Призраки Гойи

Лоренсо Касамаресу недавно исполнился тридцать один год. Он родился в одной из глу­хих деревень Мурсии. Лоренсо, четвертый ребе­нок в бедной крестьянской семье, провел дет­ство среди полей, бегая босиком даже зимой, собирал несжатые колоски, дикие плоды и сгре­бал конский навоз маленькой деревянной лопат­кой. Мальчик ловил рыбу в речушках голыми руками и охотился на птиц из рогатки. Когда наступала пора урожая, он воровал инжир и ви­ноград. Раза два-три воришка попался, и его от­хлестали крапивой. Так Лоренсо, едва появив­шись на свет, узнал, насколько тяжелой может быть жизнь в этом мире.

Ему также известно, что существует другая жизнь, и лишь она одна представляет ценность.

Когда мальчику исполнилось семь, его заме­тил местный священник, с которым тот порой препирался на обязательной пятничной испове­ди. Священник, пораженный не по годам раз­витым живым умом Лоренсо, его неистощимым интересом к таинствам веры и врожденной ре­лигиозностью, изыскал способ отправить девя­тилетнего парнишку в духовную семинарию, чтобы тот получил бесплатное образование. Се­мья Лоренсо с радостью согласилась, восприняв это как редкое в ту пору благо. К тому же одним едоком стало меньше.

Юный Лоренсо, трудолюбивый, очень спо­собный и крайне набожный, но при этом шалун и задира, быстро научился читать и писать, на­верстав два года. Он работал тайком по ночам, при свече, и молил Бога дать ему сил для борь­бы с недосыпанием.

В тринадцать лет подросток, помимо кас­тильского языка, довольно неплохо владел ла­тынью и даже усвоил азы греческого. Учение было его страстью. Каждый день перед ним от­крывался дотоле неведомой мир знаний, мир­ских и духовных. Это была область, где Лоренсо мог чувствовать себя на равных с учениками из других сословий, детьми купцов и даже мелко­поместных дворян, заносчивыми, но большей частью не блиставшими талантами тугодумами, не способными учиться. Это равенство в облас­ти премудрости казалось крестьянскому сыну даром Божьим.

В шестнадцать лет юноша уже сочинял сти­хи на латыни и читал наизусть псалмы. Он пользовался популярностью у товарищей по учебе, был заводилой и возбуждал у них зависть. Они не раз доносили на Лоренсо, жалуясь на его грубость и заносчивость. Он же неизменно ловко выкручивался. Он был лучшим почти по всем предметам.

В положенное время Лоренсо принял пост­риг. Он испытывал непреодолимое влечение к богословию. Эта наука открывала безграничные горизонты для его ума, который обнаруживал в ней, наряду со святыми, ангелами и архангела­ми, неожиданные умозаключения, небесные иерархии и бесконечные миры, тем более вол­нующие, что они оставались для него незримы­ми и непостижимыми.

Поскольку Лоренсо больше всего заботила чистота веры, его определили к доминиканцам, в монашеский орден, главным предназначени­ем которого являлась борьба со всевозможны­ми отклонениями и ересями. Из-за легендарной злобности этих монахов их окрестили на латы­ни domini canes, псами господними, что пред­ставляло собой игру слов.

Юноша провел у доминиканцев период по­слушничества, а в 1779 году отправился в Рим с группой испанских монахов. Папа римский удо­стоил их личной аудиенции, продолжавшейся около двух часов. Папа говорил им о праведном королевстве, во славу которого им надлежало трудиться, а также защищать его, и заявил, что Испания — самый надежный оплот истины. Он дважды назвал доминиканцев "воинами Хрис­товыми". Эти слова произвели сильное впечат­ление на Лоренсо, который перед лицом перво­го из христиан, наместника Бога на земле, вспомнил о своем босоногом детстве.

Когда Касамаресу исполнилось двадцать че­тыре года, один из наставников молодого мона­ха предложил принять его в Конгрегацию в за­щиту вероучения. Иначе говоря, в инквизицию.

Лоренсо тотчас же туда приняли.

Инквизиция была учреждена в 1231 году па­пой Григорием IX. Вверенная доминиканцам, она, согласно секретному предписанию, была призвана следить за строгим соблюдением рим­ско-католической догмы.

Первым папой, использовавшим в начале XIII века инквизиторские методы в борьбе с аль­бигойцами, был Иннокентий III.

К концу XVIII века инквизиция, в рядах ко­торой оказался Лоренсо, уже стала пережитком. Суровый, мрачный и даже грозный образ, кото­рый она являла собой двумя столетиями раньше, потускнел и утратил свою силу. В этот период Испания по-прежнему остается традиционной католической монархией, которой не коснулась протестантская Реформация. Регулярные испо­веди и пасхальные причастия обязательны по меньшей мере раз в год, и каждый житель стра­ны должен получить свидетельство о причастии, что нередко способствует процветанию в горо­дах черного рынка индульгенций.

