Новая жизнь

Однажды я прочитал книгу, которая измени­ла мою жизнь. Еще читая первые страницы, я ощу­тил такую ее силу, что мне показалось, будто тело мое отрывается от стола, за которым я сидел, и уле­тает. И тем не менее именно в этот момент я ощу­щал всем своим существом, каждой его частичкой, что крепче, чем когда-либо, продолжаю сидеть на стуле, за столом, а книга по-прежнему воздейст­вует не только на душу мою, но и на все, что делает меня мною. И таким сильным было это влияние, что казалось мне — со страниц книги бьет в лицо фонтан света, и свет этот ослепляет мой разум и за­ставляет его сиять. Я думал, что с помощью света воссоздам самого себя, я чувствовал — с ним я смо­гу оставить нынешний путь — в том свете я видел отблески будущей жизни, в которую мне предстоя­ло войти и которую предстояло познать. Я сидел за столом и понимал отчасти, краешком сознания, что сижу и переворачиваю листы книги, — а по­ка менялась моя жизнь, я читал новые слова, но­вые страницы. Потом я вдруг почувствовал себя настолько беспомощным, настолько не готовым к тому, что должно произойти, что, повинуясь ин­туиции, отстранился от книги, словно хотел укрыть­ся от бившей из нее силы. И тут я со страхом заме­тил, что мир вокруг изменился, и меня охватило такое чувство одиночества, какого до нынешнего момента я не испытывал никогда. Я словно оказал­ся в далекой стране — один, не зная ни языка, ни традиций, ни географии.

Ощущение безысходности, навеянное этим оди­ночеством, еще сильнее привязало меня к книге. Ей предстояло подсказать мне, что я должен делать в этой незнакомой стране, во что должен верить, что должен увидеть, — ей предстояло показать путь, по которому пойдет моя жизнь. Переворачи­вая страницу за страницей, я читал теперь книгу так, будто она была путеводителем, что указывает дорогу в чужой, дикой стране. Мне хотелось попро­сить ее: "Помоги мне, книга, помоги обрести новую жизнь, без горя и бед". Но я знал, что жизнь эта тво­рится словами книги... Вчитываясь в каждое из них, я пытался найти свой путь и, замирая, пред­ставлял неизбывные чудеса, что уведут меня со старой тропы.

Все это время книга лежала на столе — от нее ис­ходило сияние, но она казалась хорошо знакомой, привычной вещью, похожей на многие другие в мо­ей комнате. Я заметил это, с изумлением и радос­тью встречая новую жизнь, новый мир, раскрыв­шийся передо мной, — ведь книга, что изменит мою жизнь, на самом деле казалась обычной. Пока ра­зум медленно воспринимал чудеса и страхи нового мира, обещанные книгой, я опять задумался о случайности, приведшей меня к ней, но эти воспоми­нания были поверхностны. Я все читал и читал, но вдруг у меня появились некоторые опасения: но­вый мир, показанный мне книгой, был настолько чуждым, настолько чудным и удивительным, что я, опасаясь погрузиться в него полностью, с тревогой пытался ощутить хотя бы что-нибудь, связанное с настоящим. В душе моей рос страх: а если я отвле­кусь от книги и посмотрю на свою комнату, на шкаф, на кровать и выгляну на улицу, — вдруг я уви­жу мир не таким, как видел его в последний раз?

Минуты, страницы следовали одна за другой, — вдалеке проходили поезда, я слышал, как мать вы­шла из дома и через какое-то время вернулась: я слу­шал обычный гул города, звон колокольчика продав­ца йогурта, прошедшего мимо дома, шум машин, но все знакомые звуки казались мне чужими. Я слы­шал, что какое-то время на улице лил дождь, но од­новременно с этим доносились голоса девочек, пры­гавших через скакалку. Мне показалось, погода проясняется, но по стеклу окна стекали капли дождя. Я прочитал следующую страницу, затем еще и еще; я видел свет, струившийся от порога иной жизни; я видел все то, что знал до сих пор и чего не знал. Я увидел свою будущую жизнь и путь, по которому, как мне казалось, теперь пойдет она...

