашающим приспособлением для какой-то там группы мышц. Но на следующее утро после первого занятия стало понятно, что от боли в бицепсах (или трицепсах, точно не помню) я даже сумочку поднять не смогу, а уж о гантелях и думать нечего.
В конце концов был выбран наиболее безопасный вариант – бассейн. Несмотря на два лишних кило, я своей фигурой гордилась и была твердо уверена, что все мужчины тут же потонут от восхищения. Видимо, утонули они раньше. По ближайшей дорожке плавала, как пиратская бригантина, пожилая женщина в черном купальнике и с устрашающим выражением лица, а больше в бассейне вообще никого не было, кроме шумной группы детей на мелководье. Ничего, вот похудею тут недельки за две, так парни за мной косяком сюда приплывут. Встала на бортик и... свалилась в воду, больно ударившись лишними килограммами.
Но самоуверенность пострадала сильнее, потому что среди детей я увидела ее. Кажется, именно так выглядят девушки, которые не объедаются сладким и занимаются спортом. Идеальные девушки.
Идеальная девушка держала над водой двух орущих и пытающихся додраться мальчишек. Дети были достаточно упитанные и отчаянно вырывались, а она без видимых усилий держала их на весу своими тонкими ручками с наманикюренными ноготками. Обалдеть! Вспомнилась недосягаемая гантель весом в полтора килограмма.
Томка – тренер младшей группы и четыре часа в день возится в лягушатнике с пятилетними пловцами. Однажды, когда не в меру самостоятельные ученики расплылись по всему бассейну, ей ничего не оставалось, как попросить взрослых водоплавающих (то есть меня и двух старушек в прозрачных шапочках для душа) помочь ей в отлове. Я гонялась за девочкой в спасательном круге со свинками (ее родители явно не лишены чувства юмора), а она пронзительно визжала и пиналась ногами. Почему бы просто не дать им всем утонуть?
Совместный отлов водяных поросят очень сближает, так что вечером мы с Томкой кушали торт в ближайшем ресторанчике и с обескураживающей скоростью набирали потерянные в бассейне калории. Раньше она профессионально занималась плаванием и даже имела какой-то там разряд, что внушало глубочайшее уважение. Я в далеком детстве с трудом выдержала месяц занятий теннисом, так что всех, кто продержался дольше, считала не хуже олимпийских чемпионов. Или олимпийских богов, что примерно одно и то же.

Томка ждала меня после лекции у входа в универ – с отверткой в угрожающе вытянутой руке. Ей от работы до журфака три минуты идти, но она каждый раз делает вид, что совершила подвиг, согласившись меня встретить.
– Я думала, мы в клуб сходим! Ну, или в кино, на худой случай! Теперь точно знаю, как развлекаются фотографы из глянцевых журналов... Забирай свою отвертку, она ко мне в сумочку не влезла.
Мы нырнули в переулок на Чистых прудах и в темноте чуть не врезались в помойку:
– Фу! – зажала нос Томка. – Чем это так воняет?
– Мы уже пришли, – попыталась я ее успокоить.
Но все было не так просто: ручка с лилиями привинчена к двери в ванную на втором этаже, поэтому нужно влезть в полузаколоченное окошко на первом и пройти по скрипучей лестнице без перил и почти без ступенек. Томка в кашемировом пальто законно возмутилась:
– Ты чего? Я же вся измажусь, если только не покалечусь до смерти!
– Если покалечишься, все равно измажешься, – неуверенно возразила я.
– Ну, в этом случае мне будет не до пальто, – вздохнула она и покорно полезла в окно. Беру назад все свои слова по поводу женской дружбы.
Уже собралась лезть за ней, когда...
– Куда?!! А ну спускайся и парня своего позови, там же валится все! Вот коты мартовские! И не холодно вам, в ноябре-то?! – За спиной стоял охранник из соседнего офисного здания.
Он крайне не вовремя вышел покурить, действуя четко в соответствии с государственным законом подлости РФ.
– Ты что, совсем сбрендила? – напустился он на меня.
Я тупо смотрела в землю и думала только об одном: почему это у охранника волосы седые, а усы рыжие? Он что, красит их хной, как моя бабушка? То есть усов у моей бабушки нет, она красит волосы...
