Тайна богов

1. МЕЧТАЯ О ЗВЁЗДАХ

Сон.
Мне снится сон.
Мне снится, что я человек и живу как все.
Проснись...
Я продолжаю лежать с закрытыми глазами, оставаясь в мире сновидений.
Проснись же!
Во сне ли меня будят или на самом деле?
Я зажмуриваюсь, чтобы скрыться от реальности. Ничего не хочу видеть.
Мне снится, что я мирно сплю, свернувшись на кровати черного дерева, на белых льняных простынях, в комнате с голубыми стенами, на которых висят цветные фотографии закатов.
Из окна доносится шум машин, фырканье автобусов, резкие гудки, воркование голубей. Включается будильник.
— Быстро вставай! Ну!
Это мне кажется?
Чья-то рука трясет меня за плечо.
— Мишель, просыпайся!
Мой сон — машины, автобус, деревья — разваливается на куски и исчезает. Удивленные люди с хлюпаньем растворяются вместе с улицами. Тают дома, тротуары, покрытые асфальтом, газоны, леса, земля и песок, образующие покров планеты; их словно засасывает в огромный пылесос. Остается только голый шар, похожий на бильярдный. И он все уменьшается.
Спасаясь с крохотной планеты, я выпрыгиваю в космос, как рыба из воды, и плыву в межзвездном пространстве. Плыву брассом, так быстрее.
— Да проснись же наконец!
Я покидаю одну реальность и выныриваю в другой.
— Мишель, вставай! Нужно торопиться!
Розовые губы приоткрываются, за ними виден туннель; я различаю небо, язык, блестящие зубы. В самой глубине трепещет гортань. — Пожалуйста, ответь мне! Не засыпай снова. У нас очень мало времени!
Широко раскрыв глаза, я смотрю на того, кому принадлежит этот голос. Это женщина. У нее правильные черты лица, длинные вьющиеся каштановые волосы, живой взгляд.
Она улыбается мне. Она прекрасна.
Я тру глаза.
Комната с высоким потолком и каменными стенами. Простыни из серебристого шелка. В распахнутое окно я вижу гору, ее вершина окутана облаками. Все тихо. Свежий воздух пахнет цветами и травой, на которой еще не высохла роса. Никаких машин, фотографий закатов и будильника. Да-да, я припоминаю. Меня зовут Мишель Пэнсон.
Я был Смертным, врачом-анестезиологом. Заботился о пациентах.
Был Ангелом. Заботился о трех душах несколько жизней подряд.
Стал богом, богом-учеником. Заботился о целом народе, помогал ему выжить на протяжении нескольких веков.
Я в Эдеме, на учебной планете богов, затерянной где-то в космосе. Мне нужно стать лучшим из 144 учеников, победить всех своих соперников.
Я глубоко вздыхаю. И вспоминаю все, что недавно произошло со мной.
Я видел страдания своего народа, помню, как взбунтовался и стал подниматься на гору, чтобы узнать — что за свет сияет там, на вершине, сквозь плотную завесу облаков?
Это постоянное стремление узнать больше, чем может вместить сознание...
Прекрасная женщина стоит передо мной, смотрит мне в глаза и говорит:
— Мишель, мы не можем больше терять ни секунды. Нужно идти прямо сейчас.
Я откидываюсь на подушки и спрашиваю:
— Что происходит?
— Что происходит? Прошла целая неделя, с тех пор как ты ушел. Целую неделю Игра продолжалась без тебя. Через час начнется финальная партия. Когда она закончится, мы узнаем, кто победил и получит право пройти по Елисейским Полям и увидеть самого Создателя. Вот что происходит!
Финальная партия сегодня? Нет, не может быть! Сон становится кошмаром.
— Пошевеливайся, Мишель! Если ты не соберешься через несколько минут, все твои усилия пропадут даром. Твой народ погибнет, а ты проиграешь.
Мороз по коже. Я вдруг осознаю, кто я и что мне нужно делать. Мне страшно.

