Мухаммед Али

Кассиус Клей вышел на ринг в Майами-Бич в коротком белом халате с надписью "Lip" , вышитой на спине. Он был снова прекрасен. Быстрый, гибкий, двадцатидвухлетний. Но он боялся, в первый и последний раз в жизни. На ринге было тесно от бывших и несостоявшихся чемпионов, тренеров и помощников. Клей не обращал на них внимания. Он начал подпрыгивать на носках, сначала без настроения, как участник танцевального марафона между десятью вечера и полуночью, но потом стал двигаться быстрее, с бóльшим воодушевлением. Через несколько минут, осторожно перебравшись через канаты, на ринге появился Сонни Листон, чемпион мира в тяжелом весе. Он ступил на него осторожно, словно садился в каноэ. На нем был халат с капюшоном. В его глазах не было тревоги, они были пусты, – мертвые глаза человека, который никогда не получал поблажек от жизни и не давал поблажек другим. Он едва ли был намерен давать поблажку Кассиусу Клею.

Почти все спортивные журналисты в 'Конвеншн-Холле" Майами ожидали в тот вечер, что Клей окажется в нокауте. Молодому журналисту "Нью-Йорк таймс" Роберту Липсайту, писавшему о боксе, позвонили из редакции и посоветовали уточнить дорогу до больницы, чтобы знать, как до нее добраться, когда Клей там окажется. Ставки против Клея были семь к одному, но найти букмекеров, готовых принять пари, было практически невозможно. Утром в день боя газета "Нью-Йорк пост" опубликовала статью, написанную Джекки Глисоном, самым популярным телевизионным комиком страны, в которой говорилось: "Предсказываю, что Сонни Листон победит через восемнадцать секунд после начала первого раунда, а заодно уложит и трех секундантов, которые выйдут на ринг с этим болтуном". Даже финансировавшая Клея группа спонсоров из Луисвилла предчувствовала катастрофу; адвокат группы, Гордон Дэвидсон, вел напряженные переговоры с командой Листона, полагая, что этот выход на ринг может оказаться последним в карьере молодого человека. Дэвидсон надеялся лишь на то, что Клей останется "живым и невредимым".

В тот вечер, 25 февраля 1964 года, Малколм Икс, гость и духовный наставник Клея, сидел у ринга, занимая место номер семь. Джекки Глисон и Сэмми Дэвис тоже были там, как и гангстеры из Лас-Вегаса, Чикаго и Нью-Йорка. Облако сигарного дыма проплывало в лучах прожекторов, освещавших ринг. Кассиус Клей разминался в этой серой дымке и ждал сигнала гонга.

– Видите? Видите меня?

Мухаммед Али сидел в мягком кресле, глядя на себя на экране телевизора. Он говорил прерывавшимся шепотом, и его палец дрожал, когда он показывал на себя, сохранившего молодость на видеопленке. Ему двадцать два года, он разминается в своем углу, руки в перчатках расслабленно болтаются у бедер. Али живет на ферме на юге Мичигана. Говорят, что в двадцатые годы ферма принадлежала Аль Капоне. Один из самых близких друзей Али, его секундант Дрю "Бандини" Браун, однажды обследовал всю ее территорию, надеясь найти спрятанные сокровища Капоне. В 1987 году Бандини, живший в дешевом мотеле на Олимпия-авеню в Лос-Анджелесе, упал с лестницы. Когда его нашла горничная, он, парализованный, лежал на полу. Три недели спустя он умер. – Видите меня? Вы видите меня? – снова прошептал Али. Это был он, а рядом с ним стоял и его тренер, Анджело Данди, и Бандини, круглолицый и молодой, шепчущий на ухо Али вдохновляющее заклинание: "Весь вечер! Весь вечер! Порхай как бабочка, жаль как пчела! Давай, парень, давай!"
– Первый и единственный раз я испытал страх на ринге, – сказал Али. – Сонни Листон. Первый раз. Первый раунд. Он сказал, что убьет меня.

Теперь Али отяжелел. Он с присущим спортсменам презрением относился к зарядке и ел больше, чем нужно. Его лицо покрывала седая щетина, и волосы тоже поседели. Я приехал в Мичиган, чтобы встретиться с ним, потому что хотел написать о том, как он создал себя в начале шестидесятых, о том, как неуклюжий подросток из Луисвилла сумел стать одной из ярчайших личностей Америки, творцом своей эпохи и ее отражением. Кассиус Клей вошел в мир профессионального бокса в то время, когда от чернокожего боксера ждали, что он будет с абсолютным уважением относиться к чувствам белых, что он будет играть роль благородного и благодарного бойца и на расистском Юге, и на лицемерном Севере. Как спортсмен, он должен был оставаться в стороне от расовых волнений и политических выступлений, происходивших вокруг: сидячих забастовок студентов в Нашвилле в 1960 году (в том году он выиграл золотую медаль в Риме), "рейсов свободы", марша на Вашингтон и студенческих протестов в Олбани, Джорджии и Миссисипи (в период, когда его карьера боксера-тяжеловеса успешно развивалась). Клей не просто реагировал на эти волнения, его реакция возмутила всех, от белых расистов до лидеров Национальной ассоциации содействия прогрессу цветного населения. Он изменил свои религиозные убеждения и свое имя, объявлял себя свободным от любых шаблонов и ожиданий. Кассиус Клей стал Мухаммедом Али. Практически каждый американец испытывает теперь к Али сентиментальную привязанность – как ни парадоксально, он был бойцом, ставшим символом любви, – но такая трансформация произошла в общественном сознании намного позже начала шестидесятых, когда Али создавал себя, – периода, о котором рассказывает эта книга.

В тот день мы с Али говорили о трех ведущих тяжеловесах того времени – Флойде Паттерсоне, Сонни Листоне и самом Клее – и о том, что их борьба за звание чемпиона странным образом отражала изменения, происходившие в сфере политики и расовых отношений. В начале шестидесятых за Паттерсоном закрепился имидж "хорошего негра", доступного и, как ни странно, робкого человека, умеренного сторонника гражданских прав, расовой интеграции и христианской морали. Листон, побывавший в тюрьме, прежде чем выйти на ринг, смирился с ролью "плохого негра", поняв, что ничего другого ему не остается. Для большинства спортивных обозревателей Листон был чудовищем, загадкой, Биггером Томасом, непостижимым Калибаном . Итак, это повествование начинается с Паттерсона и Листона, с рассказа об их жизни и о двух коротких и драматичных поединках, состоявшихся между ними в 1962 и 1963 годах. Каждый из них был в своем роде представителем того мира, с которым столкнулся Али и за рамки которого он затем вышел. Али объявил себя свободным от стереотипов, довлевших над Паттерсоном; он перестал зависеть от гангстеров, которые в течение многих лет контролировали бокс вообще и Листона в частности.
"Я должен был доказать, что чернокожий может быть другим человеком, – сказал мне Али. – Я должен был показать это всему миру".

Временами разговор о себе увлекал Али, но иногда его тяжелые веки опускались, потом закрывались, и он засыпал во время беседы минут на пять–десять. Такое бывало и в молодости. Теперь это случалось гораздо чаще. Иногда окружающий его мир, все происходящее вокруг – торжественные обеды, бои за звание чемпиона, приемы, устраиваемые королем Марокко или олдерменами Чикаго, – надоедали ему. Он сказал, что теперь все время думает о смерти. "Делайте добрые дела. Посещайте больницы. Приближается Судный день. Проснетесь, а Судный день уже наступил". Али молился пять раз в день, всегда помня о смерти. "Думаю о том, что будет потом. Думаю о рае".