– Я понимаю парня, он просто ничего не соображал, наверное, но ты-то? – не унимался мужичок, потрясая крашеными усами. – Вот сейчас милицию вызову, пусть с вами разбира...
Но тут из окошка выбралась Томка, поразив его прямо в сердце. Никакой цели посещения заброшенного дома, кроме сугубо эротической, охранник придумать не мог, поэтому мы успели сбежать до того, как он пришел в себя от удивления.
Через пятнадцать минут за столиком в ближайшей кофейне Томка с ужасом смотрела на сломанный ноготь и ныла:
– Получается, я зря лазила в этот гадюшник? Я там чуть с ума не сошла: темно, воняет, а снаружи этот мужик орет: «Вытаскивай своего парня!». Кстати, какого парня?

Кадр 4
ИЛ-78 заходит на посадку

Встать в субботу в семь утра можно только не с той ноги, так что сегодня на везение надеяться нечего. В пять минут восьмого прибежала свежая, как арктическое утро, Варя и начала в экстазе носиться по комнате, исполняя какой-то диковинный чукотский танец. Вот что делает с девушкой чашка крепкого кофе, если его выпить натощак.
– Как же тебе повезло, Женька! Презентация альбома «Тертого шоколада»! Туда же нормальных людей не пускают!
Я злобно зевнула и уткнулась носом в газету.
– Ой, только не делай вид, что ты читаешь, – не унималась Варежка. – Давай придумаем, что тебе надеть. Как бы я хотела пойти с тобой вместе!
– Лучше вместо...
– Не говори глупостей! Туда же мечтает попасть каждая девчонка. Ты видела их новый клип? Гитарист – вообще отпад. Ну, тот, который кучерявенький...
Варя хлопнула сумочкой о стол и по-хозяйски открыла дверь в гардеробную.
Моя гардеробная – это бывший мамин шкаф-купе, избавленный от полок. Так как вещей у нее всегда было больше, чем у меня, то в шкаф можно спокойно зайти и покрутиться между двух вечерних платьев (я всегда предпочитала джинсы).
– Ну это надо же, – рассматривая одно из двух, ныла я. – Угробить выходной на презентацию «Тертых калачей»...
– «Тертого шоколада»! – возмутилась Варя. – По-моему, лучше зеленое.
– Черное – классическое, – возразила я.
– Мрачное...
– Такие вечеринки вообще полный мрак, Варь.
«Нет, не может девочка из глянцевого журнала так ненавидеть презентации!» – возмутитесь вы. Да я их обожаю, просто мне лень работать. Представьте себе двадцатилетнюю журналистку...
Жутко общительная, слегка назойливая девочка-зажигалка, душа компании с конским хвостом и сияющими от неугасимого любопытства глазами. Глянцевая журналистка – примерно то же самое, только с ручкой Parker. А теперь я объясню, чем от нее отличаюсь. Во-первых, я не журналистка, а фоторепортер с довольно смутным представлением о любви к профессии. Во-вторых, не очень-то и общительная, но зато ужасно исполнительная и ответственная. Этим и пользуется вовсю редакционное начальство. Другая бы на моем месте (взять хоть Варю) повесила бы удостоверение YES! на грудь, яки орден, и отрывалась бы на презентации по полной. Я же на вечеринках умудряюсь работать. А смотреть, как другие веселятся, и весь вечер пытаться сделать хоть один приличный кадр – не самое приятное времяпрепровождение.
Вечером платье абсолютно точно отражало настроение: моя душа черна как ночь, под глазами черные-пречерные круги, потому что выспаться надо было. Под макияжем их, конечно, не видно, но мне все равно не по себе.
Вокруг бабочками порхают невесомые девицы почти без одежды: кружева из-под блузочек, стринги из-под юбочек, все – от жутко знаменитых дизайнеров. Золотая молодежь так сверкает бижутерией, что у меня в глазах рябит. Аромат сотни дорогих духов повис в воздухе шлейфами, голова болит, фотоаппарат барахлит. Короче, вы уже поняли, что я не в своей тарелке. Устроилась в уголке у бара, сделала пару снимков богемной публики. Еще несколько фотографий «Тертого шоколада», не забыть про кучерявенького басиста для Вари и можно будет удрать домой. Рядом, нарочито развернувшись спиной к сцене, сидит парень с фотоаппаратом и лениво рассматривает двух девушек в лифчиках (пардон, на них прозрачные блузки, просто я не сразу заметила). Товарищ по несчастью? Хотя... как может быть скучно парню в обществе полуголых моделей...