Я медленно переворачивал страницы, и в это время мир, о существовании которого я прежде ничего не знал, не думал и не догадывался, про­ник в мою душу и поселился в ней. То многое, что я до сих пор знал и о чем размышлял, преврати­лось в ничего не стоившие мелочи, а все то, чего я не знал, возникло из ниоткуда и предстало мне в виде знаков. Если бы в этот момент у меня спро­сили, чего я не знаю и что это за знаки, я бы, навер­ное, не ответил, ибо понимал, что, читая, медленно иду по дороге, с которой нет пути назад, я чувство­вал, что потерял всякий интерес к тому, что оста­вил позади. Новая жизнь, открывавшаяся передо мной, так заинтересовала и взволновала меня, что все казалось мне заслуживающим внимания. Я уже изнемогал от любопытства, но туманность и мно­гообразие того, что мне предстояло, породило во мне какой-то страх.

Я испугался, узрев в идущем из книги свете утратившие былую роскошь гостиные, бешено не­сущиеся автобусы, усталых людей, поблекшие бук­вы, сгинувшие города и людские жизни — я увидел призраков. Речь шла о путешествии; книга расска­зывала о путешествии. Я почувствовал взгляд, все время преследовавший меня во время этого путе­шествия, — казалось, он вот-вот появится передо мной, в самый неожиданный момент, но он исче­зал, и мне приходилось искать его. Мягкий взгляд, давно избавившийся от выражения вины, греха,.. Я бы хотел стать тем взглядом. Я бы хотел оказать­ся в мире, который видел тот взгляд. Я так желал этого, что мне хотелось верить, будто я живу там. Нет, верить уже было не нужно — теперь я жил в том мире. А раз я там жил, значит, книга расска­зывала обо мне: кто-то до меня уже владел моими мыслями, а завладев ими, записал их.

Именно поэтому я понял: в словах заключен один смысл, но говорят они о другом. Ведь я с самого начала чувствовал, что книга написана для меня. И каждое слово, каждая фраза воздействовали на меня именно поэтому. Не из-за того, что слова, пере­ливаясь и сияя, казались волшебными, нет; я чув­ствовал — книга рассказывает обо мне. А осознать, каким образом я это понял, я не мог. Возможно, я понял, но забыл — ведь я пытался отыскать свой путь — среди смертей и исчезнувших знаков.

И, пока я читал, мой взгляд превратился в слова книги, а слова книги стали моим взглядом. Глаза мои, ослепленные ярким светом, перестали отличать мир в книге от книги в мире. Словно единая вселен­ная, все сущее, все цвета и предметы помещались в книге, среди слов, а я, счастливый и изумленный, читая, разумом воплощал все это в реальности. Про­должая читать, я все больше и больше понимал: все, о чем рассказывает мне книга — сначала шепотом, затем пронзительно, почти причиняя физическую боль, — хранилось там, в глубине моей души, уже многие годы. Я обретал клад, много веков пролежав­ший на дне океана книги, и поднимал его на поверх­ность; мне хотелось сказать: "Теперь он принадлежит и мне тоже!" Когда я дошел до конца и читал послед­ние страницы, мне захотелось сказать: "И я об этом думал". Позже, когда я полностью погрузился в мир книги, я увидел смерть, явившуюся, точно Ангел, средь тьмы и сумерек. Свою собственную смерть...

В тот миг я понял, что моя жизнь удивитель­ным образом обогатилась, но тогда я боялся одно­го — расстаться с книгой. Меня не пугала мысль, что, взглянув на мир, на окружающие предметы, на комнату, я не сумею увидеть того, о чем рассказывала книга. Я держал ее двумя руками, вдыхая запах бумаги и чернил, — как в детстве, когда чи­тал журналы с картинками. Книга пахла так же.

Я встал из-за стола, подошел к окну, прижал лоб к холодному стеклу и выглянул на улицу, как делал, когда был маленьким. Грузовик, стоявший на противоположной стороне улицы пять часов назад — тогда я положил на стол книгу и начал читать, уже уехал. Из машины выгрузили зеркальные шкафы, массивные столы, журнальные столики, коробки, торшеры — в пустую квартиру напротив въезжала новая семья. Занавески еще не повесили, и в свете яркой электрической лампы без абажура я увидел, как родители средних лет — на вид моего возраста, вместе с сыном и дочкой, ужинали перед включен­ным телевизором. У девушки были светло-кашта­новые волосы, экран телевизора светился зеленым светом.

