Письма о любви от 0 до 10: Повесть

2. Виктория

Эрнест никогда не улыбается. Если во время урока в классе начинают о чем-то спорить, он высказывает свое мнение, только если учитель произносит его фамилию. Он всегда говорит по делу, отвечает четко и ясно, находчиво и здраво. Эрнест любит школу, так как музыка слов скрашивает его одиночество.
Мальчики не трогают Эрнеста, не нарушают его одиночества.
А вот девочки, наоборот, все время пытаются привлечь внимание Эрнеста, вторгнуться в его мир, растормошить его. Есть одна вещь, которую Эрнест не может скрыть, – это его красота. Девочки стремятся дотронуться до Эрнеста, коснуться его рукой. Или хотя бы удостоиться взгляда черных глаз, обращенных постоянно лишь в землю, небо или книгу.
Девочки приносят Эрнесту пирожные, они кладут свои подношения на стол, но Эрнест их не трогает, и сладости остаются там до вечера, а потом приходит уборщица и выбрасывает их. Эрнест не трогает пирожные не потому, что он плохо воспитан. Просто он никогда не пробовал пирожных и боится их. Ни Бабушка, ни домработница Жермена пирожных не едят. Иногда девочки приносят конфеты или заморские фрукты, но Эрнест четко знает неписаные правила: нельзя ничего есть в неположенное время.
Эрнесту подбрасывают записки, но ему и в голову не приходит их прочесть. Поэтому он не знает, что там написано. А девочки пишут вот что: “Эрнест, я тебя люблю“. “Ты очень красивый. Съешь мое пирожное“. “Я тебя приглашаю на вечеринку в следующую среду“. Любовные письма, полные тщетных надежд.
Жизнь Эрнеста проходит всегда одинаково. Новый день ничем не отличается от предыдущего. Никаких сюрпризов. Так было до первого понедельника ноября. В этот день в начале урока директриса привела в класс новенькую. “Представляю вам Викторию де Монтардан. Она будет учиться вместе с вами“.
Эрнест испытал легкое потрясение. Эта девочка отличалась от других. Она одевалась примерно как Эрнест. Синий жакет, плиссированная юбка, строгая блузка. Длинные черные волосы стянуты широкой черной лентой. Единственное свободное место в классе было рядом с Эрнестом, и учитель посадил Викторию за одну парту с ним. Она села и сразу, не чинясь, сказала Эрнесту: “Привет“. Он не мог не ответить ей тем же.
Когда учитель дал соседке учебник, Эрнест показал ей, на какой странице надо открыть. Он просто обязан был это сделать. Каждый раз, когда учитель говорил: “Я надеюсь, Эрнест, ты поможешь новенькой войти в курс дела“, Эрнест как робот выполнял просьбы учителя. Он не смотрел на девочку, но, чтобы убедиться, все ли она уяснила, спрашивал: “Понятно?”.  “Ага, клево!” – отвечала Виктория.
Во время перемены, вместо того чтобы пойти знакомиться с остальными девчонками, Виктория отправилась вслед за Эрнестом к его любимой скамейке. Эрнест сел читать книгу, а Виктория уселась рядом с ним, вот только книги у нее не было. Тогда она принялась читать книгу Эрнеста, сидя около него, и старалась не отставать и дочитывать страницу одновременно с ним.
Когда перемена закончилась, Эрнест вернулся в класс с Викторией на буксире. Потом настало время обеда. Эрнест надел пальто и отправился домой, а Виктория опять пошла с ним вместе. Когда они дошли до дома Эрнеста, Виктория крикнула: “Я живу немного дальше. Я зайду за тобой после обеда. Приятного аппетита!”.
И в самом деле, когда он вышел из подъезда, она уже поджидала его. Эрнест двинулся обычной дорогой, как будто не замечая Викторию. Чтобы как-то привлечь его внимание, она взяла его за руку и спросила: “Давно здесь живешь?“. Эрнест кивнул. “Ты в школе никогда не обедаешь?”. Эрнест покачал головой. “А братья или сестры у тебя есть?”. Эрнест отрицательно завертел головой. “А предки у тебя строгие?” В принципе Виктория не особо нуждалась в ответе Эрнеста, она прекрасно могла вести разговор за двоих. “У меня родители строгие, прикинь - нельзя смотреть телик, пока не сделаешь уроки. А какая у тебя любимая передача? Какое твое любимое блюдо? Кто твой любимый певец? Чего ты делаешь, когда уроков нет? Я на пианино играю и в бассейн хожу. Вы куда ездите во время каникул? Ты чего-нибудь собираешь? Я фантики от шоколадок. Ты за границей был? Предки разрешают тебе ходить на вечеринки?”.
В результате круглый отличник Эрнест почувствовал себя полным невеждой. Он не мог ответить ни на один вопрос. Он не знал ни одного певца, не видел ни одной телевизионной передачи. Любимое блюдо? Эрнест ел то, что давали. А давали ему чаще всего суп, значит, наверное, супу и нужно было присудить первое место. Но особой любви к супу он не испытывал. А что он собирает? Единственное, что Эрнест мог вспомнить, были пятьдесят семь ступенек дома, где он жил, или шаги, которые отделяли дом от школы. 
– Я тебе задала столько вопросов. Может, ты меня тоже о чем-нибудь спросишь?
Эрнест растерялся. Никто никогда не задавал ему вопросов, и сам он не научился их задавать. Вдобавок он не особенно интересовался людьми, которые его окружали. Тем не менее он честно попытался придумать вопрос. Он старался изо всех сил, потому что хотел сделать приятное Виктории. Но слова не шли с языка. И тут, как будто услышав его мысли, Виктория сказала: «Да ладно, Эрнест. Ты такой красивый, что можешь ничего не говорить, с тобой все равно будет клево». При этом по-прежнему держала его за руку. Эрнест не поверил своим ушам. Он красивый? Вот так новость!
Вопрос... какой бы задать вопрос... Но ведь вопросы нужно задавать, если тебе действительно интересно получить ответ. Эрнест резко повернул голову и, слегка заикаясь, спросил: “В-в-в-виктория! Почему тебя назвали Викторией?”. Он думал, что это имя было дано в честь какой-нибудь исторической победы.
“Потому что я родилась после двенадцати мальчиков. Мои родители так хотели девочку, что пытались родить ее тринадцать раз. И я стала их победой!”.
Эрнест подумал, что двенадцатого мальчика, наверное, назвали Конфузием. Но этого он не сказал, а только переспросил: 
– Двенадцать братьев? 
– Не, теперь их тринадцать. Моя мама решила попробовать еще разок, уж очень ей хотелось иметь еще одну девочку. Не тут-то было. Опять родился мальчик. Сейчас ему шесть месяцев.
После уроков учитель вручил Виктории целую гору книг. К завтрашнему дню их нужно было обернуть. Виктория тут же нагрузила половиной книг Эрнеста и сказала тоном, не терпящим возражений: “Ты меня проводишь“.