2. ЭНЦИКЛОПЕДИЯ: ТРИ СТАДИИ

Эволюция любой души проходит три стадии:
1. страх,
2. появление вопросов,
3. любовь.
Любая когда-либо рассказанная история повествует об одном из этих этапов. Истории эти могут происходить в течение одной жизни, нескольких воплощений, одного дня, часа или минуты.

Эдмонд Уэллс,
Энциклопедия относительного
и абсолютного знания, том VI

3. ЗАВТРАК

Поцелуй.
Красавица наклоняется и целует меня, и еще раз, крепче. Это Мата Хари, бывшая голландская танцовщица и французская шпионка, моя подруга в Эдеме.
— Быстрее! Счет идет на секунды.
Она бросает мне анкх, волшебный инструмент, при помощи которого я могу метать молнии и наблюдать за смертными. Я надеваю этот символ нашей власти на шею и начинаю быстро одеваться.
Мата Хари рассказывает:
— Сегодня утром кентавры принесли тебя домой.
Пока тебя не было, тут многое произошло.
Она подает мне кожаные сандалии, набрасывает ремень сумки на плечо, и мы выбегаем из дома, даже не заперев дверь. Снаружи ветрено. Я хотел идти к Восточным воротам, Елисейским Полям и дворцам старших богов, но Мата Хари сворачивает в другую сторону.
— Лекции окончены. Финальная партия состоится в амфитеатре.
Мы бежим по широким пустынным проспектам Олимпии. Не видно ни богов-преподавателей, ни учеников, ни химер, насекомых, птиц. Слышно лишь журчание фонтанов и шум листвы. Я вновь поражаюсь величественности города, восхищаюсь ухоженными садами, цветущими аллеями, статуями, оливами с узловатыми стволами — все здесь поистине великолепно.
Небо у нас над головами черно, земля под ногами белая. Молния прорезает тучи, но дождя пока нет. У меня возникает странное ощущение.
Ощущение конца света. Словно вот-вот разразится катастрофа.
Порывы ветра усиливаются. Становится все холоднее. Раздается колокольный звон. Мата Хари тянет меня за руку, и мы бежим, задыхаясь.
Я вспоминаю зимние утра из моей прошлой жизни. Мама так же тащила меня за руку в лицей на экзамены. Она говорила: "Будь честолюбивым. Целься как можно выше. Тогда, даже если ты не выполнишь и половины намеченного, все равно многого добьешься". Что бы она сказала теперь, если бы увидела меня здесь, в Олимпии, накануне финальной партии? Мы мчимся через Олимпию.
Впереди я вижу маленькую крепкую фигуру Маты Хари. Ветер треплет ее темные волосы. Я следую за ней, сворачивая в улочки» пересекая проспекты.
— Быстрее, Мишель! Двери закрывают!
Наконец, мы у амфитеатра, огромного каменного строения с барельефами, на которых изображены титаны, вооруженные копьями и щитами. Они борются с героями. Два упитанных кентавра стоят по обе стороны от главного входа, скрестив руки на груди, и бьют копытами о землю. Из ноздрей у них вырывается пар. Холодно.
Едва заметив нас, кентавры трубят в рога» возвещая о нашем прибытии. Тяжелая дубовая дверь со скрипом отворяется. Выходит бородатый бог-преподаватель почти трехметрового роста. Его голову венчает венок из виноградных листьев.
— Мишель Пэнсон! — восклицает Дионис. — Верно о тебе говорят: Тот, которого ждут. Некоторые уж думали, что ты пропустишь Финал.
Бог воров впускает нас и запирает огромную дверь.
— Началось? — с тревогой спрашивает запыхавшаяся Мата Хари.
Дионис поглаживает бороду и подмигивает.
— Нет-нет, мы собирались запирать двери, но до начала партии еще целый час. Успеете спокойно позавтракать. Поручаю вас заботам этой барышни.
Полубогиня ора Дике ведет нас по мраморным коридорам и мощеным дворам в зал, где накрыт завтрак. На столах стоят кувшины с кофе, чаем, молоком, горячим шоколадом. Вокруг главного, круглого стола я вижу других учеников-финалистов. Они завтракают. Вначале нас было 144. Когда я бежал, чтобы подняться на вершину горы, уже больше половины выбыли из игры, не говоря уж о тех, кто погиб от руки богоубийцы. Теперь нас осталось всего 12.
