Импрессионизм

Предисловие

Каждый большой художник приходит в мир со своей особой идеей, со своими мыслями, настроением и ощущением жизни, которые свойственны только ему одному и по которым мы всегда безошибочно узнаем его среди сотен безликих, других. Рембрандт пришел в мир для того, чтобы приблизить нас к Тайне, чтобы дать почувствовать нам, что за всем, что есть в мире, будь то человеческое лицо или женское тело, скрывается великая и неслучайная мысль, промысел Божий, Пуссен научил нас грезить о величии мира, а меланхоличный Ватто – тосковать о его потерях, утратах. Импрессионисты сделали больше, чем придумали новую мысль, сочинили новый образ или внушили нам определенное настроение, они создали искусство новой, индустриальной эпохи, эпохи, во многом перевернувшей европейскую жизнь и заставившей европейцев и жить, и думать по-новому. Художники-импрессионисты писали свои картины в те годы, когда рушилась многовековая монархия и возникало новое государство – республика, демократия, когда вчерашние подданные становились свободными гражданами, получавшими права, еще немыслимые полвека назад, когда религия, столетиями властвовавшая над умами людей, уходила в тень, уступая свое место науке и материалистическому, позитивистскому взгляду на вещи, когда фабрики и заводы теснили феодальные усадьбы и замки, когда появлялись новые профессии – инженеры, фотографы, машинисты, конструкторы, и когда, наконец, прежнюю знать сменяли новые люди – буржуа и трудящиеся, привносившие в повседневную жизнь свои вкусы, пристрастия и свои представления о красоте и прекрасном. Жизнь менялась, стремительно вымывая все старое, уходящее и создавая на ходу непривычно новые и странные формы – новую психологию, мораль, новую действительность, другие ритмы и темпы. И эти революционные перемены, сдвиги в сознании и в тысячелетнем укладе людей нуждались и в осмыслении, и в понимании, и в новой эстетике. Импрессионисты были первыми, кто начал в живописи осмысление этой новой эпохи, кто научился вглядываться в современную жизнь и попытался угадать в ней главное, суть. Это было тем более сложно и трудно, что официальная академическая живопись жила еще старыми представлениями доиндустриальной эпохи, грезила классикой и мифологией и не только не могла ничего дать новым художникам, но и всячески препятствовала им в овладении новой реальностью. Импрессионистам приходилось самим, на ходу, изобретать адекватные современности новые формы, придумывать новых героев, сюжеты, технику, стиль. Безусловно, они многое подглядели и заимствовали у своих старших товарищей и предшественников – Делакруа, Коро, Будена, Курбе, их научила многим приемам и современная им фотография, и японские великие графики, но искусство невозможно без этой опоры на традицию и опыт других, гораздо важнее, что она, эта небольшая группка отважных, за короткое время сумела создать искусство по-настоящему свежее, молодое, новаторское – искусство, давшее начало многим живописным поискам и смелым экспериментам начала ХХ века. Собственно, с импрессионизма и началась по-настоящему современная живопись. Это импрессионисты первыми поняли и научили нас понимать, что новая индустриальная эра – это эпоха движения, динамики, скорости, и чтобы изобразить ее подвижность и скоротечность, нужно отказаться от статики классики и от классической светотени и изобрести новые формы – кинематографичность кадрирования, фотографические обрезы, смелые ракурсы, лаконизм, этюдность, бессюжетность и быстрый, хлесткий и якобы небрежный мазок. Это они увидели, что современная жизнь переместилась из душных, темных гостиных на воздух, что городские люди тоскуют по солнцу, спорту, движению, и впустили в свою живопись и то, и другое, научившись писать на пленэре, изображать переливы света на предметах и фигурах людей, и переехали вместе с дачниками на быструю Сену, чтобы писать их яхты, лодки, их греблю, купанье и веселые завтраки. Это они, эти скромные живописцы, впервые заметили, что промышленная революция бесцеремонно вторгается в мир, переделывая его и организуя по-своему и перенося центр жизни в город, в большой мегаполис, и отважно внесли в свою живопись изображение грубых железнодорожных мостов, паровозов, дымов, фабричных труб, шумных улиц, парижских бульваров, ночных городских огней и больших толп людей, населяющих город. Это они, Клод Моне со товарищи, стали восторженными певцами не элиты, не знати, не недоступной аристократии, которую до сих пор воспевали придворные и салонные живописцы, а простого обыкновенного человека, буржуа и трудящегося, подметив, что в эпоху демократии именно они вышли на авансцену истории. И поэтому в картинах импрессионистов так много новых персонажей, сюжетов, героев: вместо холодных аристократок Винтерхальтера – веселые девушки из Мулен де ла Галетт Ренуара, вместо сценок из средневековой истории – болтающие проститутки и певички в парижских кафе, вместо античных героев и безупречных красавиц – труженицы-циркачки, изможденные балерины, прачки, крестьянки и усталые парижанки, причесывающиеся, вытирающиеся и моющиеся в тазу. Одним словом, это они, импрессионисты, перенесли в свою живопись целый мир, возникающий и строящийся у них на глазах, – с его ритмами, темпом, с его быстротечностью, огнями больших городов, толпами праздных людей, с его индустрией, тяжелым трудом и жаждой праздника и наслаждений, мир, в котором и мы живем до сих пор. Но они не только сумели его воссоздать, попутно сочинив и новый стиль, и язык, и новую живопись, они сделали главное – приняли его в свое сердце с любовью, расцветив его невозможными, фантастичными красками и заполнив его своим восторгом и почти детской влюбленностью. Не за эти ли влюбленность и приятие жизни – восторженное, детское, доверчивое и почти безоглядное – мы и любим этих французских художников? И не они ли и их сияющие, красочные картины возвращают нам так часто ускользающие любовь к людям и веру в то, что жизнь не так уж бессмысленна и безотрадна? Ведь именно она, эта горстка живых и отважных людей, осмелилась сказать миру, что жизнь прекрасна не потому, что в ней есть величие, тайна, крестные муки и подвиг, а потому, что ее освещают улыбка ребенка, летний полдень, отражение деревьев в воде и белизна женской кожи. И пускай эта мысль кажется сегодня бесхитростной и наивной и ХХ век научил нас опасаться и цивилизации, и прогресса, и современного человека, но все равно, не является ли этот райский уголок, взлелеянный и возделанный французскими живописцами, той необходимой и жизненно важной отдушиной, той святой ложью, которая и позволяет нам всем выживать и двигаться дальше.