Там, где лес не растет: Фантастический роман

Дети Кокорины

В начале весны над окрестностями Галирада повисают толстые, тяжёлые облака, похожие на мокрые разбухшие войлоки. Они плывут с моря, оттуда, где стынут в вечных туманах Сегванские острова. Облака несут с собой столько влаги, что едва могут её удержать. Избыток сырости проливается наземь дождём, и белому великолепию зимы приходит конец. Обнажившаяся земля ещё мертва и оттого безобразна. Словно устыдившись содеянного, дождь уступает черёд мокрому снегу, за­частую обильному на удивление. Такую погоду галирадцы называют "дряпня", и по самому названию чувствуется, сильно ли она нравится людям. А налип­шее покрывало ещё прихватывает вернувшимся морозцем... Вот тогда жители сольвеннской столицы вовсе перестают понимать, вправду ли в ворота по­стучалась весна или, может, нынешний год нечаянно проскочил мимо красного лета и опять уходит в пред­зимье?

Но потом, ближе к великому празднику Рожде­ния Мира, когда день впервые равняется с ночью и принимается главенствовать в сутках, погода меняется. Всё тот же западный ветер рвёт казавшиеся бес­конечными облака и уносит их в неворотимую сто­рону. Солнечная колесница день за днём скользит в ясной, ничем не нарушенной синеве, а ночами люд­ским глазам являют себя величественные караваны созвездий, замыкающих свой годичный круговорот в небесах.

В это время по северным склонам холмов ещё громоздятся непролазные залежи осевшего, но по-прежнему упорного снега, в тени пробирает моро­зец и под ногами хрустят замёрзшие лужи, но на солнце люди работают в одних рубашках и зака­танными рукавами утирают с лиц пот.

Галирадцы любят такие дни - и просто за их уди­вительную, какую-то изначальную прелесть, вполне соответствующую Рождению Мира, и в особенно­сти за то, что об этой поре, пользуясь благодатью обтаявших, но ещё не раскисших дорог, в город на­чинают прибывать купцы на колёсных телегах. При­бывать и приводить первые обозы после того, как прекращается санный путь.

Тут надо заметить для неосведомлённых, что море у здешних берегов, близ устья великой Светыни, не замерзает никогда, даже в самый лютый мороз, а значит, купцы-мореходы прибывают сюда круглый год без перерыва. Оттого так важно для Галирада надёжное сообщение с внутренними частями сольвеннской державы и всякими сопредельными края­ми, куда нет морского подхода. Ведь не дело залё­живаться в лабазах товарам, привезённым с другого конца света, не дело и кораблям уходить обратно пустыми!

В один из таких дней, дышавших неясными на­деждами и толком не устоявшимся теплом, и прибыл в Галирад тот молодой вен и, и стражники сразу об­ратили на него внимание.

То есть прибыл он, конечно, не сам по себе, а с обозом известного и уважаемого в городе торгового гостя. К таким большим и надёжным обозам всегда пристаёт много разного перехожего люда. Потому-то стражники при воротах не только проверяют име­нем государя кнеса ввозимое в город добро. Между делом они ещё и зорко высматривают среди приез­жих всякого рода лиходеев и беспутных искателей ратного счастья, коим, может быть, вовсе даже не место на улицах сольвеннской столицы. Пригляде­лись и к венну... Но не потому пригляделись, что не любили этого племени. И не потому, что бросились в глаза оружие и воинская стать или шрамы, спра­ведливо толкуемые как свидетельство разбойного нрава. Какие шрамы? Было парню вряд ли более семнадцати лет, а выглядел бы и вовсе подростком, только-только начавшим по-мужски заплетать воло­сы в косы, — если бы не усы да не реденькая юно­шеская бородка, никогда ещё не знавшая ножниц. Правда, возле губ имелись морщинки, которым в сем­надцать лет там не полагается быть, но разве такую чёрточку заметишь в весёлый солнечный день?

Тем не менее житель северных лесов выделялся среди прочих обозников, словно красная бусина в миске белого бисера. А всё потому, что путешест­вовал он удивительным образом: ни пешком, ни вер­хом, ни на повозке с товарами. Он сидел в своей особой тележке, сделанной наподобие тупоносой лод­чонки поменьше сажени длиною и поставленной на небольшие колёса. Сидел, опираясь спиной на мягкий вьючок и вытянув ноги, укутанные тёплым меховым одеялом. И держал в правой руке крепкий рычаг, направлявший бег передних колёс. А в левой — ко­роткий плетёный ремень, пристёгнутый к ошейнику здоровенного волкодава. Пушистый кобель, зачем-то одетый в замшевую попонку с множеством прита­чанных кармашков, неспешно шагал, держась вровень с обозными лошадьми. И без видимого усилия тянул за собой тележку с хозяином.

Купеческие повозки уже останавливались перед воротами, на ровной площадке у подножия город­ской стены. Хозяин обоза шёл от одной телеги к другой, сопровождаемый старшиной стражников. Почтенному торговцу в стольном городе привыкли верить на слово. Оттого тюков не развязывали; страж­ник лишь пересчитывал их, отмечая на особой до­щечке, а купец называл товар. Благо тому, кто честно дело ведёт! И себе проще, и людям быстрее.

— Знатная у тебя тележка, сынок... — обратился старшина к венну.

Стражник вёл свой род с Островов и до сих пор связывал волосы хвостом на затылке, но многолет­няя служба в Галираде сделала его выговор чище, чем у иных местных. Он смотрел на паренька сверху вниз и, может быть, удивлялся, но ничем этого не показывал.

