Зона теней

1

Фабиан, наслаждаясь теплым и мягким уютом постели, смотрел в проем раздернутых занавесей. Рассветное небо наливалось красноватым светом восходящего солнца, приобретая кровавый оттенок. Повернувшись, он взглянул на спящую рядом с ним девушку. Потом, соскользнув с постели, переступил через разбросанную по полу одежду и подошел к окну. Утренний туман почти рассеялся, с виноградника тянулся дымок: там жгли последние остатки зимней пикировки лоз. Пейзаж после битвы, подумал он и поежился — его худое мускулистое тело покрылось пупырышками гусиной кожи.
Воздух был чистый, наполненный свежестью и странным животным ароматом спящей девушки, который пропитал и его тело; он почесался и снова задумчиво уставился в окно.
— Фабиан? — раздался осторожный стук в дверь и вслед за тем звук удаляющихся шагов.
— Минуточку. — У него перехватило горло, когда он попытался громким шепотом произнести это слово.
Девушка пошевелилась, простыни зашелестели, как листья на ветру, и она снова затихла.
Он натянул джинсы, безрукавку и пуловер, сунул остальную одежду в сумку и плеснул в лицо холодной водой. Насухо вытершись, он было сделал шаг к спящей девушке, но остановился, поднял сумку и вышел из комнаты, бесшумно прикрыв за собой тяжелую дверь.
Отто, Чарлз и Генри уже ждали его. Отто, с его крючковатым носом, нависшим над линией губ, с вихрами черных волос над испещренным оспинами лицом, в пальто в елочку, свисающем с угловатой фигуры, напоминал огромного стервятника. Рядом с ним, растирая зябнущие руки, стоял Чарлз с заспанными глазами, выражение лица которого было, как всегда, растерянным, словно утро застало его врасплох.
— Господи, я прямо не в себе. — Чарлз зевнул.
Генри, глубоко засунув руки в карманы, стоял прислонившись к машине, прикрыв глаза.
— Прошу прощения, я заспался, — сказал Фабиан, открывая багажник «фольксвагена», и вынул резиновый скребок.
— Может, кофе перед дорогой? — предложил Чарлз.
— Перехватим где-нибудь по пути, — ответил Фабиан, снимая скребком обильную росу с окон машины. Вокруг еще царили предрассветные сумерки. Фабиан посмотрел на черные мрачные силуэты высоких сосен, на холодные серые стены шато. Бросив взгляд на ряд окон, он попытался найти то, за которым были раздвинуты портьеры; ему показалось, что в окне мелькнуло чье-то лицо, и он отвел глаза. — Сначала поведу я.
Чарлз и Генри втиснулись на заднее сиденье, Отто опустился на место рядом с водителем. Фабиан включил зажигание. Двигатель сразу же зарычал, но тут же смолк.
— В десятку, — сказал Чарлз. — Сегодня утром, похоже, нас ждут сплошные радости.
— Вот уж точно, — хрипло пробормотал Генри. Он снова закрыл глаза. — Разбудите меня в Кале.
— Я бы предпочел двинуться на юг, а не на север, — возразил Отто, возясь с привязным ремнем. — Вот чертово устройство; никогда не мог запомнить, как оно действует. Яростно взревел двигатель.
— Прости, что мы тебя вытащили, Фабиан, — сказал Чарлз.
Пожав плечами, Фабиан наклонился к приборной доске и включил фары.
— Она хорошо трахается? — спросил Отто.
Фабиан улыбнулся и промолчал. Он никогда не обсуждал женщин.

Девушка с усталым, безжизненным лицом стояла у окна, наблюдая, как красный «гольф» исчезает в тумане. Она осторожно прикоснулась к левой руке: чертовски больно. Оторвавшись от окна, села за туалетный столик и уставилась на себя в зеркало. Поежившись, внимательно вгляделась в заплывающие кровью синяки на груди, на ссадину под левой скулой, на припухший правый глаз и на рассеченную губу, на которой засохла кровь. Она долго смотрела в глаза своему отражению, не в силах отвести взгляд, после чего легонько провела пальцами между ногами и поморщилась от боли, которую вызвало прикосновение.
— Привет, — сказала она.

