Михаил Ходорковский. Узник тишины 2

Двадцать пятого октября 2003 года адвоката Антона Дреля разбудил телефонный звонок. Было очень раннее утро, часов пять или около того. Еще накануне стояла серая осень. Мокрые ветки, могильной плитой нависающее небо, грязные автомобили — тягостное межсезонье, стремящееся в России занять собою весь календарь и лишь по нескольку дней в году оставляющее русской зиме с ее катанием на санках, северному лету с шашлыками на свежем воздухе, цветению яблоневых садов весной и осени со светофорным красно-желто-зеленым листьями. По поводу портящегося климата лидер либеральной партии «Союз Правых Сил», проигрывавшей тогда избирательную кампанию, Борис Немцов пошутил, что режим президента Путина совсем уже делает жизнь в стране невыносимой и придется уезжать из страны, если дождь не прекратится. А заместитель главы президентской администрации Владислав Сурков в интервью немецкому журналу «Шпигель» переврал эту фразу и сказал, что вот, дескать, либералы не связывают с Россией своего будущего, а думают только, как бы из России уехать.
Адвокат Антон Дрель подошел к окну. Он спросонья еще не очень понимал, что говорит ему в телефонной трубке взволнованный голос. А за окном был снег. В ту ночь выпал снег, так много, что улица сквозь стекло казалась, наконец, тихой и чистой в предрассветном мраке, а еще уютной, особенно от того, что скребла гдето вдалеке по асфальту лопата усердного дворника.
— Люди из ФСБ, — говорил голос в трубке. — Они взяли Михаила Борисовича и куда-то увели, а мы сидим теперь в самолете и не знаем, что делать. — Почему вы думаете, что это люди из ФСБ? — уточнил адвокат.
— У них были куртки с надписью «ФСБ», и они предъявили документы.
— Так и говорите: люди в куртках с надписью «ФСБ». Звонивший был помощником бизнесмена Михаила Ходорковского. Михаил Ходорковский являлся владельцем крупнейшей в стране нефтяной компании ЮКОС, богатейшим в стране человеком с состоянием 8 миллиардов долларов (если верить журналу «Форбс»), главой крупнейшей в стране благотворительной организации «Открытая Россия», занимавшейся образовательными проектами. Кроме того, Михаил Ходорковский спонсировал оппозиционные партии «Яблоко» и «Союз Правых Сил» (СПС), которые не верили тогда, что не пройдут в парламент на ближайших выборах, а его партнеры спонсировали коммунистическую партию, которая не верила, что составит в парламенте немощное придушенное меньшинство. Правящую партию «Единая Россия» Михаил Ходорковский, разумеется, тоже спонсировал. Ее спонсировали все богатые люди страны. Еще Михаил Ходорковский публично поссорился несколькими месяцами ранее с президентом Владимиром Путиным. И еще он был клиентом адвоката Антона Дреля — по этой причине, собственно, помощник и звонил адвокату.
Арест Михаила Ходорковского никакой неожиданностью для адвоката Антона Дреля не был, как не бывает неожиданностью первый снег, тем не менее каждую осень превращающийся в России в стихийное бедствие и парализующий города. Против компании ЮКОС и груп пы МЕНАТЕП, которой компания принадлежала и совладельцем которой тоже был Михаил Ходорковский, велось уголовное дело. Друг, партнер и сосед Михаила Ходорковского Платон Лебедев уже сидел в тюрьме по обвинению в неуплате налогов и финансовых махинациях. За пару недель до описываемых событий в офисе адвоката Антона Дреля прокуратура провела обыск в рамках расследования дела Лебедева.
Это был незаконный обыск, так как нельзя обыскивать адвоката, чтобы получить доказательства вины его клиента, и уж тем более незаконно обыскивать офис адвоката без судебного решения. Но во время обыска следователи изъяли договор аренды офиса и заявили, будто нет никаких доказательств, что перевернутое ими вверх дном помещение — офис адвоката Дреля. Кроме того, работники прокуратуры изъяли официальный реестр акционеров ЮКОСа, где среди прочих акционеров значилась и одна гибралтарская компания. При этом работники прокуратуры сказали, что вот, дескать, раскрыли гибралтарский офшор. Однако непонятно, что там было раскрывать, если офшора этого никто не прятал, реестр был распечаткой из Интернета, и не стоило ради реестра устраивать обыск.
