Бандитский Петербург. В 3-х томах. Том 2: Время великой легализации

В настоящее время лидеры организованной преступности занимают в обществе вполне респектабельное положение. Они прилагают большие усилия к созданию своего добропорядочного облика, воздействуя на общественное мнение настоящими спецпропагандистскими кампаниями с целью создания иллюзии полезной деятельности организованной преступности для общества и государства.

Николай Аулов, начальник отдела по борьбе с преступными сообществами РУБОП по СПб и ЛО

На пороге третьего тысячелетия и в Питере, и в Москве, и по всей России в целом как-то затихли голоса оптимистов, полагавших, что расцветший пышным цветом в нашей стране бандитизм начнет увядать сам собой по мере развития рынка и цивилизованного капитализма. Одним из расхожих аргументов, которым оперировали эти оптимисты, было сравнение ситуации в России в начале девяностых с периодом знаменитых гангстерских войн в США в «ревущих двадцатых». Конечно, сравнение было, мягко говоря, не совсем корректным — серьезные аналитики не должны ориентироваться на внешнюю похожесть процессов, предпосылки которых базировались на абсолютно несравнимых экономических и политических ситуациях. Ведь в России образца начала -середины девяностых годов в отличие от Америки двадцатых не был решен самый ключевой, самый глобальный вопрос — вопрос собственности. По большому счету этот вопрос кардинально не решился в России и к 1998 году, и — не стоит себя обманывать — вряд ли у нас случится что-то эпохально-позитивное в этой сфере до конца второго тысячелетия*.
Оголтелую приватизационную дележку пусть даже крупных предприятий и серьезных отраслей промышленности лишь очень «специальный» экономист-политолог может охарактеризовать как грамотное и цивилизованно-поступательное решение вопроса собственности в стране.
Так стоит ли удивляться тому обстоятельству, что российская организованная преступность в конце девяностых годов прошлого столетия стала не просто сильнее — она превратилась в постоянный фактор повседневной жизни, ее проявления уже перестали удивлять и шокировать. Термин «крыша» сделался настолько неразрывно связан с термином «бизнес», что даже люди, весьма далекие от коммерции^ криминала, без специальных пояснений легко понимают, о чем идет речь.
Правда, милицейские и эфэсбэшные генералы все еще надували щеки, рапортуя о своих успехах в борьбе с мафией, но получалось это у них совсем уже вяло и неубедительно... Впрочем, валить все на генералов было бы абсолютно несправедливо. Бездарей и коррупционеров в крутых погонах в России хватало во все времена, но ведь не генералы же разрабатывают концепцию борьбы (или так называемой борьбы) с организованной преступностью. Правоохранительные органы, вся правоприменительная система в целом — лишь инструменты в руках государства. Государство же в любой стране всегда такое, каким ему позволяет быть общество.
Поэтому старый афоризм: «Каждый народ заслуживает свое правительство», — он, может, и обидный для каких-то народов, но в целом весьма справедливый. Что уж там говорить? У меня порой возникает ощущение, что общество у нас до сих пор не наелось беспредела и с завидным постоянством демонстрирует такой вот свой голод на выборах, отдавая голоса за моральных уродов и обеспечивая им тем самым депутатскую неприкосновенность.