Я увидел:
Жоржа Мельеса, бога людей-тигров,
Густава Эйфеля, бога людей-термитов,
Симону Синьоре, богиню людей-цапель,
Бруно Баллара, бога людей-коршунов,
Франсуа Рабле, бога людей-свиней,
Тулуз-Лотрека, бога людей-коз,
Жана де Лафонтена, бога людей-чаек,
Эдит Пиаф, богиню людей-петухов.
И еще юношу, имя которого я забыл, потому что не был с ним близко знаком.
Похоже, Мата Хари знает этого полного блондина.
— Это Ксавье Дюпюи, — шепнула она мне, — бог людей-акул. Сначала у него было небольшое царство, потом он вооружил подданных и создал военную аристократию. Ему удалось объединиться с соседями, сейчас у него промышленный подъем. Города растут и процветают. Он довольно опасен, да еще у его народа сейчас демографический взрыв.
Соперники приветствуют нас, однако всех занимает только предстоящая партия, как Олимпийские игры — спортсменов. В углу, в стороне от всех, сидит Рауль Разорбак, бог людей-орлов. Я сразу узнаю его лицо, удлиненное и острое, как нож, и взгляд — сумрачный и спокойный. В одной руке он держит чашку, другую протягивает мне. Я смотрю на него.
— Мишель, только не говори, что ты еще сердишься.
— Как я могу простить тебя? Ты украл проповедь терпимости и милосердия у моего пророка и обратил его слова против моего же народа, призывая к расизму!
Рауль нахмуривается. Обычно он совершенно невозмутим, но сегодня я чувствую, что он напряжен.
— Ты опять за свое! Неужели ты воспринимаешь все это всерьез? Мишель, это же просто игра. Это просто смертные! А смертные, как известно, должны умирать. Мы боги, мы выше этого. Люди всего лишь фигуры в нашей шахматной партии, а разве ты оплакиваешь пешку, которую съел противник?
Он беззаботно пожимает плечами и снова протягивает мне руку.
— Мы были друзьями. И всегда ими останемся.
— Рауль, это не пешки. Это живые существа, способные испытывать боль.
Разорбак опускает руку и насмешливо смотрит на меня.
— Ты слишком сильно переживаешь игру. У тебя всегда были достаточно наивные представления о предназначении бога. Всегда хочешь быть положительным киногероем, да, Мишель? Это тебя погубит. Важно победить, а не казаться хорошим.
— Позволь мне остаться при своем мнении.
Рауль пожимает плечами и залпом допивает кофе.
— Кладбища переполнены хорошими людьми, а циничные мерзавцы покоятся в пантеонах и мавзолеях. Но именно мерзавцев выбирают историки, которые пишут для будущих поколений. Именно мерзавцы со временем становятся героями, окруженными ореолом славы. Нам с тобой это особенно хорошо известно, ведь мы знаем, как все было на самом деле.
— В этом как раз и заключается разница между нами с тобой, Рауль. Ты замечаешь несправедливость, а я пытаюсь бороться с ней.
В глазах моего соперника вспыхивает огонек.
— Ты забыл, Мишель, что это я заразил тебя желанием увидеть Континент мертвых? Ты забыл девиз танатонавтов, который мы повторяли, когда наши души выходили из тел, чтобы исследовать загробный мир?
— Вместе против идиотов.
— Точно. И еще: Вперед, навстречу неизвестному. Душа обязана наблюдать и постигать. Не вставать на чью-то сторону, а идти вперед, к неизведанному. Мы стремимся увидеть реальность такой, какая она есть, а вовсе не быть "хорошими". Последнее слово он произнес с особым презрением. Все прислушивались к нашему разговору, но не вмешивались.
— Ты забыл и наш девиз, когда мы были ангелами? "Любовь – наш меч". Мы сражаемся во имя любви, — сказал я. — Полностью это звучало так: "Любовь — наш меч, юмор — наш щит". Юмор, способность все считать относительным. Тебе прекрасно известно, что самые страшные бойни начинались во имя любви, самые страшные войны велись за религию или родину. А заканчивались они нередко именно благодаря чувству юмора. И благодаря чувству юмора свергали тиранов. Куда девалось твое чувство юмора, Мишель?
