Похищение Афины

НА БОРТУ «ФАЭТОНА», 1799 ГОД
Мэри с глухим звуком ударилась о грязный пол капитанской каюты. Падение мгновенно разбудило ее и тут же пронзило спину такой болью, будто бы сам громовержец Зевс метнул в нее молнию. Она попыталась втянуть в себя воздух, но отвратительное зловоние — сырого дерева, затхлости, грязной одежды, экскрементов людей и скота — было неразлучно с тошнотой, спутницей первых месяцев беременности. Смрад, от которого Мэри избавилась, ненадолго бежав в дремоту, вернувшись, обрушился на нее вновь, заполнил ноздри, и ее затошнило. Мысли в голове кружились, подобно тому, как крутится бродяга, устраиваясь под мостом, но боль в желудке донимала больше всего. Сон — доступный ей только после изрядной дозы крепкого спиртового раствора лауданума, смешанного с солями железа и подслащенного сиропом,— был единственным спасением от ужасного самочувствия, связанного с морским путешествием.
Мэри потянулась к стакану, в котором доктор любезно оставлял для нее снадобье, осушила его и, высунув язык подальше, слизнула последнюю каплю отдававшей железом жидкости.
Недомогание ее было настолько безжалостным, что доктор Маклин, сохранявший трезвость только на время врачебных осмотров, настоял перед капитаном на том, чтобы судно делало остановку в каждом из портов во время их долгого плавания в Константинополь. Но когда они сходили на берег, Мэри приходилось проходить по улицам, прикрыв нос и рот носовым платком, пропитанным эссенцией нашатыря, в качестве единственной защиты от гулявшей во всех портах Европы чумы. Страшный мор приносили в города — по мнению докторов тех дней — крысы. Отвратительные зверьки сбегали из трюмов кораблей на берег, унося на своих шкурках бесчисленных чумных блох. Опасные береговые прогулки не обеспечивали Мэри даже временного спасения от тягот корабельной жизни. Подозрительного вида хозяева гостиниц могли предложить лишь прогорклую, отвратительную еду, а после ночевок в кишащих блохами и вшами кроватях каюты на борту «Фаэтона» казались неслыханной роскошью.
Почти ежедневно (если не сказать «ежечасно») Мэри уверяла себя, что умение сохранять бодрое расположение духа при самых неблагоприятных условиях еще сослужит ей хорошую службу в тех обстоятельствах, с которыми она, супруга английского посла в Турции, неизбежно столкнется в неведомой и экзотичной стране. Ибо эти неудобства были лишь платой за ту лучезарную жизнь, что ожидала ее. Мэри вышла замуж за Томаса Брюса, лорда Элджина, самого красивого из аристократов, которых когда-либо являла миру Шотландия. Едва достигнув возраста тридцати двух лет, он был назначен чрезвычайным и полномочным посланником его величества короля Великобритании при дворе султана блистательной Порты Селима III. На данном крутом вираже истории, когда союз Англии с Оттоманской империей, направленный против наполеоновской Франции, находился в зачаточном состоянии, Элджину было поручено установить добросердечные отношения с султаном и убедить его в том, что вследствие этого союза поражение Наполеона на оттоманских территориях станет неизбежным. Всем было прекрасно известно, что корсиканец вторгся в турецкие земли, в частности Египет, для того, чтобы создать там плацдарм для нападения на Индию и отторгнуть ее от английского владычества. Чего, как заявил король Георг III своему послу, не следовало допускать ни в коем случае.
О, конечно, в сотый раз твердила себе Мэри, сам король предложил Элджину возглавить британское посольство в Константинополе. Таково было прямое повеление и желание его королевского величества. Потому-то она, супруга лорда, измученная беременностью, тошнотой и головокружением, валяется на замызганном полу вонючей каюты «Фаэтона». И блеск награды, безусловно, будет компенсировать эти временные неудобства.
Молодая женщина услышала шаги приближающейся Мастерман и оперлась на локоть так, чтобы можно было чуть разогнуть спину, простреливаемую острой болью. Мэри не сомневалась в том, что идет именно ее горничная, поскольку шаги не были по-мужски тяжелыми, как у ее мужа или у кого-либо из членов экипажа. Она перевела взгляд на занавеску ядовито-зеленого цвета — в течение долгих недель плавания единственное средство обеспечить для них с Элджином подобие интимного уголка,— ожидая, когда рука горничной откинет ее.