– Тут свет отвратительный, – томно жалуется парень своим соседкам. – Хорошие портретные фотографии можно сделать только в студии, с выстроенным освещением, а меня сюда отправили. Это же будет хуже, чем home video, знаете, как в этих глянцевых журналах для девочек! И вообще, весь этот гламур...
Модели в стрингах сочувствующе закивали, переливаясь гламурным макияжем, я от возмущения поперхнулась минералкой, чем привлекла его внимание на свою голову.
– О, вы тоже фотограф? – промурлыкал парень и сполз со стула, оказавшись чуть не на голову ниже обеих своих спутниц. Пришлось сделать вид, что все еще кашляю, чтобы не рассмеяться. – Откуда?
– Из YES!, а вы?
Я была оскорблена до глубины своей глянцевой души. У нас отличные фотографии! И что он там лепетал про гламур, когда на самом мокасины с кисточками от Prada? Все стало понятно, когда я увидела название газеты у него на бейджике. Серьезной Газеты. Так вот откуда этот снобизм... Home video, ну-ну.
– Меня зовут ИЛ.
– М-м-м?!
– ИЛ... – повторил он. – Самолеты есть такие, знаешь? (Вот уж чего я точно не знаю, так это когда мы успели перейти на ты.) Мой отец летчиком был в Аэрофлоте, но ему рано запретили летать – не прошел медкомиссию. Тогда он решил жениться. Мама говорит, он называл меня ИЛ-78, по году рождения... А я думал: вырасту, заработаю кучу денег и подарю ему настоящий самолет, чтобы он смог летать без всяких медкомиссий. Только не успел. Отец умер, когда мне пять лет было.
Я от такого шквала откровенности просто опешила. Девушка у ИЛа за спиной подтянула джинсы от Armani, покрутила пальцем у виска и пошла танцевать.
– А меня зовут Женя... Интересно, у «Тертого шоколада» есть личный самолет?
ИЛ скользнул взглядом по залу, оценивающе оглядел ближайшую девушку в кружевном платье и наконец заметил сцену.
– Я пойду поснимаю их поближе. Вряд ли.
– Что – вряд ли?
– Вряд ли у них есть самолет.
Он медленно шел среди столиков, аккуратно (и с видимым удовольствием) пробираясь между танцующих поклонниц «Тертого шоколада». «Вот урод», – почему-то подумала я и пошла следом. Варин гитарист на сцене призывно потрясал кудрями над своим обнаженным торсом, а вокалист нежным шепотом напевал в микрофон: «Простите, простите, мы только с Гаити». Оно и видно.
Мой новый знакомый из «Серьезной Газеты» фотографировал со скоростью 60 кадров в минуту, изображая голливудский профессионализм. Очередная прелестница с блестками на лице и двумя косичками не сводила с него зачарованного взгляда. Боже, что она в нем нашла? Вокалист закончил петь и картинно застыл в позе умирающего лебедя. Поклонницы оглушительно заверещали и ломанулись к сцене за автографами, по пути чуть не сбив с ног ИЛа. Меня прижало к сцене в метре от бирюзовой бас-гитары на хромированной подставке.
– Красивая, да? – наклонился ко мне со сцены кудрявый музыкант, видимо, посчитав, что я завороженно разглядываю инструмент (на самом деле это две на удивление пышногрудые девицы так приперли меня к краю сцены, что глаза на лоб лезли).
– Очень, – прохрипела я и, не растерявшись, сфотографировала басиста.
– Черт, ты бы хоть предупредила! – зажмурился он от вспышки. – А я-то думал, ты не обычная фанатка.
– Правильно думал – я вообще не фанатка. Я из журнала YES!, а фотография, кстати, отличная получилась.
– Правда? Зайди к нам в гримерку, еще поснимаешь. Я, кстати, Юра.