Изъяли также оригиналы лицензии Центробанка на открытие счетов Ходорковского и Лебедева в Швейцарии. Это было официально выданное Центробанком разрешение открыть счет в швейцарском банке, но прокуратура заявила, будто раскрыла тайные швейцарские счета.
Работники прокуратуры вручили Антону Дрелю повестку на допрос по делу Лебедева. Это была незаконная повестка, потому что адвокат не может быть свидетелем по делу своего клиента. Антон Дрель обратился тогда в адвокатскую палату за советом, как быть: если он поедет на допрос, нарушит закон об адвокатуре, если не поедет — нарушит закон, предписывающий любому гражданину неукоснительно и под страхом ареста являться на допрос по повестке. Уважаемые адвокаты сердились, говорили, что со сталинских времен не было такого безобразия, чтобы адвоката заставляли свидетельствовать против собственного клиента.
Антон Дрель полагал, что раз прокуратура так пренебрежительно относится к законности своих обысков и допросов, то, стало быть, кто-то же разрешил прокуратуре относиться к закону пренебрежительно. Кто разрешил? Власть? Кремль? Президент? Больше некому. Но на этот раз обошлось.
Приблизительно в то же время Антон Дрель приезжал к Михаилу Ходорковскому домой обсудить сложившуюся ситуацию и поговорить насчет слияния нефтяной компании ЮКОС с нефтяной компанией «Сибнефть». Дело было в деревне Жуковка на Рублевском шоссе в загородном доме Михаила Ходорковского, который его жена Инна сплошь уставила комнатными растениями и декоративными свечками с запахом лаванды и розы. Они сидели на кухне, прислуги не было, Михаил Ходорковский сам заваривал чай. Обсуждали юридические тонкости объединения ЮКОСа и «Сибнефти», и Михаил Ходорковский сказал: «Вероятность моего ареста девяносто процентов». То есть все обстоятельства дела указывали на то, что арест неизбежен, но кто-то высокопоставленный в Кремле пообещал миллиардеру, что ареста не будет.
Потом Михаил Ходорковский с семью пиарщиками и помощниками поехал по регионам встречаться с губернаторами и студентами. Официально заявлялось, что цель поездки Ходорковского — рекламировать в регионах объединенную компанию «ЮКОС-Сибнефть», разъяснять населению, что от объединения компаний все россияне только выиграют, потому как снизится цена на бензин и будет возможность начать новые социальные программы. Неофициально, как считает лидер СПС Борис Немцов, Ходорковский хотел пообщаться с губернаторами и студентами, понять, насколько губернаторы недовольны авторитарностью центральной власти и насколько студенты недовольны устанавливаемой в стране диктатурой.
Мама Ходорковского Марина Филипповна говорит, что, уезжая в эту командировку, сын как-то поособенному с нею попрощался. Последний раз перед арестом мать и сын виделись на празднике подмосковного лицея-интерната «Коралово», который Михаил Ходорковский построил для сирот, чьи родители погибли на войне, на границе, в горячих точках или во время террористических актов. Этим лицеем-интернатом заведовали и до сих пор заведуют родители Ходорковского. Каждый год в выходные, ближайшие к 19 октября (дню открытия Царскосельского лицея), в «Коралово» устраивают праздник. Обычно на этот праздник приезжали высокопоставленные пограничники и военные, государственные деятели и дипломаты, а дети для них пели, танцевали и как-нибудь еще демонстрировали успехи в самодеятельном творчестве. Обычно на таких праздниках Михаил Ходорковский разговаривал с государственными «шишками», а мама старалась не подходить к сыну, чтобы не отвлекать его от важных разговоров. Но в тот год никто из высокопоставленных чиновников не приехал, кроме социального министра Починка. И много раз за время праздника Ходорковский подходил к маме, говорил какие-то ни к чему не обязывающие глупости и смотрел печальными глазами. Ближе к вечеру подошел попрощаться. Марина Филипповна сидела в кресле, а он опустился рядом с ней на колени и сказал:
— До свиданья, мама.
— Я провожу тебя до двери.
— Не надо.