«Ну разве он не цвета блевотины!» — воскликнула Мэри, как только увидела этот занавес и едва успев извергнуть из себя упомянутые массы.
То был первый из бесчисленных приступов рвоты, одолевавших ее во время морского переезда. Сейчас омерзительное полотнище было откинуто, и глаза Мастерман быстро перебежали с пустого ложа на хозяйку, скорчившуюся на полу.
— Меня выбросило из койки,— ответила Мэри на невысказанный вопрос— Там что, шторм?
— Капитан решил воспользоваться попутным ветром, чтоб отправиться в погоню за вражеским судном. Граф желают, чтоб вы оставались внизу.
— Погнаться за вражеским судном? —Мэри резко выпрямилась, не обращая внимания на головокружение.— За французскими канонерками?
— Кажется, так,— сухо отвечала горничная и отошла в сторонку, освобождая проход. Мастерман прислуживала молодой шотландке много лет, с самого детства своей госпожи, и уже давно научилась воздерживаться от бесполезных споров. С чего бы новобрачной подвергать себя и ожидающегося наследника графских угодий, титулов и денег опасности быть убитыми французским ядром? Но взывать к доводам рассудка было бессмысленно, поэтому Мастерман молча подобрала с полу платье графини и последовала за хозяйкой. Когда Мэри оправилась от волнения, то обнаружила, что выбежала из каюты в одной ночной сорочке.
На палубе мучительная тошнота мгновенно исчезла. Как будто морской воздух — он стал прохладнее, чем раньше,— дунув в лицо, унес с собой все болезни. И астматический удушающий кашель, которым она страдала вместе с мужем (и по которому они поняли, что созданы друг для друга), и «утренние недомогания», одолевавшие ее, несмотря на название, каждый час суток, и непрекращающуюся морскую болезнь. Унес даже то, что было самым невыносимым и постоянно терзало Мэри,— одиночество и тоску по дому и родителям.
Сейчас, когда Мэри, не отпуская натянутого каната, пробиралась по уходившей из-под ног палубе «Фаэтона», обо всем этом было забыто. Корабль мчался вперед по крутым волнам, и она пыталась не обращать внимания на ветер. Опустив глаза, чтобы посмотреть, как ее соски отвердели и превратились в противные маленькие шишечки, от которых стал топорщиться лен платья, она вдруг заметила, что, торопясь наверх, позабыла одеться и теперь готова предстать перед глазами супруга и всего экипажа корабля почти голой. Обернулась попросить Мастерман позаботиться о туалете и увидела, что та уже протягивает ей платье. Быстро накинув его, Мэри хотела продолжить свой путь, но едва не столкнулась с двумя матросами. Их руки были нагружены снарядами, которые они подтаскивали к орудиям.
На палубе команда готовила к сражению десять из тридцати восьми пушек. Мэри заметила, что американское судно, которое сопровождало их во время плавания, обеспечивая защиту, стремительно выходит вперед. Ничто не могло раздосадовать капитана Морриса больше, чем вид обгоняющего «Фаэтон» американца/но Мэри обрадовалась тому, что более быстроходный корабль прикроет их от первых залпов.
Ими прежде случалось попадать под огонь. Канонерки Наполеона преследовали каждое английское судно в Средиземном море, независимо от того, было оно граж данским или военным. Несколько недель назад, вблизи солнечных берегов Африки, одной из таких канонерок удалось застать их врасплох и пушечные ядра пошли вспарывать поверхность моря. Мэри молила разрешить ей остаться на палубе, чтобы ничего не пропустить из этого зрелища, но Элджин буквально отнес ее вниз и заставил оставаться в постели все время, пока взрывы творили хаос в морских водах. «Фаэтону» удалось избежать прямых попаданий, но когда один из взрывов случился всего в нескольких ярдах от судна, оно сильно содрогнулось и дало такой крен, что Мэри мгновенно очутилась на полу, а Элджин под ней. Потрясенные внезапностью, они поскорей отвернулись друг от друга, и каждый изверг завтрак, который едва успел переварить.