Под испепеляющими взглядами поклонниц «Тертого шоколада» я протолкалась через толпу к неприметной двери в гримерку и с искренним удивлением обнаружила, что ребра вроде все целы. Пять минут, отведенные для раздачи автографов, истекли, и перед сценой как из-под земли выросли крепенькие мужички в камуфляже. Несколько девочек, оставшись без вожделенной закорючки на диске, нервно всхлипывали в уголке. Модели, оккупировавшие бар, презрительно улыбались, сверкая отбеленными зубами и стразами на белье. Их окатило звездной волной.
Я посмотрела на них с раздражением и демонстративно прошла мимо охранника. «Тертый шоколад» в полном составе развалился на огромном диване. Мне досталось несколько беглых взглядов в объектив и пять билетов на намечающийся большой концерт «Тертого шоколада» (Варя будет просто в восторге).
– Не понимаю, почему на сцене всегда стоит минералка без газа? Ей же не напьешься, – удивлялся вокалист. Он опрокинул в себя из бутылки что-то сильногазированное и оглушительно рыгнул, так ответив на собственный вопрос. – Ну не из-за этого же?.. Девочка с фотоаппаратом, ты не знаешь, куда делись наши полотенца?
Блин! Я журналистка с гипертрофированным чувством собственного достоинства, а не «девочка с фотоаппаратом»! И больше мне здесь делать нечего.
Когда я вынырнула из гримерки, зал был почти пуст. ИЛ грустил у бара и с ужасом смотрел на бокал с мутно-зеленой жидкостью. Мне показалось, что он, как Чеширский кот, возникает по частям. Сначала улыбка, причем кажется, что зубов у ИЛа несколько больше, чем нужно... Привычным движением убирает со лба длинную челку, слегка откидывается назад, и появляются глаза: голубые, чуть прищуренные и абсолютно серьезные. Челка, повинуясь закону притяжения, снова упала куда положено. Еще секунду вспыхивали из-под нее голубые искорки, и от Чеширского кота остается одна улыбка.
– Это яд? – с надеждой в голосе поинтересовалась я, кивнув на его бокал.
– Если бы, – вздохнул он. – Как ты в гримерку к ним прорвалась? Нам сказали, что никого пускать не будут...
– Очаровала гитариста, – улыбнулась я, но ИЛ посмотрел на меня с таким явным сомнением, что улыбаться расхотелось.
– У тебя зажигалка есть?
Я кивнула.
– Пойдем покурим.
– Я не курю. Но все равно пошли.
Ни минуты тут больше не выдержу.
На улице вдохнула морозный воздух без запаха духов (о чудо!) и стала рыться в сумке в поисках зажигалки.
– Ты удивительная девушка! – вдруг восхищенно выдохнул ИЛ. – Зачем тебе отвертка? Да и зажигалка тоже, если ты не куришь?
– В женской сумочке должно быть все, кроме бензопилы, – назидательно ответила я. – Да и то потому, что нет еще такой бензопилы, которая бы влезла в женскую сумочку. Держи зажигалку. Кстати, очень полезная вещь! Можно размахивать ей над головой во время лирических песен на концертах...
– Ага, и подпаливать волосы непонравившейся соседке...
– Можно посветить ей в подъезде, если свет выключили...
– И развести костер на необитаемом острове, – снова перебил меня ИЛ, с мечтательным видом затягиваясь сигаретой.
– Да ты просто женоненавистник какой-то!
– Ладно тебе! А отвертка зачем?
– Дверные ручки откручивать.
– Если вдруг забудешь ключи! – расхохотался на всю улицу он.
И тут у меня возник коварный план. Я в красках расписала ИЛу, что скоро на Чистых прудах снесут дом, медная дверная ручка с лилиями канет в Лету и как мы с Томкой уже пытались ее достать, но ничего не вышло, потому что мы всего лишь слабые и глупые девочки... Короче, может, у Его Величества ИЛа найдется время, чтобы мне помочь? Он задумался, но ненадолго.
– Ничего интереснее я все равно не придумаю, так что пошли. Только подожди тут минутку.
Через минутку он выскочил из клуба с бутылкой пива под пальто.
