На последнем дыхании: Повести и рассказы

Рассказ "География человека"

Сгрудившись возле чахоточной печки, они дрожали от холода. Они замерзали — о, ирония судьбы, — сидя под картой Африки.
Внезапно один сказал:
- Леклерк сейчас, наверно, в Тунисе.
Они покосились на карту, прикидывая расстояние...
— Форт Лами, — произнес С, ткнув указательным пальцем в карту чуть выше того голубого сердцевидного пятна, которое обозначает озеро Чад. — Помните там столовку в авиагостинице?
Над столом висел старый плакат с изображением авиакомпании «Сабена». Плакат этот, напечатанный еще в мирные времена, в конце концов наполнился для нас иным, жестоким смыслом: женщина и ребенок с надеждой провожали взглядом исчезающий в безмятежно-синем небе самолет. «Он улетел и, значит, скоро вернется»,— утверждал автор плаката. Нам невольно вспоминались все товарищи, которые не раз смотрели на этот плакат, а в один прекрасный день улетели... и не вернулись больше никогда.
— Как нарочно, Унианга-Кебир на карте не обозначен,— перебил его Т.— А ведь именно оттуда мы летали бомбить Куфру и Мурзук...
В Унианге был маленький форт под громадным флагом, крошечное озеро, верблюды, верблюжий навоз, погонщики верблюдов. Ночью к ним добавлялись звезды по всему небу и комары. И вот оттуда как-то утром вылетели три «бленхейма» и полетели к северу, над самой страшной пустыней мира, как пишут газеты,— и это, видимо, правда, потому что ни один журналист туда ни разу не летал.
Через три часа один-единственный «бленхейм» отбомбился на Куфре, взорвал ангары и расстрелял самолеты на земле. Второй самолет — пилота Б., приземлился на брюхо. «Правая вертушка подвела»,— объяснил Б. Его нашли. Но что случилось с третьим «бленхеймом», так никто и не узнал. С полчаса шли сообщения: сбились с курса... сбились с курса... сбились с курса...
А потом — тишина. Провизии и воды у них было на две недели. Дальше...
На следующее утро еще четыре «бленхейма» атаковали Куфру. Р. бомбил форт на бреющем полете. Радист М. видел, как тамошние пулеметы плюются им вслед, и у него было ощущение, что пулеметов сотни и сотни и что целятся они лично в него. Разрывной пулей ему срезает микрофон. Кусочек свинца аккуратно ввинчивается ему в ноздрю. А М. вообще-то тщеславен, как павлин...
— Не люблю, — прервал его М., — когда людей ругают за глаза!
— И М., который тщеславен, как павлин, так и не стал его удалять. Для него крошечный осколок, застрявший в носу, это вроде как еще один венок на военном кресте.
Все переводят взгляды на нос М. Но заинтересованное лицо уже зарыло его в носовой платок. Оно издает хрипы, с большой натяжкой способные сойти за чихание. Д. милосердно отвлекает внимание на себя.
— Колодца Сары тоже нет на карте. Помните, мы называли его колодцем одиночества. Он должен быть где-то здесь, между Куфрой и Униангой. С этим колодцем была связана какая-то легенда: говорили, что его изобрел дьявол, чтобы заставить верблюдов мечтать, а летчиков — сбиваться с курса...
— Это не выдумка: Д. однажды совершил там посадку на «Лисандере»... без свидетелей.
— Д. вполне заслуживает доверия, — с достоинством возразил Д.
— Как бы то ни было, но незадолго до взятия Куфры колодец Сары спас жизнь двум австралийцам и погубил третьего. Им удалось совершить побег из одной крепости, где их держали итальянцы. Два литра воды на троих и четыреста километров пути пешком, чтобы найти крошечную точку где-то посреди бесконечности. Они нашли колодец. Там был П.— изо всех сил готовил запасную посадочную полосу. Не знаю, что он сказал, когда прямо из ниоткуда явились три шатающихся скелета...
— Ничего не сказал, — отрезал П. — На болтовню не хватило времени: пришлось драться одному — с тремя парнями. Двум из них он не дал покончить жизнь самоубийством, а третий оказался проворнее. Бросился к воде, сделал два-три глотка — ровно столько, сколько надо, чтобы умереть на месте...