— Как ты думаешь, на какой паром мы успеваем? — спросил Чарлз.
— Если дорога будет так же пуста, мы будем в Кале около четырех.
— Ну ты и лихой сукин сын, Фабиан, это точно.
— Лихой?
— Именно.
ДИЖОН... ЛИОН... ПАРИЖ... Мимо летела вереница дорожных знаков — Фабиан, каждый раз минуя пересечения дорог, прибавлял газ; он чувствовал надежное сцепление шин и с шершавым гудроном, покорность рулевого колеса, ровный гул горячего двигателя, шуршание дорожного полотна пустой, открывающейся перед ним трассы. Выйдя из поворота, он вдавил акселератор, и «фольксваген» рванулся вперед. Порой ему казалось, что машина стелеться над дорогой, что сейчас она оторвется от полотна и взлетит прямо к звездам. Не спуская ноги с педали газа, он следил за счетчиком оборотов, чуть сбрасывая скорость, когда стрелка заходила в опасную красную зону. Сто двадцать пять. Сто тридцать.
— Какие у вас планы на этот семестр? — крикнул Фабиан, перекрывая рев двигателя и свист ветра. Отто и Чарлз переглянулись, не поняв, кому адресован вопрос. Отто вытащил из мятой пачки «Мальборо» искрошившуюся сигарету и щелкнул зажигалкой.
— У меня нет никаких планов, — сказал он. — Я их никогда не строю.
— Как твои родители? — спросил Чарлз.
— Мои? — переспросил Фабиан.
— Да.
— О'кей. — Он смущенно замялся. — По-прежнему по отдельности. А как твоя мать?
Подняв руку, он сдвинул крышу, ворвавшийся в машину порыв холодного ветра и рев двигателя унесли ответ Чарлза. Справа от себя он видел багровый шар солнца, который медленно вставал над холмами Бургундии — его жар согреет виноградные грозди, и они превратятся в вино, в великолепные вина, розовые и кроваво-красные. Лет через двадцать он откроет такую бутылку «Кло де Вуже» и, склонившись к кому-нибудь, скажет: «Я видел солнце, лучи которого остались в этой бутылке; я был там».
Им снова овладели мрачные мысли; шар солнца внезапно оказался перед глазами. Ему захотелось открыть окно и оттолкнуть его. Блики света скользнули по приборной доске, и он подумал, что их дрожащие переливы напоминают подтеки свежей крови.
— На этот раз попробую поиграть в крикет, — сказал Чарлз.
— В крикет, значит. — Отто как- то странно посмотрел на него.
— Кембридж, может быть, моя последняя возможность поиграть.
— Ты говоришь о крикете? — выкрикнул Фабиан.
— Да! — крикнул в ответ Чарлз.
Вдалеке Фабиан увидел цепочку красных огней; рассвет только занимался, и трудно было разобрать, что делается на дороге. Впритык друг к другу тянулись несколько машин, о чем говорили янтарные хвостовые огни; одна из машин вырулила на среднюю полосу. Он вывел «гольф» на скоростную полосу, чуть ослабил давление на акселератор и мигнул фарами.
— А я и не знал, что ты играешь.
— В Винчестере я еще малышом был в первой команде.
— В первой команде онанистов, — на мгновение обернувшись, ухмыльнулся Фабиан.
— Что?
— Онанистов!
— Фабиан!
Фабиан услышал короткий сдавленный вскрик Отто, почувствовал, как тот дернулся, напрягся, И снова уставился на дорогу.
Прямо на них летели фары. В глаза им бил мощный поток света; какая-то машина, сбившись с пути, летела им навстречу по полосе скоростного движения.
Грузовик! — крикнул Фабиан. — Иисусе!
Он ударил по тормозной педали, понимая, что все бесмысленно, что уже слишком поздно. В сияющей пелене света он успел увидеть лишь две цифры номера машины: «75». Париж, мелькнула у него мысль. И тут внезапно он очутился над «гольфом», глядя на него сверху: сквозь проем открытой крыши он видел Отто, Чарлза и Генри, которых мотало во все стороны, как тряпичные куклы. Он пораженно смотрел, как словно при замедленной съемке, «гольф» начал сминаться о радиатор грузовика, и тут увидел, что это вовсе не грузовик, а «ситроен», старая тяжелая модель, который, встав дыбом, оторвался от земли. Сначала смялся капот, потом согнулась и съежилась крыша, затем ветровое стекло словно бы затянуто изморозью и тысячью осколков разлетелось по сторонам; в воздух взмыли куски и обломки стекла, маленькие и большие. Задние дверцы «ситроена» распахнулись — одна наружу, другая вдавилась внутрь, — и «ситроен», похоже, стал заваливаться на бок, отлетев >чине. Свертки и пакеты, набросанные на заднее сиденье, медленно вздымаясь в воздух, вываливались сквозь разодранную крышу: маленькие человечки, покрытые мехом, белые, коричневые, черные, раскинув ручки, вращались в воздухе в каком-то странном ритуальном танце. Игрушечные медвежата, понял он, они падали и, подпрыгивая, разлетались по сторонам. Все вокруг было заполнено удушливым запахом бензинa. На мгновение картина расплылась, словно то закрыл ее мутным стеклом; затем раздался странный приглушенный хлопок, будто лопнули шины, после чего хлынула волна сухого жара. Первыми занялись игрушечные медвежата, пошла волдыря -ми краска на машинах.
От этого жара Фабиана стала колотить дрожь. Он попытался изменить положение, но не смог — все мерцало, сжимая его в плотных объятиях.
— Нет, — внезапно сказал он. — Нет! — Напрягая все силы, он в отчаянии огляделся. — Кэрри! — крик нул он. — Кэрри!
Неожиданно жар отпустил его, и он снова взмыл над автотрассой. Свет был ослепительно - белым — должно быть, быстро восходит солнце, мелькнула у него мысль, — он ухватился за рулевую баранку и почувствовал, как машина набирает ход. Переключать передачу не было необходимости, скорость увеличивалась сама по себе — оторвавшись от дорожного полотна, машина скользила над его поверхностью. Мимо летела дорожная разметка, указатели — все, все... Он тоже летел. Он мог улететь к звездам! Фа-биан потянул рулевую колонку на себя, но машина отказалась задирать нос; она бесшумно плыла сквозь сияние, направляясь к какой-то невидимой точке на горизонте, затянутом белым туманом. Он миновал чадящие останки машины на обочине и груду металла сбоку от них — грузовик с развалившейся надвое кабиной: две машины переплелись, как драчливые пчелы; вот еще одна машина, дымящиеся очертания ее смутно виднелись сквозь огонь, и свет впереди с каждой секундой становился все ярче. Он огляделся. Сиденье, которое занимал Отто, было пусто.
— Где Отто?
— Должно быть, вывалился, — ответил Чарлз.
— Он же только что закуривал. Где его сигарета?
— Скорее всего, улетела вместе с ним.

Гибель сына Фабиана разрушила спокойную и размеренную жизнь успешной издательницы Алекс Хайтауэр. Ее стали одолевать страхи, видения и навязчивые идеи. Ощущение присутствия Фабиана не покидало ее ни на миг. Алекс с каждым днем все больше погружалась в омут безумия. И чтобы обрести покой, она решилась в конце концов на встречу с потусторонним миром…