– Ты что, стащил его с фуршета? – удивилась я.
– Ага, – ИЛ явно собой гордился.
Да-а-а...

В переулке перегорел последний фонарь (или его просто включить забыли), так что вообще ничего не было видно. Я больше по запаху поняла, что мы на месте. ИЛ метко оценил обстановку со всех сторон:
– Вонь кромешная.
Рыжеусый охранник стоял на посту и курил, с ухмылкой глядя на мое разочарованное лицо. ИЛ, даже не останавливаясь, подошел к нему, пожал руку и вручил бутылку дорогого пива, которую предусмотрительно вынес с фуршета. Я не успела прийти в себя от приступа восхищения такой расчетливостью, как он уже нырнул в черный проем окошка и крикнул оттуда:
– Где ты там, Жень? Зажигалка бы не помешала... Ой, блин!
Из подъезда раздался грохот.
– Ну хоть парень на этот раз! – снисходительно кивнул охранник... – Только потише там, обвалиться все может.
Я подобрала пальто и влезла в окно.
– ИЛ, ты где?
В пустом подъезде даже от шепота эхо впечатляющее.
На плечо легла рука, я с перепугу взвизгнула.
– Тише вы, черти! – прикрикнул с улицы охранник. – Да наверх поднимитесь, там теплее...
ИЛ за спиной тихо засмеялся.
– Зажигалку давай! Он мне тут по секрету рассказал, что ты и с девочками балуешься...
– Да это Томка была! – возмутилась я. – Ни с кем я не балуюсь!
Если бы его видела, задушила бы голыми руками. Шутник нашелся!
– Тихо, не возбуждайся раньше времени, – продолжал издеваться ИЛ. Рванулась вперед, чтобы показать ему всю силу моей страсти, но по пути налетела коленкой на какую-то железку и взвыла от боли.
– Ты чего там? Сильно ушиблась? Сейчас посвечу.
Освещенное огоньком зажигалки лицо ИЛа выражало такое искреннее беспокойство за мою коленку, что я решила оставить его в живых и, прихрамывая, поплелась по лестнице.
Ручку ИЛ открутил быстро – мы с Томкой час провозились бы, и я уже собралась спускаться вниз, когда он вдруг яростно прошептал:
– А ну сядь! – и уселся на картонку у искалеченной двери.
– Ты чего?
– Там же охранник внизу! Думаешь, он поверит, что мы за пять минут справились?
Я не удержалась от того, чтобы отомстить за все его издевательские шуточки.
– Боишься, он усомнится в твоих мужских способностях?
– Это я сейчас усомнюсь в твоих умственных способностях! – шепотом прорычал ИЛ. – А если он подумает, что мы тут наркотики прячем? Или еще что-нибудь? Тем более что тебя он тут уже не первый раз видит! – и вдруг улыбнулся. – Ладно, если покраснела, прощаю.
Спрятав пылающие щеки в воротник пальто, я уселась рядом на картонку.
– А тут романтично, правда?
– Очень романтично, – поиронизировала я. – Пыльно, темно, слегка воняет, влюбленная парочка мерзнет на картонке...
Он пододвинулся ближе, я вздрогнула. Еще этого не хватало! Но ИЛ просто спросил:
– Замерзла?
– Да нет, это я фигурально выражаясь. И потом, какая же мы влюбленная парочка? – Я снова покраснела (что-то часто сегодня) и потерла ушибленную коленку.
– Строишь из себя светскую львицу?
– В смысле?
– Ну, вроде, «кому нужна вся эта романтика, поцелуи на картонках, я думаю только о деньгах и не верю в любовь», да?
– Я верю в любовь... – неуверенно ответила я.
– Ну и зря! – вдруг рявкнул ИЛ. С потолка посыпалась штукатурка.
– Ты что кричишь?
– Так просто... Может, телефонами обменяемся?
– Вот еще!
– И это твоя благодарность за то, что я практически жизнью рисковал из-за дверной ручки? И после этого вы будете писать в своих глянцевых журналах, что рыцари перевелись! Да вам они не нужны!
Ладно-ладно, убедил. Я записала номер своего мобильника на обрывке картонки и протянула ему.