Нет, в этот раз она не пропустит зрелища волнующей погони. Мэри только что написала матери, что, хоть вояж проходит в болезнях и страхах, она сумела выработать в себе новые похвальные свойства характера и они, нет сомнений, окажут ей, супруге посланника, хорошую службу. Она не испытывала страха, к тому же нельзя было не заметить, что нервное волнение полностью подавило чувство тошноты и головокружение. Мэри твердо решила не пропустить ничего из предстоящего сражения. Небо над головой было пасмурным и зловещим, но свежий воздух бодрил, и она подбежала к стоявшему к ней спиной мужу, обхватила его руками. Элджин резко обернулся.
Мэри любила смотреть на своего супруга. Она влюбилась в него, едва увидев в первый раз, влюбилась в его высокий рост, густые светлые волосы, большой умный лоб и тонкий породистый нос. Последний относился не к числу тех маленьких невзрачных пупырышей, что торчат на иных лицах, а был носом, говорящим об элегантно сти и благородстве. А статная фигура свидетельствовала о тех интимных чертах натуры графа Элджина, которые стали известны его жене только позже: богатом сексуальном опыте и нешуточном аппетите к любовным подвигам.
— Какого черта, Мэри? Ступай-ка вниз, пока тебя тут не смахнуло в море ядром.
— Ни за что, ваша светлость,— отвечала Мэри.
По выражению лица мужа она поняла, что Элджину, хоть он и не показывает виду, нравится, что жена у него такая строптивица. Мэри воображала, что во взгляде этих великолепных синих глаз отражается борьба, которую ведут восхищение ею и негодование. Понимала, что он ни в коем случае не хочет, чтобы об этом догадывались его подчиненные, экипаж корабля или офицеры в бело-голубых мундирах — все, кто сейчас смотрел на непри-бранную графиню,— поскольку не желает выглядеть мужем, чье слово запрета ровно ничего не значит. Но все-таки он восхищается отвагой жены. Судно резко швырнуло вперед, и Мэри упала на грудь Элджина.
— Ладно, оставайся,— сказал он.— Но если огонь возобновится, ты немедленно сойдешь вниз. Это приказывает твой господин и повелитель.
— Повинуюсь, мой господин и повелитель.— Она подпустила в голос нотки насмешки, которые, как Мэри уже знала, неизменно волновали его.— Но если эта канонерка так опасна, то почему она улепетывает от нас, а не сражается, как делала та, последняя, напавшая на нас так нагло?
— Потому что капитан Моррис застал их врасплох и перешел в наступление.
— Но мы находимся так далеко от них! — воскликнула удивленно Мэри.
— Это из-за американского корабля, Мэри. Защита. Американец выстрелит первым и примет на себя удар. По крайней мере, такова стратегия происходящего.
— И мы должны оставаться в стороне?
— Должен ли я напоминать тебе, что на борту «Фаэтона» находится сам господин посол, направляющийся со срочной миссией, весь его штат и красавица жена? Как и о том, что все эти люди нуждаются в защите? Должен ли напомнить, что ты являешься гражданской персоной? К тому же персоной беременной? Так что, будь добра, веди себя как следует упомянутой персоне, а не так, как боцман или артиллерийский офицер.
— Не хотела б я быть ни боцманом, ни артиллеристом. Считай меня главным корабельным старшиной, который ни за что не спустится вниз, потому что происходящее видно только с палубы. Элджин покачал головой, подавив улыбку. В этот момент судно сделало еще один прыжок вперед и оба они оказались лежащими плашмя на бухте каната, уложенной на палубе. В ожидании атаки палуба была расчищена, на ней остались лишь пушки, снаряды и самое необходимое снаряжение. Элджин ухватился за канат и перебросил другой конец Мэри, чтобы она, держась за него, не ударилась о мокрый планшир. Муж как раз собирался что-то сказать — Мэри не сомневалась, что он прикажет ей отправиться вниз,— как один из офицеров опустил подзорную трубу и громко прокричал:
— К судну приближается шлюпка с вестовым.
Элджин стал подниматься, опираясь одной рукой о доски палубы и помогая Мэри встать на ноги. Новый порыв свежего ветра дунул в лицо молодой женщине, и ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы сохранить ровное дыхание.