Ходорковский летал на арендованном самолете из города в город — Липецк, Воронеж, Нижний Новгород — и в каждом городе по вечерам, разделавшись с лекциями и встречами, спрашивал у своих приближенных, велика ли, на их взгляд, возможность его ареста и надо ли садиться в тюрьму или лучше уехать за границу. Приближенные говорили, что садиться в тюрьму не надо, что лучше, конечно, уехать, поскольку эмигрант может бороться за свое доброе имя, а заключенный не может.
Ходорковский возражал, что уехать сейчас значило бы бросить своего товарища Платона Лебедева в тюрьме, а также признать себя виновным, тогда как он, Ходорковский, всерьез надеялся отстоять в суде свою правоту и, более того, считал, что дело его, ежели его выиграть, станет серьезным прецедентом оправдания для всех людей, разбогатевших в 90-е годы прошлого века.
Пока он был в той самой командировке, его жене Инне почти каждую ночь снились разрушающиеся города.
Она стояла посреди искаженного сном города, и дома вокруг начинали вдруг оседать, электрические провода рвались и искрили, неоновые буквы соскальзывали с рекламных вывесок и разбивались об асфальт на мелкие осколки. А она бежала сквозь разрушавшийся город, спасала себя или спасала детей, но улицы шли по кругу, как шла по кругу тропинка в фильме «Ведьма из Блэр: курсовая с того света». А в другую ночь на снившийся Инне город обрушивалось вдруг цунами высотой с многоэтажный дом, и Инна опять бежала, а волна, разрушая квартал за кварталом, следовала за ней.
Михаил Ходорковский посещал в своей поездке город за городом — Белгород, Тамбов, Саратов.
И каждый вечер обсуждал по кругу с одними и теми же людьми одну и ту же тему — возможный арест. Тема ареста возникала как будто случайно за ужином или после ужина, и каждый вечер приближенные выдвигали тысячу толковых аргументов в пользу эмиграции, не отвечая только на главный вопрос: а как же Платон? Ходорковский слушал. Эти обсуждения были похожи на деловые совещания в ЮКОСе, когда Ходорковский долго слушал мнения своих подчиненных, а потом вдруг принимал решения, стремительные и твердые.
Решение он принял в Нижнем. Там слежка, которую спецслужбы и раньше вели за Ходорковским, стала открытой: машина филеров демонстративно присоединялась к кортежу миллиардера. В Нижнем Новгороде снег выпал на день раньше, чем в Москве. Аэропорт не давал вылета, пришлось вернуться в гостиницу. Команда ворчала, что возвращаться, дескать, плохая примета и что Ходорковский утратил свою легендарную способность возить с собой по стране хорошую погоду.
И вдруг Ходорковский получил телефонный звонок неизвестно от кого.
Вся команда должна была лететь в Иркутск открывать молодежную политическую школу, из Иркутска — в Эвенкию, представлять в Совете Федерации главу компании «ЮКОС-Москва» Василия Шахновского. Но Ходорковский получил телефонный звонок неизвестно от кого и принял решение.
Всей своей команде Ходорковский велел возвращаться в Москву. А сам с двумя или тремя людьми полетел в Иркутск, зная, что его арестуют по дороге. По дороге его самолет приземлился на дозаправку в Новосибирске, в салон вошли люди в куртках с надписью «ФСБ».
Предъявили Михаилу Ходорковскому ордер на арест и увели его.
Помощник рассказывал адвокату Антону Дрелю эту историю по телефону. Адвокат думал, что вот же, готовился к аресту своего клиента, но все равно не знает, что делать. Ехать в Новосибирск? Куда? В следственный изолятор? А где в Новосибирске следственный изолятор? Да и там ли Ходорковский? А не везут ли его в Москву? Или в другой какой-нибудь город? Городов много.
Адвокат набрал телефон Владимира Дубова, совладельца ЮКОСа и соседа Ходорковского по выстроенному недавно ЮКОСом для своих топ-менеджеров поселку Яблоневый сад в Жуковке.
Дубов слушал молча. Никаких вопросов не задавал, видимо, понимая, что адвокат и так расскажет все известные ему подробности. Молчал и слушал, а в конце сказал: «Спасибо, Антон, что позвонил», — и на том разговор закончился.