Некоторое время я смотрел на новых соседей, мне нравилось наблюдать за ними, — возможно, потому, что их лица были новыми для меня. И еще потому, что это рождало во мне чувство защищен­ности. Мне не хотелось признаваться в том, что старый, знакомый мир вокруг меня изменился, но теперь мне было ясно: и улицы уже не те, и комна­та моя изменилась, и мама, и друзья мои стали другими. Казалось, во всем теперь ощущалась ка­кая-то враждебность, некая угроза, но я вряд ли смог бы сказать, откуда она исходит... Я отступил на шаг от окна, но и к книге, чей зов я чувствовал, вернуться не смог. За моей спиной, на столе, лежа­ло то, что должно изменить мою жизнь. И как бы я ни старался избежать этого, все теперь начина­лось там, средь книжных строк. Мне лишь пред­стояло вступить на новый путь.

Видимо, в какой-то момент чувство оторванности от прошлой жизни показалось мне столь пугающим, что мне захотелось, чтобы все текло как прежде. Мне хотелось обрести покой, представить, что со мной не происходит ничего страшного. Но в глубине ду­ши я знал: книга существует, и это ощущение ее было настолько сильным, что я понял — возврата к прежней жизни нет.

Так что, когда мама позвала меня ужинать, я вы­шел из комнаты и, точно чужак, который пытается освоиться в новом мире, сел за стол и попытался с ней поговорить. Телевизор был включен, на тарел­ках лежали картошка с рубленым мясом, лук-порей с оливковым маслом, салат из зелени и яблоки. Ма­ма рассказывала о новых соседях, только что посе­лившихся напротив, о рынке, о дожде, о новостях по телевизору, о ведущем новостей. Сказала, что я — молодец: сел работать после обеда и все это вре­мя провел за столом. Я любил мать, — она была кра­сивой, деликатной и понимающей женщиной, и я почувствовал себя виноватым, потому что, прочи­тав книгу, попал в мир, далекий от нее.

Если бы книга была написана для всех, рассуж­дал я, то, вероятно, жизнь вокруг наверняка давно бы изменилась. Но, с другой стороны, столь разум­ный студент-технарь, каким был я, живущий по за­конам логики, никак не мог смириться с мыслью, что книга написана для него одного. Тогда как жизнь могла течь по-старому? Мне было страшно даже подумать, что книга — это какая-то загадка, пред­назначенная только для меня. Позже, когда мама стала мыть посуду, мне захотелось помочь ей, при­коснуться к ней, вернуть свой внутренний мир в на­стоящее время.

— Сынок, оставь, оставь, я помою, — сказа­ла она.

Я недолго посмотрел телевизор. Может быть, я смог бы попасть в мир телевизора, а может быть, смог бы сломать его одним пинком. Но телевизор был нашим, домашним телевизором — чем-то вро­де домашнего бога и своего рода лампой. Я надел пиджак и ботинки:

— Я выйду.

— Когда ты вернешься? — спросила мама. — Тебя ждать?

— Не жди. Ты всегда засыпаешь перед телеви­зором.

— Ты погасил свет в комнате?

Я вышел на улицы своего детства, где прожил двадцать два года, но мне показалось, будто я ока­зался на чужих, полных опасностей улицах, в незна­комой стране. Лицо ощутило влажный декабрьский холод, и я сказал себе, что, наверное, все же что-то перешло из старого мира в новый. И сейчас мне, шагая по мостовым и по улицам моей жизни, пред­стояло это узнать. Мне захотелось побежать.

Я быстро шел по темным тротуарам — мимо огромных мусорных контейнеров, вдоль стен и за­боров, по грязным лужам, и каждый сделанный мною шаг свидетельствовал о том, что новый мир становится реальностью. Платаны и тополя, которые я помнил с детства, на первый взгляд казались такими же, как раньше, но сила связывавших ме­ня с ними воспоминаний и ассоциаций пропала. Я смотрел на усталые деревья, на знакомые двух­этажные здания, на грязные жилые дома (как их строили, я видел в детстве, начиная с рытья котло­вана под фундамент и кончая укладкой черепицы; там я играл с новыми друзьями) не как на неотъем­лемую часть моей жизни, а как на фотографии, за­быв, когда и почему они были сделаны. Я смотрел на них и узнавал но теням, по освещенным окнам, по деревьям в садах, по буквам и знакам на вход­ных дверях, но я совершенно не ощущал силы зна­комых мне предметов. Старый мир был здесь, пе­редо мной, рядом со мной, на улицах, вокруг меня: в знакомых витрах бакалейной лавки, в пекарне на площади перед вокзалом Эренкёй, где все еще го­рели огни, в лавке зеленщика, где стояли ящики с фруктами, в кондитерской "Жизнь", в старых гру­зовиках, плащах, в темных усталых лицах прохо­жих. От вида этих теней, трепетавших в ночных ог­нях, стало холодно на сердце — там лежала книга, я будто скрывал что-то преступное. Мне хотелось бежать от этих знакомых улиц, делавших меня са­мим собой, от печали мокрых деревьев, от неоно­вых букв, отражавшихся на асфальте и в лужицах воды на мостовых, от ламп овощных и мясных ла­вок. Подул легкий ветерок, с веток закапало, я услышал какой-то гул и решил, что книга — это дарованная мне тайна. Меня охватил страх, мне за­хотелось с кем-нибудь поговорить.