Между тем пёс, отпущенный венном погулять, деловито задрал лапу у ближайших кустов и сразу вернулся. Стоит ли далеко отлучаться, когда к хо­зяину подходят всякие незнакомцы? Враждебности кобель, впрочем, не проявлял, просто сел рядом и заулыбался во всю пасть, радуясь отдыху и слушая людской разговор. Он выглядел куда дружелюбней, чем бывали обычно его собратья но породе. Вот только приблудные шавки, во множестве обитавшие у ворот и обычно не упускавшие случая побрехать на чужаков, как-то сразу смутились и вспомнили о неотложных делах, ожидавших их за углом воротной башни, подальше от мохнатого незнакомца.

— Верное слово ты молвил, господин мой, — за­драл русую голову венн. Голос у него оказался муже­ственней, чем вроде бы обещала внешность. Он гулко похлопал пятернёй по жёсткому борту, выгнутому из вощёной кожи, наподобие воинского щита: — Сам не нарадуюсь батюшкиной работе! Третий раз луна обновилась, как из дому уехал, а не изломалась, ни разу не подвела.

— Третий месяц? — невольно переспросил стар­шина и даже слегка нахмурился.

Страна веннов по справедливости считалась го­раздо более зимней, чем здешнее побережье. Там и сейчас снегу наверняка было по уши. А уж три-то месяца назад!.. Даром ли шутят про веннов жители Галирада, что у тех в каждой избе по две двери: одна как у всех людей, а другая — на крыше, зимой через сугробы перелезать. По такой поре да в тележке?..

Торговый гость стоял рядом, усмехался в усы и не торопился ничего объяснять. Однако паренёк, как видно, не впервые сталкивался с людским любопыт­ством. Он ответил на невысказанный вопрос, сняв с упора и двинув вперёд ещё один деревянный рычаг. Кожаное днище, снабжённое для прочности деревян­ными рёбрами, плавно опустилось на землю, колёса же оторвались от дороги. Тележка сделалась ещё больше похожа на лодку. Сразу стало понятно, ка­ким образом в ней можно было ездить но снегу и гу­стым верещатникам. И даже небольшие речки с бо­лотцами, наверное, пересекать.

- Изрядный умелец твой батюшка, - искренне похвалил стражник. Он сам вырос на корабле и по­нимал толк в разных приспособлениях, облегчаю­щих жизнь странствующему человеку. Но тележка тележкой, а и обязанности не следовало забывать. И он спросил: — А ты, парень, сам чей будешь? Что- то я твоих знаков рода то ли узнать не могу, то ли вовсе не вижу...

И это было отчасти даже подозрительно, ибо мало кто так ревновал свою родовую честь, как венны.

- Моей семье, добрый господин мой, ни к чему особые знаки, — отвечал словоохотливый путешест­венник. — Потому что мы всюду дома, где лес есть, а там, где лес не растёт, венну и делать нечего, ведь так? Мы — дети Кокорины: Хонга да Конда, Голомень да Разсоха, Мяндач да Железный Дуб... — Тут он улыбнулся и развёл руками, и стало понятно, что сейчас речь пойдёт о его собственном прозвании. — Ну и Коренга, конечно. Ибо как в добром лесу да без коряги? Никак!

Он густо окал, как всё его племя, и, произнося своё имя, выделил голосом последнюю букву, так что стражник даже не вдруг узнал знакомое слово. В Галираде его произносили иначе и с иным ударе­нием: "каренга". Старшина поневоле вздохнул про себя. Он, конечно, успел рассмотреть, что ноги парня даже под толстой меховой полстью выглядели слишком худыми. И, пока тот возился с рычагами, совсем не помогали движению тела. Коренга был калекой. Вполне сообразно имени - корягой в красном лесу. Стражник подумал о том, что в городе, где он, островной сегван, привык чувствовать себя своим, этому парню из соседнего племени, пожалуй, придётся запастись терпением не только против суетного любопытства зевак. Весьма вероятно, что над ним ещё и за его выговор станут смеяться, нач­нут дразнить, имя на все лады перекраивать...

Старшине вдруг стало стыдно. Он ведь и сам ед­ва не спросил, что за великая надобность посередь зимы погнала безногого из дому, от тёплой печки, от отцовой заступы, от мамкиных пирогов. Прогло­тив вопрос, которого нипочём не задал бы здоровому, он сказал:

— Товара, так понимаю, с собой не везешь... Не пса ведь на продажу привёл?

Коренга улыбнулся ещё шире и обнял любимца за шею. Кобель переступил с лапы на лапы и смачно облизал хозяйскую щёку. Нет, братьями торговать тут никто не собирался.

— Я, — сказал молодой венн, — у тебя в городе, господин мой, не задержусь. Мне бы только узнать, не идёт ли в скором времени какой корабль в страну Нарлак, в город Фойрег.

Старшина сделал на своей дощечке пометку и кив­нул.

— Об этом на причалах расспросишь. — Ему смерть как хотелось поинтересоваться, а хватит ли у венна денег на такую поездку. Но об этом, опять же, он не стал бы спрашивать человека, пришагав­шего на своих двоих или приехавшего на лошади.

Старшина хорошо знал, как легко обидеть калеку. Его родной батюшка некогда лишился руки, после чего дружная забота галирадской родни чуть не до­вела старого воина до беспробудного пьянства. Всё-таки стражник добавил, не удержавшись: — Вот что... Надумаешь заночевать на постоялом дворе, где ваше племя часто останавливается, выспроси госпожу Любочаду. Её всякий в городе знает.

— Спасибо, добрый господин мой, — наклонил голову венн.

Повозки торгового обоза одна за другой поки­дали площадку и, тяжко поскрипывая, въезжали в городские ворота. Скоро тронулся с места и Коренга в своей хитроумной тележке, и деревянный свод башни проплыл над его головой. Песьи когти и ма­ленькие колёса застучали по уличным мосткам сольвеннской столицы.