* * *

Когда они дошли до дома Эрнеста, мальчику очень хотелось положить книги на тротуар и сказать: “Дальше я идти не могу“. Но стопка книг в самом деле была слишком тяжелой, а Эрнест твердо знал, что нельзя бросать ближнего, нуждающегося в твоей помощи. Поэтому он изменил своим привычкам и пошел дальше. Когда мальчик пересек невидимую границу, за которой прежде никогда не бывал, спина его покрылась холодным потом. В принципе Бабушка не запрещала ему гулять, но все-таки он удивился сам себе. Ему казалось, что если он сделает еще несколько шагов вперед, то его поразит молния. Бабушка никогда его не наказывала: не за что было.
Эрнест удивлялся все больше и больше. Всего в трехстах метрах от дома, где он прожил все десять лет своей жизни, простирался совершенно не известный ему район. Здесь ходили дети, бегали собаки, ветер гонял по мостовой бумажки, и все это кружило Эрнесту голову. Он чувствовал себя дерзким первооткрывателем, уличным охотником, искателем приключений, почти героем.
Вместе с Викторией он пересек небольшой сквер и подошел к ее дому, стоявшему на опушке этой зеленой рощи. Эрнест положил книги перед входной дверью и сказал: “Вот!” Это “вот” означало многое: “Я выполнил свой долг соседа, долг одноклассника, долг гражданина, свой долг перед всем человечеством!”. Эрнест хорошо знал значение слова “долг“.
– Да ты что?!
Виктория быстренько впихнула свои книги Эрнесту, сама схватила стопку, которую раньше нес он, и подтолкнула незадачливого грузчика к лифту. Стопка книг в руках Эрнеста задрожала, выдавая объявший его страх. 
– Я... лучше пойду пешком. 