Как и прежде, члены инквизиции могут без предупреждения входить в любой дом, даже в жилища иностранцев. Они ищут брошюры, ико­ны и запрещенные книги, изданные за грани­цей, Лоренсо быстро обучили этому искусству, и он умеет находить наиболее распространенные тайники.

Испания пытается противостоять, по край­ней мере официальным путем, проникновению в страну новых идей, попадающих сюда из Се­верной Европы и в первую очередь из Франции.

Произведения, слывущие опасными и вредны­ми, запрещены властями под угрозой штрафа или даже тюремного заключения. Книги Воль­тера, Юма, Руссо и Монтескье объявлены вне закона.

Несмотря на эти меры предосторожности, в образе мыслей и нравах произошли некоторые перемены. Ясные и поразительные речи фило­софов, являющие собой новую логику мышле­ния, призыв к прогрессу и разуму наперекор произволу власти, преодолевают преграду Пи­ренеев в мешках контрабандистов. В подклад­ках шляп, продававшихся в Кадисе, были обна­ружены подстрекательские листовки, в которых говорилось о падении Бастилии. Близ испанских берегов моряки бросают в воду революционные обращения, а также декларацию прав человека, запечатанные в железные ящики, которые дер­жатся на поверхности благодаря пробкам, при­вязанным к проволоке. Остается только заме­тить их и вытащить. Это происходит ночью, при свете фонарей.

Некоторые из подобных посланий добирают­ся до Барселоны и Мадрида. Лоренсо и другие монахи-сыщики находили их в матрацах, под плиточным полом и за стенными перекрытия­ми. Идеи распространяются, как чума. Эту заразу очень трудно уничтожить. Она практичес­ки неискоренима.

Испанцы бывали в Париже и в Лондоне. Они наблюдали, прислушались, читали. Даже в Мад­риде, где выходят несколько умеренно-сатирических газет под названием "Эль Пенсадор" и "Эль Сензор", иногда можно купить разрешение читать книги, изъятые из обращения. У любопытства своя цена.

Весь цвет общества — аристократы, купцы, политические деятели, художники и писатели — живо интересуется европейским брожением умов, которое кажется неотразимо притягатель­ным. Этих людей называют ilustrados либо, в шут­ку, alumbrados, то есть просвещенными, просветленными. Среди них встречаются даже масоны, которые ведут себя довольно сдержанно. В худ­шем случае этих современных вольнодумцев именуют afrancesados, то есть, офранцузившими­ся, духовно порабощенными соседней страной, чьи идеи, как и мода, весьма заразительны.

Эти люди понимают, что любая монархия, сколь бы незыблемой она ни казалась, должна идти в ногу со временем. Однако им трудно вы­разить свое мнение, тем более во всеуслышание.

Между тем в 1788 году, умирает король Карлос III, правивший почти тридцать лет и снискавший славу "просвещенного деспота". Это один из Бурбонов, подписавший с Франци­ей, дабы положить конец непрерывным много­вековым войнам, так называемый "семейный договор", впрочем, повлекший за собой разори­тельную Семилетнюю войну.

Испанский король, человек строгих правил, но ценитель искусства, не препятствовал духов­ному развитию. Он старался не опираться слиш­ком явно на духовенство и инквизицию. Карлос III поселился в изящном современном королевском дворце во французском стиле, воз­вышающемся над Мансанаресом и совершенно непохожем на мрачные крепости былых времен. Он был приверженцем урбанизации и превра­тил Мадрид, до сих пор производивший впечат­ление убогого и захолустного городка, едва ли не деревни, не отвечавшего масштабам испан­ской империи, в большую, красивую столицу.

В конце XVIII века это по-прежнему импе­рия гигантских размеров. Из поколения в поко­ление передается известная присказка: "Во вла­дениях испанского короля никогда не заходит солнце". Эта фраза по-прежнему справедлива, даже после того, как от империи отделились Фландрия, Португалия, Австрия и испанская часть Италии. В золотой век, двумя столетиями раньше, под испанской властью, то есть под вла­стью испанского короля, более или менее непо­средственно находилась четверть населения зем­ли. Ныне эта цифра уже не столь велика. При­том, невзирая на усилия Карлоса III, Испания отстала в общественной и экономической сфе­рах. Людские взоры устремляются скорее в сто­рону Англии, Берлина и Франции. Самые сме­лые даже поглядывают на молодые Соединен­ные Штаты Америки, чья недавно обретенная независимость и республиканская конституция рискуют вызвать мятежный зуд у других наро­дов Нового Света. Это начинает внушать беспо­койство старым монархиям: а вдруг республика перемахнет через океан?