– Настоящий?
– Нет, «серый», на Горбушке купила. Но работает исправно.
– Поверю на первый раз... Давай спускаться, – предложил ИЛ.
Когда мы выбрались на улицу через окошко, охранника уже не было.
– Черт, можно же было раньше спуститься! – сказала я.
– Ты на метро? – поинтересовался он.
– Да...
– Ну ладно, тогда мне в другую сторону. Машину оставил возле клуба, – очаровательно улыбнулся ИЛ и исчез в соседнем переулке, оставив меня в полном недоумении.
Сначала он пудрит мне мозги насчет рыцарей и умоляет дать телефон, а потом не может проводить до метро. Кстати, мог бы и до дома подвезти... А свой номер он мне так и не дал. Странно все-таки. По пути домой вдруг подумала, что ИЛ обиделся, когда я орала, что надо было спускаться раньше. Может, он и правда жутко ранимый рыцарь? Если позвонит, обязательно извинюсь!
Я стояла около своего дома, медная ручка приятно оттягивала карман, на безумно высоком ноябрьском небе тускло блестели звезды. В кармане завибрировал мобильник, я сжала его замерзшей рукой:
– ИЛ! Ты знаешь, я...
– Женька, ты что, это Варя! Что там на презентации-то было? И кто такой ИЛ?

Кадр 5
В семейный фотоальбом,
или Убить Билла

После вчерашней презентации у меня безнадежно заложены уши (побочное действие музыки «Тертого шоколада») и ребра ноют от одного воспоминания о фанатской давке у сцены. С утра я признала себя абсолютно недееспособной и решила посвятить воскресенье тихому семейному отдыху. Хотя в нашем доме сочетание таких понятий, как «тихий» и «семейный», представить довольно сложно, сегодня у меня точно все получится. Мама спозаранку убежала на работу, а бабушка уехала на дачу – общаться с природой.
Хотите знать, как сделать выходной семейным, когда дома, кроме вас, никого? Нет ничего проще! Нужно только забраться в самое удобное кресло с кучей фотографий всех возможных родственников... Тише и семейнее не придумаешь!
Наш огромный фотоальбом – моя гордость. Я собираю его с пяти лет, когда развелись родители и мне приспичило любоваться счастливой семьей хотя бы на картинках. Вначале это была просто пачка фотографий в конвертике, которая хранилась под подушкой и вынималась, если мне ночью не спалось. Но к восьмому классу я начиталась романов про рыцарей и прекрасных принцев до такой степени, что на карманные деньги купила огромный альбом в кожаном переплете. Собрала все фотографии, которые смогла найти, и расклеила по страницам в шахматном порядке. До сих пор не могу понять, как в середине альбома оказалось фото Брэда Питта, но отдирать его жалко. Кроме собрания портретов предков до седьмого колена, у принцессы из романа должно было быть генеалогическое древо... Крошечные фотографии всех известных родственников, развешанные по веткам огромного дуба. Картинку с деревом я вырезала из школьного учебника по биологии. В библиотеке меня потом не поняли...
Неделю назад этот шедевр испортил мой сводный братишка-пакостник Тарас, превратив надпись «Генеалогическое древо» в «гинекологическое». Теперь все придется переклеивать.
Начнем, пожалуй, с бабушки.
Ирина Родионовна, дочь артистов-эмигрантов Родиона Раскольникова и Натальи Безуховой, через час после рождения стала жертвой родительской любви и получила громкое имя Арина Родионовна Пушкина. Они надеялись, что дочка пойдет по их стопам и литературное имя-отчество поможет юной артистке протоптать собственную тропинку к американской мечте.
Но Ариша оказалась девочкой с характером, имя пушкинской няни родителям не простила и в шестнадцать лет сбежала из буржуазных Штатов с капитаном грузового судна в сторону далекой (но горячо любимой) советской родины. Там она долго пыталась доказать, что не имеет отношения к американской разведке, вспоминала всуе имя некого пионера Павлика Морозова, сдавшего отца ради интересов партии, и добилась наконец советского гражданства, под шумок сменив имя на Ирину Родионовну Пушкову.