– Ты чего, с ума сошел? Мы на седьмом этаже живем! На седьмом небе, как любит говорить папа.
И Виктория втолкнула Эрнеста в лифт, эту страшную железную клетку, которая медленно, рывками поползла вверх. Эрнест задохнулся от ужаса. 
– Дети имеют право пользоваться лифтом?
Виктория вздернула левую бровь и закрыла правый глаз в поисках ответа. 
– А почему нет?
Чудесным образом выйдя живым из лифта, Эрнест поставил книги около единственной двери на лестничной площадке и вновь сказал «Вот!» Но прежде чем он успел попятиться к лестнице, дверь открылась и из квартиры вышел молодой человек с ребенком на руках. Ребенок, улыбаясь и брыкаясь, потянул ручонки к Эрнесту. Бедняга застыл как вкопанный. 
– Возьми его, он хочет к тебе, - приказала Виктория. – Это Иеремия.
Иеремия уже присосался, как пиявка, к Эрнесту, который испытывал ощущения совершенно необычные и пытался понять, не это ли та самая молния, которая должна была его поразить. Впрочем, пока он соображал, молния эта зажгла на его лице сияющую улыбку. Иеремия обнял Эрнеста своими пухленькими ручонками и почти задушил. Никто и никогда еще не обнимал Эрнеста. Он и в самом деле был на седьмом небе от счастья. 
– Не стой здесь! Заходи! – сказал ему молодой человек. 
– Я не могу, мне надо идти...
Эрнест выдавил из себя слабое “До свиданья” и начал спускаться по лестнице. 
– А ребенка ты берешь с собой? – крикнула ему Виктория. 
– Ой, извини. Я совсем забыл, – сказал Эрнест, возвращаясь назад. 
– Ну да, одним братцем больше, одним братцем меньше... 
– Вот! Я тебе его возвращаю, – произнес Эрнест, пытаясь оторвать от себя ребенка, который вцепился в него с нечеловеческой силой. 
– Да заходи, – сказал парень. 
– Это мой старший брат Дан, ему двадцать два года. Дан, это Эрнест, мой лучший друг.
Слово “друг” потрясло Эрнеста, и он прошел в прихожую, заваленную гигантскими коробками, а затем в длинный коридор, очень хорошо подходящий для того вида спорта, которым занималась тренировавшаяся там троица, а именно слалома на роликовых коньках; роль контрольных флажков исполняли другие коробки. 
– Это три заразы – Завулон, Нафтали и Эшер, - сказала Виктория.
Ребята были чуть постарше, чем Эрнест. Имена показались мальчику африканскими, и он повторил “Завулон, Нафтали и Эшер?”. 
– Понимаешь, мои родители хотели найти целую серию имен, связанных между собой. Сперва они подумали о французских королях, но нельзя же называть всех детей Людовиками! А родители с самого начала хотели иметь много детей. В итоге они решили дать детям имена двенадцати колен Израилевых, еще не зная, что все двенадцать имен пойдут в ход.

Эрнест и Виктория прошли в большую комнату, посреди которой представители еще четырех колен вырывали друг у друга пульт от телевизора. Телевизор, единственный предмет в комнате, вынутый из коробки, издавал такие же оглушительные звуки, как и те, кто желал его смотреть. 
– Это Гад, Вениамин, Эфраим и Манасия.
Иеремия по-прежнему цепко держался обеими руками за шею Эрнеста, но тут вдруг мальчик почувствовал, как нечто влажное и горячее течет по его рукам и целым Ниагарским водопадом низвергается на пол. 
– Ты подгузник когда менял? В прошлом веке? - набросилась Виктория на Дана. 
– Я вообще только что пришел. Сегодня Иуда дежурный, с него и спрашивай. 
– Да ладно уж, я сама все сделаю.
И Виктория повела Эрнеста в свою комнату, находившуюся в другом конце огромной квартиры. Она вместе с маленьким Иеремией жила в настоящем плюшевом зоопарке; кроме игрушечных зверей здесь было полным-полно заводных игрушек, музыкальных шкатулок и всяких других безделушек, не говоря уже о пустых коробках. Эрнест вспомнил свою монашескую келью и подумал: а где же Виктория делает уроки? Он аккуратно положил Иеремию туда, куда велела Виктория, и стал внимательно наблюдать за действиями маленькой мамы. Разобравшись с Иеремией, она занялась Эрнестом и привела в порядок его туалет, после чего оставила младенца в окружении плюшевых зверей, а Эрнеста взяла за руку и повела на кухню. Квартира по размерам вполне соответствовала семье, казалось, что в ней по меньшей мере сотня комнат. Дверь в одну из комнат была приоткрыта, и за ней обнаружился еще один брат. “Это Рувим, – сказала Виктория, – он так и пашет с утра до вечера. Что поделаешь, он в этом году заканчивает школу и поэтому освобожден от дежурства по Иеремии“.
Эрнеста мучило несколько вопросов, и наконец он решился задать один из них: 
– Скажи, пожалуйста, а родители у тебя есть?
Виктория вздернула левую бровь и прикрыла правый глаз. 
– Конечно, что за глупый вопрос! У всех есть родители. Ну, у тебя же есть? 
– Нет, у меня родителей нет, – сказал Эрнест и бросился бежать.