Бывший пресс-секретарь первого российского президента Бориса Ельцина Павел Вощанов рассказывал как-то в частной беседе, что в самом начале девяностых годов высшие руководители России предполагали, что планируемая ими приватизация будет номенклатурной, то есть что необходимый для России класс собственников будет сформирован из партийно-хозяйственных чиновников и что этот процесс пойдет сверху под четким государственным контролем. Однако идеологи приватизации недооценили масштабы накопленных в стране черных, т. е. откровенно криминальных денег — а их объемы, как оказалось, были вполне сопоставимы с финансовыми возможностями номенклатурной среды. Поэтому приватизационный процесс с самого начала пошел и сверху, и снизу... Законы аэродинамики свидетельствуют, что, когда сталкиваются два идущих друг другу навстречу потока, обязательно возникают турбулентные завихрения. В процессе приватизационной дележки такими завихрениями стали гангстерские войны и отстрелы новых банкиров и бизнесменов. Кровавая волна стала понемногу стихать лишь к 1997 году, когда множество объектов было уже поделено, точнее, заглочено, и понадобилась естественная передышка для их осваивания (переваривания). Кто-то поспешил возрадоваться, появились даже мнения некоторых аналитиков: мол, цивилизуемся, цивилизуемся потихоньку... На самом же деле радоваться было абсолютно нечему — организованная преступность объективно сделалась многократно сильнее. Укрепившись экономически и финансово, она, естественно, увеличила и свои политические, и силовые возможности. Причем увеличила настолько, что к 1998 году для многих стало очевидно, что ор-гпреступность зачастую уже не воюет с правоохранительными органами, а... использует их в своей повседневной практике... Лишенная необходимой государственной идеологической поддержки правоохранительная система не смогла выработать (и тем более применить на практике) грамотную и сбалансированную стратегию борьбы с организованной преступностью как с явлением. И это было предсказуемо. Известно, что при отсутствии единой стратегии тактика всегда будет убогой — о каких уж тут успехах можно вообще вести речь?! Приватизационные ошибки первой половины девяностых стали очевидными к концу XX века, но разве кто-то понес ответственность за них? А ведь эти ошибки принесли нашей стране больше бед, чем та же чернобыльская катастрофа. Но если директора Чернобыльской АЭС посадили тогда на 15 лет (хотя он явно не имел корыстного умысла, а лишь допустил преступную халатность), то вот директора приватизации, по крайней мере, самые главные директора, чувствуют себя прекрасно и поныне... Общеизвестно, что два самых сакраментальных русских вопроса: «Кто виноват?» и «Что делать?» — чаще всего остаются без ответа...
И вот что интересно: бывший прокоммунистический государственный аппарат в свое время тоже был по уши в коррупции. Но страх за себя и за свое сытое место, на котором при благоприятном стечении обстоятельств можно было просидеть вплоть до «ногами вперед», определял более осторожную и изворотливую тактику действий. Пересевшие же в их кресла представители новой элиты большей частью люди временные, и они сами это прекрасно осознают.
Посему испытать страх эти люди просто не успевают. Главное - успеть получить мак симум от своей должности. Пока не сняли. Именно торопливость и отсутствие всяких ограничителей, на мой взгляд, и определяют масштабы нынешней российской коррупции.
И что же мы получили в результате к концу XX века? А вот что: благодаря тому что в начале девяностых годов в нашем государстве были созданы (объективно) самые настоящие парниковые условия для структур организованной преступности—те набирали вес, обрастали политическими связями и усиливали свои экономические и финансовые возможности. Деньги, сферы экономического влияния — вот основа для выяснения отношений с помощью оружия. Организованная преступность она ведь тоже своего рода бизнес. По крайней мере создана она отнюдь не ради преступности как таковой, но чтобы иметь экономическое влияние и экономические позиции. Процессы нагуливания группировками жирка происходили в условиях то затухающих, то вспыхивающих снова гангстерских войн — они, кстати сказать, причиняли организованной преступности намного больше вреда, нежели противостояние на внешнем фронте, т. е. правоохранительным структурам. Да и как могло быть иначе, если РУБОПы, лишенные нормальной стратегии, постепенно вырождались и в своих действиях все больше дублировали уголовный розыск, а каких бы то ни было успехов в работе по ликвидации организованных преступных сообществ по сути не наблюдалось.