Что же все-таки делать? Прямо сейчас отправить телеграммы министру внутренних дел, главе ФСБ и генеральному прокурору? Потребовать объяснений. Какого черта! Ну да, конечно, Михаил Ходорковский не явился на допрос по делу Платона Лебедева, но когда на имя Ходорковского пришла соответствующая повестка, юридическая служба ЮКОСа официально уведомила прокуратуру, что Ходорковский Михаил Борисович явиться в назначенный день на допрос не может, поскольку находится в командировке, представляет в регионах объединенную компанию «ЮКОС-Сибнефть», вернется из командировки в понедельник и на допрос обязательно придет. Поездку Ходорковского каждый день показывали по телевизору, про нее писали в газетах, очевидно было, что Ходорковский никуда не собирается эмигрировать. Почему вдруг арестовали?
Почему именно сейчас?
— Ты давай выясняй, когда первый самолет на Новосибирск, — сказала адвокату Антону Дрелю жена, со свойственной женам уверенностью, будто рано или поздно мужчина должен уйти на войну, а война где-то далеко, и туда нужно ехать на поезде или лететь на самолете. — Все равно ведь тебе сегодня лететь в Новосибирск, так лучше раньше. Антон и сам понимал, что к вечеру так или иначе окажется в Новосибирске, но прежде чем лететь, решил поехать в Жуковку и посоветоваться с акционерами ЮКОСа: с Владимиром Дубовым, который молчал, выслушивая новость об аресте, и другими. Антон побрился, надел джинсы и свитер, положил кое-какие бумаги в вечный свой портфель, который со дня ареста Платона Лебедева телекомпании любили снимать крупным планом, чтобы на фоне крупно показываемого портфеля перейти от репортажной части вранья («сегодня Михаила Ходорковского вызвали на допрос в прокуратуру…») к содержательной («налоговые претензии к ЮКОСу только на первый взгляд кажутся новой темой, на самом деле…»).
Звонили с радиостанции «Эхо Москвы», звонили с телеканала НТВ, звонили какие-то западные репортеры. Говорили, будто когда Ходорковского арестовывали в Новосибирске, он споткнулся, конвоиры приняли это его резкое движение за попытку побега, ударили его прикладом по голове и пробили ему голову. Антон не знал, правда ли это. Или слух? Антон всем повторял свою скудную информацию о людях в куртках с надписью «ФСБ».
Адвокат почти уже стоял в дверях, когда телефон зазвонил снова. На нем высветилось: «МБХ мобильный». МБХ — это, разумеется, Михаил Борисович Ходорковский.
У Михаила Ходорковского была смешная манера.
Он звонил людям, да вот хотя бы и своему адвокату Антону Дрелю, и говорил: «Здравствуйте, Антон, это Ходорковский, у вас есть сейчас возможность со мной поговорить?» Антона эта манера всегда очень забавляла, потому что вот звонит тебе олигарх со всеми своими, если верить журналу «Форбс», миллиардами и спрашивает: «У вас есть сейчас возможность со мной поговорить?» Антон подумал: «Ничего себе, вся Москва его ищет, все информационные агентства на ушах, Интернет кипит — арест, арест, арест, — полстраны в истерике, а он звонит себе преспокойно по мобильному телефону».
— Алло, — сказал Антон Дрель.
— Здравствуйте, Антон, — голос был спокойный. — Это Ходорковский. У вас есть сейчас возможность со мной поговорить?
— Еще бы! Вас ведь, кажется, арестовали.
— Меня доставили в генпрокуратуру в Москву, вы не могли бы подъехать?
— А-а-а… — адвокат хотел задать какой-то важный вопрос, но не знал какой.
— Ну, если можете, подъезжайте.
— А меня пустят? — пришедший наконец в голову вопрос оказался детским.
— Подъезжайте, — голос Ходорковского усмехнулся в трубке. — Вас пропустят внизу. Только возьмите свои адвокатские документы.
Антон Дрель сменил джинсы и свитер на пиджак и галстук и поехал в Технический переулок, в прокуратуру. Его действительно пропустили внутрь без всяких вопросов. Он шел по коридору и видел, что кабинет следователя Каримова, лично курировавшего дело Лебедева, открыт, то есть начальство на работе, несмотря на субботний день. Когда Антон поравнялся с кабинетом прокурора, Каримов изнутри притворил дверь, как бы умывая руки и давая понять, что не имеет отношения к допросу, который производит в этом же здании подчиненный ему следователь. Или просто не хотел разговаривать?