В Европе довольно часто рассуждают о "за­кате Испании", начавшемся сто пятьдесят лет тому назад. Даже в Мадриде некоторые говорят об этом сквозь зубы, украдкой.

Между тем на картах мира данный закат по­всюду налицо.

Прежде чем стать членом Конгрегации в за­щиту вероучения, Лоренсо Касамарес, подобно другим искателям приключений своего време­ни, вознамерился уехать в дальние края, туда, где христианская вера еще казалась новой и свежей.

Еще подростком он представлял себя мисси­онером, скачущим на лошади или плывущим в пироге, размахивающим крестом Иисуса перед изумленными дикарями, как делал это до него в Америке другой доминиканец, перед которым он преклонялся, Бартоломео де лас Касас. Вре­менами Лоренсо даже мечтал о судьбе мученика и последующем причислении к лику святых, о Боге, встречающем его с распростертыми объ­ятиями и вечной славе среди сонмов серафимов. Молодой монах перечитывал уже давние жития святого Хуана де ла Круса и святой Терезы Авильской. Он знал некоторые страницы из них наизусть. Лоренсо не забыл ни одного из эпизо­дов легендарных судеб святого Франциска Ксаверия, некогда отправившегося проповедовать в Японию и умершего на подступах к Китаю, а также великого святого Игнатия Лойолы, про­славленного основателя "Общества Иисуса", ныне прекратившего свое существование.

Однако эти времена миновали. В Испании, как и в остальной части христианского мира, не хватает святых и, стало быть, чудес. Вера утра­тила некогда присущие ей пыл и рвение. Она приобрела казенный характер. Чем старше ста­новится Лоренсо, тем больше он в этом убежда­ется и признает это. Но где же его собственное место? Какова его роль в великом замысле Твор­ца? Он еще в этом не разобрался.

Требуется в среднем год, чтобы новости и приказы из Испании добрались до самых отда­ленных владений империи, до Филиппинских островов, открытых Магелланом в 1521 году — в тот самый год, когда Кортес овладел Теночтит-ланом, будущим Мехико. В тех краях монахи не только отвечают за духовную жизнь, но заботят­ся о воспитании детей и выполняют полицей­ские функции. Этим проповедникам, зачастую весьма эффективным полпредам испанской ко­лонизации, удалось внушить туземцам священ­ный страх перед далекой родиной-матерью, ко­торую они почти обожествили, уверовав в то, что Бог избрал именно Испанию, а не Рим или Па­лестину для христианизации планеты.

Миссионеры также выступали в качестве ос­вободителей этих народов, что производило на Лоренсо чарующее впечатление. Подобно прочим слугам Божьим в Мексике и Перу, они ут­верждали, что только они несут слово истины и надежду на вечное спасение благодаря небыва­лому чуду "искупления" — понятия, порой с тру­дом поддающегося объяснению. Монахи настав­ляли туземцев, что вдобавок те — до сих пор ди­кари об этом не ведали — от рождения являют­ся грешниками, которых призван спасти Хрис­тос. Наконец, миссионеры, как они утвержда­ли, избавляли туземцев от жестоких королей, приносивших их в жертву каменным идолам, а также от присущих им суеверий. После этого надо было прочно обосноваться и укрепить свою оборону, чтобы удержаться на завоеванных позициях. Притом приходилось противостоять другим агрессивным верованиям.

Ныне эти проповедники, порой вынужден­ные оправдываться, называют себя единствен­но возможным оплотом перед лицом "чудовищ­ной изуверской секты приверженцев Магомета", которая начинает расползаться по Азии (она су­ществовала там еще до появления португальцев и испанцев) и способна привести разве что к бесконечным адским мукам.

С помощью тайной переписки, неподвластной даже королевскому надзору, монахи-миссионеры из дальних краев поддерживают тесную связь с испанскими монастырями. К примеру, тамошние и здешние доминиканцы. Как только в Колумбии, Венесуэле либо в Мексике начинаются волнения, об этом немедленно извещают верхушку инкви­зиции, стража чистоты вероучения. Служители культа, на которых возложена эта миссия, призва­ны информировать о смуте короля, у которого свои собственные осведомители, а также давать ему советы о мерах, которые следует принять, о желательных либо нежелательных реформах.

Вот и все. Буйное пламя первых побед угас­ло. Церковники уселись за канцелярские столы. Порой они смахивают на провинциальных по­лицейских. Поэтому Лоренсо, которого некоторое вре­мя манили Филиппины, передумал туда ехать. Незачем искать подлинную борьбу, полагает он, за пределами нашего тела. Она разворачивается здесь, в нашем сердце.