Да и откуда им было взяться, этим успехам, если по всей России во второй половине девяностых годов все шире и шире распространялся институт ментовских крыш — так называемых «красных шапочек». Тенденция эта, строго говоря, не могла не возникнуть, и она очень быстро развилась до масштабов общепризнанного явления, ведь сотрудники правоохранительных органов просто вынуждены были искать себе дополнительные источники доходов (подножный корм), потому что на государственную зарплату не что что семью, себя самого офицеру или сержанту милиции прокормить не представлялось возможным. Конечно, ментовские крыши возникли не в одночасье, их история уходит своими корнями еще в доперестроечное время, но тогда отдельные проявления еще не сложились в тенденцию. Потом в конце 1980»х — начале 1990-х годов в недрах правоприменительной системы родилась идея создавать, поддерживать и помогать развиваться тем частным охранным структурам, где работали в основном бывшие сотрудники. Предполагалось, что такие частные охранные предприятия, созданные под эгидой правоохранительных органов, возьмутся противостоять бандитским крышам, постепенно вытесняя их с потребительского рынка, окажут существенную материальную помощь действующим подразделениям соответствующих министерств и ведомств (на уровне внебюджетного финансирования), а также будут активно использоваться в текущем оперативном процессе.
Кое-кто из теоретиков даже полагал, что подобные охранные предприятия можно будет использовать как рычаги для дестабилизации обстановки внутри структур организованной преступности. Старый принцип: если не можешь задавить некое движение, нужно постараться начать управлять им изнутри... Возможно, все бы так и пошло по изначально придуманной схеме, если бы не крах идеологической системы в стране. Что же случилось? А вот что: в «плохие» коммунистические времена советское государство располагало прекрасно отлаженной идеологической системой и вело планомерную идеологическую политику, как и любое другое нормальное государство. Возможно, сама по себе коммунистическая идеология и изжила себя — а потому и идеологическая машина Советского Союза все чаще давала сбои. Когда наступили новые и совсем хорошие «демократические» времена, отринутой оказалась не только старая коммунистическая идеология, но и сам принцип необходимости проведения постоянной ^дологической государственной политики. В результате все получилось как в известной поговорке — вместе с водой из корыта выплеснули и ребенка. В обществе, лишенном ка¬ких бы то ни было ясно и четко продекларированных государ¬ством идеологических ориентиров (совсем не обязательно коммунистических, пусть хоть каких-то), основным мерилом общественной значимости и общественного успеха стали деньги. Но идея наживания как можно большего количества денег не может стать стержнем государственной идеологи¬ческой политики. Ведь основная задача идеологической си¬стемы государства — это цементирование всех слоев обще¬ства, обозначение неких направлений развития, ориентируясь на которые можно уже вырабатывать критерий общественной морали. Народ терпелив, он может вынести лишения гораздо большие, нежели обрушились на него в девяностые годы. Но! Если при всем при этом будет наличествовать какая-то идея. Какие-то красивые цели, ради достижения которых можно и пострадать*.
Однако в руководстве нового российского государства ни¬кто всерьез идеологическими вопросами не занимался — и в этом заключен, возможно, самый страшный просчет. Страна, в которой большинство населения просто не могло напеть мелодию нового государственного гимна (потому что не знало ее, а слов у гимна и вовсе не было)*; в которой даже городские жители терялись, когда им задавали вопрос: «Какие вы знаете новые российские ордена и другие государственные награды?»; страна, которая всегда сильна была духом, погружалась в безверие и цинизм. Это если говорить о ситуации вообще, а в частности, рассматривая вопрос об охранных структурах, созданных под эгидой правоохранительных органов, следует констатировать, что они довольно быстро оторвались от государственной материнской груди. То есть личные связи и контакты между руководителями частных фирм и действующими сотрудниками, конечно, остались, но при этом дочерние структуры пошли совсем другим путем, не тем, который планировался теоретиками. Обвинять эти изначально проментовские охранные предприятия в отступничестве было бы не очень честно — они просто выживали. Выживали как могли в тех условиях, в которых приходилось работать. А эти самые условия диктовали руководителям одно: «Богатейте! Останетесь бедными — не сможете вопросы решать».
Время просто грубой физической силы и даже силы, подкрепленной огневой мощью, уходило. Наступало время финансовых потоков, а они навязывали новый образ жизни и действия. Слабость и неэффективность судебной системы (особенно системы арбитражного суда, где сначала очень долго приходилось ждать вынесения решения, а потом все упиралось в отсутствие реальных механизмов принуждения выполнить это решение) заставляли изначально нормальные охранные предприятия защищать интересы клиента. И зачастую все тем же силовым путем. То есть — путем незаконным.