Я вошел в кофейню "Молодость", находившуюся на площади перед вокзалом, где некоторые из мо­их приятелей по кварталу все еще собирались по вечерам и играли в карты, смотрели по телевизору футбол или просто приходили, чтобы встретиться Друг с другом, — они сидели там часами. Мой зна­комый студент университета, работавший в лавке своего отца-сапожника, и еще один мой приятель по кварталу, игравший в футбол в любительской команде, сидели за столом у самой стены и болтали. На их лицах играли блики черно-белого телевизо­ра, Я заметил прочитанные газеты с растрепанны­ми страницами, два чайных стаканчика, сигареты и бутылку пива, которую они купили у бакалейщи­ка, а теперь спрятали под столом на одном из сту­льев. Мне нужно было с кем-то поговорить и про­говорить не один час, но я сразу же понял, что с этими двумя не смогу разговаривать. Меня вне­запно охватила такая печаль, что на глаза навер­нулись слезы, но я гордо вытер их: людей, которым я открою свою душу, мне предстояло выбрать из тех, кто уже жил в мире книги.

Так мне удалось поверить, что я являюсь полно­правным хозяином своего будущего, но я знал, что сейчас моим хозяином была эта книга. Книга не только проникла в мое сердце, точно какая-то тай­на и грех, из-за нее я утратил возможность гово­рить — я жил словно во сне. Куда исчезли похожие на меня тени, с которыми я мог бы поговорить, где находится страна, в которой я смогу обрести мечту, взывавшую к моему сердцу, куда пропали те, кто читал эту книгу?

Я перешел через железнодорожные пути, прошел по переулкам, наступая на опавшие желтые листья, прилипшие к асфальту. Внезапно я ощутил прилив сил: если бы я все время так шел, шел быстро, не останавливаясь, если бы я отправился в путь, то, наверное, я бы добрался до мира книги. Однако новая жизнь, чье биение я ощущал в своей душе, была где-то очень далеко, в стране, которую, видимо, не­возможно разыскать, хотя я чувствовал, что приближаюсь к ней. По крайней мере я пытался оста­вить прежнюю жизнь позади.

Когда я дошел до песчаного берега, я с изумлени­ем увидел, что море кажется совершенно черным. Почему я раньше не замечал, что Мраморное море по ночам такое темное, такое жестокое и безжало­стное? Все вокруг словно разговаривало на своем языке, и в том мимолетном безмолвии, куда влекла меня книга, я вдруг начал различать этот разговор. На миг я почувствовал, сколь торжественно тихо море, словно ощутил неотступность собственной смерти, которую увидел внезапно, читая книгу, но сейчас у меня не было ощущения того, что "всему пришел конец", как бывает, когда действительно приходит смерть; скорее, это было любопытство и волнение человека, который только начал жить.

Я бродил по песчаному берегу. В детстве с ребя­тами из квартала мы всегда что-то искали здесь среди консервных банок, пластмассовых мячей, бутылок, пляжных тапочек, прищепок, электри­ческих лампочек и резиновых пупсов, что кучами выносило на берег море после штормов. Мы искали волшебный клад, что-то сверкающее, удивительное, а что именно — мы не знали. На мгновение мне показалось, что, если мой взгляд, озаренный светом книги, заметит и внимательно посмотрит на любой предмет старого мира, он сможет превратить его в ту волшебную вещь, которую мы искали детьми. В то же время я вдруг почувствовал столь прон­зительное одиночество, навеянное книгой, что я подумал: темное море сейчас поднимется и погло­тит меня.

Тревога овладела мной, и я зашагал быстрее, но не для того, чтобы с каждым шагом видеть ре­альность нового мира, а для того, чтобы как можно скорее оказаться в комнате наедине с книгой. Я по­чти бежал к дому, я уже казался себе неким суще­ством, созданным из струившегося из книги све­та. И это меня успокаивало.