Страшная Эдда

Не было вначале никакого Мёда Поэзии. Был маленький грустный мудрец по имени Квасир, которого примирившиеся после долгой войны боги сотворили из своей слюны, плюнув по очереди в золотую чашу. Хранитель мудрости всех асов и ванов, созданный столь нелепым образом, он и погиб нелепо: его мудрость пробудила зависть существ столь древних, что никто давно не вспоминал, как их зовут. Они заманили беднягу к источнику, бьющему между корней Иггдрасиля, и принесли его там в жертву, перерезав ему горло и спустив его кровь в искрящиеся ключевые воды. Второй жертвой были пчелиные соты, полные мёда; мёд и кровь Квасира смешались, и вода источника стала Мёдом Поэзии. Древние позаботились о том, как уберечь заколдованный источник от посягательств. Их заклятие могла снять только третья жертва, причём такая, какую не приносил раньше никто.

Возмущённый случившимся, Один заявил, что сумеет снять заклятие, чего бы ему это не стоило. Посоветовавшись с Мимиром – стражем, поставленным древними у источника – Один придумал, что ему делать. Он решил отдать источнику свой правый глаз.

Из всех возможных потерь для воина это не самая страшная, но такую жертву и впрямь мог принести не любой. Один сам собственным ножом вырезал глаз из глазницы (потом он, смеясь, вспоминал, как снял перед этим плащ и отнёс его подальше – жаль было пачкать). А затем, неосознанно наклонившись, чтобы смыть кровь, он обнаружил, что чары больше не держат его. Заклятие рухнуло.

Так Один открыл богам доступ к источнику. Сам он хотел, чтобы Мёд Поэзии получали и люди – по крайней мере, лучшие из них; он считал, что у него есть определённые обязательства перед Мидгардом, миром, с которым у него установилась давняя и прочная связь. Он отправил в Мидгард три кувшина Мёда Поэзии, но отчего-то норнам захотелось поизмываться над ним ещё, и затея кончилась неудачей. Подарок был перехвачен семейством прижимистых великанов и замурован в горной пещере. Великаны не пили Мёд Поэзии, они только изредка глазели на него сквозь дырочку в горе, и для Одина это было невыносимо. В том, что Мёд Поэзии достался великанам, он винил себя и потому отправился вызволять его сам.

Здесь нет места рассказывать, под каким предлогом он проник к великанам и получил ключи от волшебной горы (но, если кого-то разбирает любопытство, то вполне убедительное изложение событий можно найти у Снорри Стурлусона, который в этом месте почти не погрешил против истины). Напомню лишь одну подробность этой авантюры, не слишком укладывающуюся в современные стандарты гигиены: войдя в кладовую, Один сообразил, что убегать с тремя кувшинами под мышками не слишком удобно, коня же, как назло, при нём не было – конь менять обличья не умел, и его пришлось оставить в Асгарде. Недолго думая (долго думать всё равно было некогда), Один нашёл способ унести Мёд – он его попросту проглотил. И хотя для неподготовленных это может показаться физически невозможным, для богов выпить зараз три больших кувшина не подвиг. Труднее было скрыться, пока великаны его не поймали. Один решил превратиться в орла. И всё равно ему пришлось нелегко – перегруженный Мёдом Поэзии, он не мог лететь быстро. Было мгновение, когда великан его едва не схватил. Тут уж у Одина не оставалось выбора – чтобы оторваться от преследователя, ему пришлось, так сказать, сбросить балласт, выпустив часть Мёда из… читатель не дурак и уже понял. Эта подробность играет важную роль в продолжении истории, о котором будет сказано ниже.

Ах, Мёд Поэзии! Чего только не рассказывают о нём в надежде, что земные запасы его не иссякли! Говорят, будто его пытался получить алхимическим способом Джон Мильтон и будто бы он потерял зрение именно оттого, что ночами просиживал за разбором старинных манускриптов в поисках магического рецепта. Не знаю, правда ли это; но я почти уверен – по крайней мере один человек тосковал по Мёду Поэзии так же, как я. Я уверен, что он тоже просил, и ему тоже было отказано. Я говорю об Александре Милне. Не зря же он придумал своего воистину бессмертного медведя, одержимого мёдом и поэзией. Вспомните, что говорил его герой. «Поэзия – это не то, что вы находите; это что-то такое, что находит на вас». Откуда было знать эту тайну Милну, автору весьма посредственных стихов?

То, что находит на кого-то – не есть ли это wuð, священный экстаз, о котором напоминает самое имя Одина? Некоторые вполне серьёзные историки утверждают, будто с культом Одина был связан образ медведя. Может быть, всё дело в мёде? Создатель Винни-Пуха явно знал что-то такое, что открывается не каждому, и это знание просвечивает в целой серии изящных метафор. Ведь так оно и есть на самом деле: в погоне за Мёдом Поэзии кому не случалось загнать в ловушку самого себя? Как часто мы оглядываемся назад и раскаиваемся в собственном авантюризме, лишь очутившись в яме с горшком на голове! И хорошо ещё, если стенки горшка достаточно толсты, чтобы не доносить до наших ушей гыгыканье любезных читателей, нисколько не сочувствующих нашему бедственному положению. А бывает и так, что награда кажется слишком близкой – «он мог видеть мёд, он мог чуять мёд», - но, едва мы воспаряем ввысь на воздушном шаре своего энтузиазма, как обнаруживается, что вверху нас поджидают лишь неправильные пчёлы…

Впрочем, всё это только догадки. Достоверная же история, которую можно проследить, такова. Добравшись до священной рощи, куда могли входить только боги и люди (от великанов и прочих посторонних тварей она была защищена надёжными заклятиями), Один с облегчением принял свой обычный вид и выплюнул весь Мёд в жертвенный котёл. Котёл он повесил на дерево с тем, чтобы из него брали Мёд самые достойные, и обещал время от времени пополнять запасы из источника и следить за тем, кто получает чудесный напиток. По крайней мере, до последнего тысячелетия это ему удавалось.

Что же касается той части Мёда Поэзии, что была утеряна Одином при побеге, то она, к сожалению, не исчезла бесследно. Почему к сожалению? Из неё образовалось несколько мелководных источников, довольно мутных, но всё ещё сладких на вкус. Пить из них не рекомендуется; во всяком случае, все, кто набредал на них с тех пор, становились… Не козлятами, нет. В наше время их принято называть графоманами.

Потому, раз уж мне не досталось неиспорченного Мёда, буду писать как умею. Лучше уж изложить рассказ без премудростей, настолько, насколько мне это доступно, чем соваться в поэзию через заднее крыльцо. Буду писать, как говаривал Александр Сергеевич, языком нагой прозы. Нет ничего постыдного в обыкновенных словах.

- Эк и занесло вас на Монмартр, Мартышкин! – воскликнет читатель. – Может быть, всё-таки расскажете, каким образом вы встретились с Сигурдом, Одином и всеми остальными?

Терпение, только терпение. Во всяком эпосе делаются перебивы и отступления, а иногда приходится рассказать целую историю, чтобы было понятно, о чём пойдёт речь дальше.