Ирина Родионовна тридцать лет проработала в районном загсе, регистрируя в день по плану десять трудящихся советских пар. Лично она план даже перевыполнила, побывав замужем ровно семь раз. Последний муж, престарелый новый русский Стасян, в 99-м году свалил в Израиль, не оформив стандартного развода, так что бабушка все еще числится в рядах замужних женщин.
Наследственность артистов-эмигрантов подло проявилась через поколение в моей маме. Кстати, мамой ее строжайше запрещалось называть даже дома. Только Ликой. Она уверена, что двадцатилетняя дочка рядом прибавляет ей возраста. И в этом есть своя логика.
Лика – актриса театра, название которого повторять при ней не стоит, потому что ее раздражает всякое упоминание о работе. Список запрещенных имен и названий завершает Борис Илларионович – режиссер, который доводит маму до белого каления просто своим существованием. В театре он получил гордое прозвище Билл – за привычку издеваться над актерами во время репетиций, но Лика ненавидит его не за это.
Борис Илларионович, как у режиссеров водится, пытался любую прекрасную актрису в театре совратить, и Лика попала в «список Билла». Но оказалась она не только прекрасной, но еще и абсолютно неприступной. С папой Лика тогда уже развелась, но у Бориса Илларионовича был такой немужественный голос, такие отвратительные усы, такие маленькие сальные глазки, а еще он не снимал с намечающейся лысины капитанскую фуражку... В общем, не сложилось. Черное пальто и грязно-белая фуражка с золотым шнуром. Сразу видно – творческий человек! SOS!
Обычно Билл появлялся утром с букетом метровых роз на плече и прямо из коридора громким фальцетом орал:
– Добрый вечер!
– Доброе утро, – уточняла я и лезла на гимнастическую стенку качать пресс.
Лика в такие моменты закатывала глаза к потолку, пряталась под любимым пледом на диване и задавала риторический вопрос «Кто его впустил?»
Впускала его Ирина Родионовна, повинуясь профессиональному инстинкту, приобретенному за долгие годы образцового труда в загсе: как можно быстрее переженить всех вокруг. Потом выяснилось, что мы с Ликой поступали очень опрометчиво, позволяя им пить вдвоем чай. Через неделю таких «чайных бесцеремонностей» Борис Илларионович совсем обнаглел и признался Лике в любви. Весь ужас в том, что он признался даже и не ей, а бабушке. Расчувствовался под влиянием домашней обстановки и пирожков с луком настолько, что рассказал о своей тайной любви и попросил у сморкающейся от нежности бабули дочкину руку и заодно (бонусом) сердце. Так что теперь Ирина Родионовна со слезами на глазах умоляет Лику ответить «Борюсику» взаимностью. Еще бы, никто, кроме Билла, не ел бабушкиных фирменных пирожков с луком!
Отношения остались бы на привычном для Лики уровне (небольшое раздражение, двадцать капель валерьянки, чье-то разбитое сердце на блюдечке), если бы режиссер вдруг не решил показать характер. Получив отказ в руке и сердце, Билл привел в театр юное дарование Лялечку Андрееву – копию Лики, только на... м-м-м... двадцать лет моложе.
Лялечка – существо безумно наивное и милое, считает себя актрисой на основании аттестата об окончании трехмесячных театральных курсов. Она пила в буфете ромашковый чай, кушала сухофрукты и систематически доводила до слез впечатлительную костюмершу своей талией в пятьдесят четыре сантиметра. Лялечку ввели на все мамины роли вторым составом, а Лике настойчиво объясняли, что возраст уже не тот, чтобы играть юных девочек и пора переходить на дам бальзаковского возраста. Она бесилась, но виду не подавала, пока изощренный садист Билл не выдумал своей самой страшной пытки – в премьерном спектакле Лика должна была играть Лялечкину мать.
Я думала, она кого-нибудь убьет, но мама, наоборот, почему-то успокоилась. Только на премьере до меня дошло почему. Несмотря на двадцатилетнее преимущество в возрасте, Лялечка проигрывала своей сценической матери по всем параметрам. Во время ее коронного монолога, когда зрителям полагалось рыдать и падать в обморок, Лика медленно проплыла за ее спиной в другой угол сцены, поставила точеную ножку на реквизитное