Рауль, вскочивший было на ноги, снова сел и взял кусок кекса.
— Оно исчезло, когда я увидел, как твои люди-орлы превратили орудие пытки, которым они казнили моего пророка» в символ объединения. Моим символом была рыба, а не человек, посаженный на кол!
Рауль, жуя, ответил:
— Я поступил так, чтобы твое послание не погибло... Было необходимо повлиять на умы. Признай, что изображение орудия пыток впечатляет сильнее, чем рыба.
Я повысил голос.
— Ты убил моего пророка! Ты украл и извратил мое послание людям!
— Мишель, ты жалкий идиот, Ты ничего не понимаешь в истории мира.
Я схватил Рауля и швырнул его на землю, вцепился ему в горло и начал душить. К моему великому изумлению, он не сопротивлялся. Когда он захрипел, вмешались Густав Эйфель и Жорж Мельес. Они подняли нас и растащили в разные стороны. — Эй, сегодня Финал! — воскликнул Бруно Баллар. — Если вам приспичило выяснять отношения, заставьте ваши народы сделать это.
Эдит Пиаф поддержала его:
— После этой партии останется только один, а остальные одиннадцать будут ликвидированы.
— Мы тут как гладиаторы за минуту до выхода на арену, — кивнул Ксавье Дюпюи. — Не стоит убивать друг друга, пока не подали сигнал.
Мата Хари помогла мне отряхнуться.
— Поешь. — Она протянула мне круассан. — Тебе понадобятся силы во время игры.
Я налил себе кофе.
Мы все испытующе смотрели друг на друга. Жан де Лафонтен попытался разрядить атмосферу.
— Смертные даже не понимают, как им повезло... что они не боги!
— И что они не знают о мирах, которые существуют вокруг них, — добавил Франсуа Рабле.
— Иногда мне кажется, я предпочел бы ничего не знать об этом и не иметь той власти, которую имею сейчас. Все эти люди, которые поклоняются нам, все это накладывает на нас такую ответственность... — сказала Симона Синьоре.
— Через несколько часов все решится, — пробормотал Тулуз-Лотрек.
Я выпил еще несколько чашек кофе, пока Мата Хари не отобрала у меня кувшин.
— Хватит, не то у тебя будут дрожать руки, и ты ударишь молнией куда-нибудь не туда.
Она прижалась ко мне. Я чувствовал ее мягкую грудь.
— Я хочу тебя, — шепнула она мне на ухо.
— Здесь? Сейчас?
— Да, прямо перед Финалом. Потом будет поздно.
— Я не умею заниматься любовью впопыхах.
Она увлекла меня за собой в темный коридор.
— Научишься. Я как растение — со мной нужно много разговаривать и много поливать.
Мы шли по длинным коридорам, выкрашенным в красный цвет.
Когда мы отошли достаточно далеко, Мата Хари, не отпуская меня, опустилась на мраморный пол. Мы начали целоваться и ласкать друг друга.
Моя подруга была то полководцем в нашей любовной битве, то дирижером, когда наши тела исполняли на полу медленный, полный страсти танец, ритм в котором задавала она. Когда, наконец, мы упали, обессиленные и задыхающиеся, прижимаясь друг к другу, она достала что-то из своей сумки и протянула мне.
— Что это?
— То, что поможет нам.
Я развернул ткань и увидел знакомую обложку "Энциклопедии относительного и абсолютного знания".
— Я стала писать продолжение, чтобы все это наследие не было утрачено. Столько знаний могло безвозвратно пропасть. Некоторые куски мне пришлось написать заново по памяти. Не удивляйся, когда тебе попадется новая версия того, что ты много раз читал раньше. Я добавила и другие тексты после того, как сделала несколько открытий во время твоего отсутствия. На первой странице я нашел то, что Эдмонд Уэллс считал самым важным и повторял нам перед каждой экспедицией. Мата Хари изложила это по-своему, но смысл остался тот же.