В кабинете следователя сидели собственно следователь и Михаил Ходорковский. Они болтали о погоде.
О том, что в Москве выпал снег этой ночью, а в Саратове — двумя днями раньше. Ходорковский рассказывал, что снегопад был сильный, из-за него даже закрыли аэропорты. Ходорковский курил. Он начал курить за несколько месяцев до ареста и будет курить еще несколько месяцев в тюрьме, а потом бросит.
— Тут меня допрашивали, Антон, — сказал Ходорковский, едва только Дрель вошел и поздоровался. — Давайте будем протокол допроса подписывать.
— А жалобы заявлять разве мы никакие не будем? — спросил адвокат.
— Да ладно, не заморачивайтесь. Какие жалобы?
На кого? На следователя? — Ходорковский кивнул головой в сторону следователя. — Люди делают свою работу. Им приказали, они расследуют. Какие к людям-то претензии? v Антон Дрель говорит, что адвокат не имеет права спорить с клиентом. Адвокат может спорить с клиентом только в том случае, если клиент хочет дать показания против себя и показания эти могут привести клиента к смертной казни. На самом деле, жалоб можно было заявить сразу несколько, и главное, — можно было заявить жалобу на сам факт задержания Михаила Ходорковского.
Но Ходорковский сказал не заморачиваться.
Эта его фраза не вела к смертной казни, и адвокат решил не спорить с клиентом. Они стали подписывать протокол допроса, а когда протокол был подписан, следователь вручил Ходорковскому повестку. В повестке значилось, что через полтора часа Ходорковский Михаил Борисович должен явиться в кабинет такой-то и там ему будет предъявлено обвинение. Теоретически по закону на полтора часа Ходорковский был свободен.
По закону он мог сейчас встать и выйти из прокуратуры на улицу, созвать пресс-конференцию хоть прямо в скверике напротив, обратиться к городу и миру, попить чаю в кафе, повидаться с женой, бежать, наконец.
Практически адвокат и его клиент понимали, разумеется, что им не позволят покинуть здание. Но адвокат все равно уточнил:
— Так мой клиент свободен? Мы на полтора часа можем пойти погулять?
Следователь побледнел.
— Вы же никуда не пойдете? — спросил следователь, испуганно глядя Ходорковскому в глаза и представляя себе, вероятно, что если этот человек встанет сейчас и попытается выйти, то придется ведь как-то останавливать его силой, а после применения силы не избежать адвокатских жалоб, либерального воя в прессе и выговора от начальства. — Вы же никуда не пойдете?
— Конечно, не пойдем, — улыбнулся Ходорковский. — Антон шутит.
Почти полтора часа они прогуливались по коридору прокуратуры. Вероятно, за ними следили. Но у Антона в кармане поминутно звонил не отобранный на входе мобильный телефон, и разные журналисты спрашивали, что с Ходорковским. И Дрель рассказывал, что его клиент задержан, что через час ему будет предъявлено обвинение, и разъяснял, что «задержан» не значит «арестован», потому что санкцию на арест дает суд, и, видимо, когда будет предъявлено обвинение, Ходорковского повезут в Басманный суд, который выберет меру пресечения. Теоретически законно было сказать всем этим журналистам, что вот он, Ходорковский, рядом, передать Ходорковскому трубку, и тот мог бы делать заявления для прессы. Можно было хотя бы попробовать. Никакой закон там, в коридоре прокуратуры, не запрещал Ходорковскому давать интервью по телефону. Но они не попробовали.
Адвокат позвонил только матери Ходорковского Марине Филипповне. Много лет с тех самых пор, как ее сын стал заниматься бизнесом, каждое утро, едва проснувшись, Марина Филипповна включала радио, ждала дурных новостей о сыне. Она уже слышала, разумеется, что ее сын арестован и что во время задержания ему будто бы пробили прикладом голову.
— Алло. Марина Филипповна. Здравствуйте. Это адвокат Антон Дрель.
— Здравствуйте, Антон, — она изо всех сил сохраняла хладнокровие. — Вот то страшное, что вы слышали про удар по голове, это неправда. Никакого удара не было. Михаил Борисович чувствует себя хорошо.