В последние месяцы самолеты из группы «Бретань» садились возле колодца Сары ежедневно. Так ведь и гарнизон сильно увеличили: на двух человек! Но Пирони не удается их рассмешить. Старые шутки от частого употребления притупились... Внезапно разговор переходит на другую тему.
— Тот экипаж, что первым осуществил бомбардировку Куфры,— он же через четыре месяца врезался в затопленный лес?
— Да, в Среднем Конго. Выжил один радист. Сломал ногу, поэтому не мог двигаться, и его изводили красные муравьи и мухи цеце. В таком состоянии он пролежал целые сутки под обломками разбитого самолета, среди мертвецов. Время от времени он выпускал автоматную очередь, и она отпугивала пигмеев из соседней деревни — вместо того, чтобы их привлечь. В конце концов его подобрали и медленно перевезли на пироге до первого поста белых. По его просьбе там похоронили его товарищей. Где-то вот здесь...
Палец неуверенно заскользил по карте вдоль реки Убанги к югу от Ибн-Фондо... Три могилы. Повисло молчание...
— А на что похожа эта самая пустыня, спрашивает «тот, кто там?не бывал».
— Да на ничто, старик, она похожа на ничто. В прямом смысле слова. А хотя нет. Если вылететь из Унианги и пролететь сто миль вдоль по пятнадцатому градусу, увидишь один кустик... И все. Единственный подарок этой пустыни летчикам — это разрешение садиться где угодно. И оттуда же взлетать. Все вы, конечно, помните историю про старика Д. и его берет...
Но «старик» яростно протестует густым басом, некогда сотрясавшим все театры зарубежных военных действий:
— Да если б у теперешних юнцов было столько же крови в жилах, сколько у та ких, как я, «стариков»!..
— Совершенно верно, — говорит С. тем ласковым тоном, с которым на людях обращаются к детям и к ветеранам прошедшей войны.
В общем, Д. осуществлял перелеты между различными северными точками. Возил что придется: раненых и виски, свежие овощи и почту. Как правило, сбивался с курса и всегда возвращался — порой пешком. Но никогда не вылетал без берета, без своего талисмана. Однажды, когда он вылетел на патрулирование вместе с командиром эскадрильи, его пресловутый берет унесло ветром. Д. тут же качнул крыльями, сообщая командиру патруля, что у него серьезные неполадки, и начал погоню за блудным беретом. И незамедлительно схлопотал неделю ареста за «выполнение сложной посадки в ходе операции поиска детали, ненужной для нормального функционирования самолета». — Информация необъективная, — басит Д.,— необъективная и неточная...
Но его возражения повисают в пустоте. Уже рассказывается другой анекдот, про М. из группы «Бретань», который никогда не летал без секстанта.
— Да я сам без него не летаю, — рычит Д.
— Да, но М. умел им пользоваться. Однажды он сбивается с курса где-то к западу от Фазы. Здесь... Он садится, определяет координаты, под скептическими взглядами механика и радиста, верных доброй французской традиции пофигометра, то есть ориентировки наобум. Взлетает, через час снова садится, фиксирует координаты под теперь уже не скептическими, а озабоченными взглядами членов экипажа. Еще час лета, опять посадка, опять ориентировка, взгляды членов экипажа полны отчаяния. Последний час лета, последняя посадка... нет бензина. М. опять берется за секстант и снова ведет подсчеты. Радист скрежещет зубами, механик сжимает кулаки. Но М. невозмутим.
«Мы всего в двадцати километрах от форта Лами», — спокойно заявляет он. И в тот же миг перед ними возникает негр.
— У меня было такое чувство, как будто я увидел жену, мать и обоих своих детей одновременно,— сказал потом радист.
С тех пор механик с радистом никогда не летают без секстанта. Вещь в полете бесполезная, зато приносит удачу.
Наступает черед говорить для С.
— Первое озеро, которое мы увидели после Чада, было озеро Тана в Абиссинии. Как раз в этом районе в плену у итальянцев сидел один из двух выживших членов экипажа французского самолета из эскадрильи Адена. Карцер, строжайший режим: хлеб и вода. Воды очень мало... Суд, его приговаривают к смерти. Каждый день объявляют, что казнь состоится завтра. Н. каждый день бреется, так как хочет умереть опрятным, каждый день добавляет еще один параграф к нравственному завету потомкам и ждет, когда пробьет его час. После шести месяцев такого развлечения он оказывается на свободе в результате захвата Аддис-Абебы войсками англичан. С тех пор Н. не верит в смерть...
Но Н., который сидел в углу комнаты, уже схватил деревяшку и три раза стукнул по ней:
— Чур меня, чур меня...
Но то же самое, наверно, говорили и про Б., который потом разбился в пустыне Феззан. Б. был словно заговоренный, однажды он выбрался из окружения пятнадцати «мессершмиттов», не переставая сыпать шутками в микрофон, чтобы развлечь штурмана...
В последний раз он все же сумел сбросить бомбы на цель...
Все умолкли. Снаружи добрый старый английский дождь все так же барабанил по стеклу.- Пустыня далеко, и завывание ветра словно хочет напомнить об этом забывчивым людям. Снаружи их ждет совсем другое небо...
— Говорят, в курилке повесили хорошую карту Германии, — внезапно произнес кто-то...