— Откуда вы знаете?
— Он стоит рядом со мной.
— Вы можете передать ему трубку?
— Нет, не могу. Теперь уже нельзя.
На самом деле можно было. Формально Ходорковский был еще свободен, и на него не распространялись никакие запреты на телефонные звонки. Но адвокат не хотел злить прокуратуру. Он отключил телефон и сказал:
— Если обвинение будет тоненьким, на одном или двух листочках, вы, скорее всего, выйдете сегодня на свободу, например под подписку о невыезде. А если обвинение будет толстым, как у Платона Лебедева, вас, скорее всего, заключат под стражу. Вы это понимаете, Михаил Борисович?
— Я понимаю, — Ходорковский кивнул. Через час один из следователей предъявил Ходорковскому обвинение. Папка была такой толстой, что следователь даже не предлагал обвиняемому прочесть, в чем его обвиняют. Следователь сказал, что сейчас Ходорковского на автозаке (это такой тюремный грузовик с решетками) повезут в Басманный суд и изберут меру пресечения, и все это потому, что Ходорковский не явился в четверг на допрос.
— Ну что я буду с вами спорить, — Ходорковский пожал плечами. — От вас же все равно ничего не зависит.
— Но ко мне у вас претензий нет? — уточнил следователь.
— К вам никаких претензий.
После этих слов следователь вручил адвокату Антону Дрелю повестку на допрос по делу Ходорковского.
— Вы вообще понимаете, что сейчас нарушаете закон?! — Дрель вскочил со стула. — Вы только что при мне предъявляли обвинение моему клиенту, а теперь хотите допросить меня по его делу в качестве свидетеля?
— Вы просто неправильно все понимаете, — сказал следователь, заметно успокоенный тем, что к нему нет претензий. — Не надо только вот этого шума. И Генри Резнику (председателю адвокатской палаты. — Примеч. автора.) говорить не надо. Просто распишитесь в получении повестки. И адвокат Дрель расписался в том, что в ближайший понедельник явится на допрос, на который по закону являться ему было нельзя.
Из прокуратуры в Басманный суд поехали два автозака. Один пустой — к главному входу суда. Его задача грузовика заключалась в том, чтобы отвлекать внимание собравшихся у дверей журналистов. Второй автозак — с запертыми внутри Ходорковским и Дрелем — подъехал к черному ходу. В суде никого не было по случаю выходного дня. Судебное заседание было закрытым.
Сейчас, по прошествии почти пяти лет с тех пор, как Михаил Ходорковский и Платон Лебедев осуждены на восемь лет тюрьмы и им готовятся новые обвинения, адвокат Антон Дрель говорит:
— Я не понимаю, зачем надо было устраивать закрытый процесс? Что изменилось бы, если бы процесс был открытым? Зачем надо было нарываться на наши протесты и жалобы? Все равно мерой пресечения избрали бы арест. Все равно абсурдные доводы, заставившие суд избрать мерой пресечения заключение под стражу, стали известны прессе. Вы же знаете, Ходорковского заключили под стражу на том основании, что у него, дескать, был заграничный паспорт и он мог бежать из страны. Бред! Если бы он хотел бежать, он бы бежал. Его предупреждали неоднократно. Он несколько раз публично заявлял, что эмигрантом не станет. Это было давление, конечно, давление.
Суд был скорым. Минут двадцать или двадцать пять.
Судья зачитал постановление об аресте и попросил у Ходорковского паспорт, чтоб передать паспорт конвою, который должен был отвезти обвиняемого в следственный изолятор.
— В какой изолятор? — переспросил адвокат.
— Не скажем пока, — покачал головой судья. — Давайте паспорт.
— У меня нет паспорта, — Ходорковский был спокоен. — Паспорт остался дома. Я в командировку летал на частном самолете, поэтому без паспорта. — Вот это да! — воскликнул адвокат Антон Дрель, пораженный новым поворотом событий. — Так перед вами не Ходорковский! Вы забыли установить личность задержанного! Вы избрали только что меру пресечения Ходорковскому Михаилу Борисовичу, но у вас нет никаких доказательств того, что мой клиент — Ходорковский Михаил Борисович. Пойдемте, Михаил Борисович.