Тигриное око. Японская историческая новелла

Сугимото Соноко
Игрушка-вертушка

1
В четвертом году эры Бунка, в восьмую луну года Зайца было решено устроить большой храмовый праздник – праздник бога Хатиман в Томиока, в районе Фукагава.
Этот обряд давно уже не проводился, и вот, по прошествии тридцати лет, его решено было возобновить. Известие это заранее вызвало большой интерес и волнение, и члены общины храма Хатиман в Эдо изнывали от нетерпения.
Обитатели района Фукагава с усердием принялись сооружать повозки для праздничной процессии . Впереди должны были идти те, кто живет в Дайку-тё, плотницком районе, им было назначено везти колесницу с изображением Дзингу, императрицы древности, вторыми – жители квартала Хамагури-тё, торговцев мидиями, они должны были тащить повозку с Золотым и Серебряным Драконами, третьими – жители квартала Сага, их колесница изображала авангард войска Сасаки Такацуна в битве при реке Удзи , затем – представители квартала Аикава-тё, которым досталось изображать, как повергают оземь ведьму с горы Тогакуси — из всего этого должна была составиться самая что ни на есть пышная вереница из более чем трех десятков повозок; между праздничными повозками предполагалось еще везти помосты для обрядовых танцев, на которых сидели бы музыканты; за ними должны были шествовать исполнители священных песен и обрядовых танцев кагура (сами исполнители были набраны в квартале торговцев строительным лесом), а также исполнители танца тэкомаи , везущие паланкины с божеством.
— Будет нечто невиданное... – говорили люди в предвкушении этого великолепия; обитатели других кварталов города тоже с нетерпением ждали 15-го дня восьмой луны, когда начнется священный праздник.
Однако, к сожалению, из-за дождя празднество пришлось отложить. На следующий день, и через день, и еще через один день не прекращались затяжные осенние дожди, и только к вечеру 18-го дня, когда все уже устали ждать, закатное небо озарилось цветом корня марены, сулящим назавтра погожий день.
— Ну, наконец-то распогодилось. Завтра – праздник.
И словно разжалась скрученная пружина. Отовсюду разом к Фукагава стали стягиваться знакомые и родня, чтобы оказаться там уже вечером накануне праздника. Предполагалось, что 19-го соберется несколько десятков тысяч человек.
— Нет, сотни тысяч, — говорили некоторые.
Было решено, что служащие обеих городских управ — Северной и Южной частей города, обычно дежурившие по очереди – месяц одни, месяц другие, то утром, то вечером, – на этот раз в полном составе будут привлечены к участию в празднестве, чтобы поддерживать порядок и предупреждать возможные несчастные случаи.
Инспектора охранной службы южной управы, Ватанабэ Сёэмон, вызвал к себе Нэгиси Ясумори5, бывший в высоком чине и входивший в управу города Эдо:
— Прошу тебя взять на себя руководство по надзору над окрестностями моста Эйтайбаси . – Это распоряжение было дано именно Ватанабэ, потому что хоть он и был еще совсем юнец – 27 лет, но прекрасно справлялся с задачами охраны и проявлял рвение в несении службы.
— Сам знаешь, до Фукагава можно добраться из других мест только перейдя реку. По мостам Рёгокубаси, Эйтайбаси, Син-оохаси... Ближайший к храму Томиока-Хатиман – мост Эйтайбаси. Тут, наверно, в обоих направлениях будет двигаться больше всего и людей, и лошадей.
«Да, именно здесь пройдет главный путь в квартал Фукагава», – подумал Ватанабэ.
— Ты не раз блестяще доказывал свои возможности, потому я и назначаю именно тебя – ведь движение здесь будет самое оживленное... Есть и еще одно важное обстоятельство. – Нэгиси Ясумори понизил голос: – Куда уж важнее. девятнадцатого числа в час Змеи под мостом Эйтайбаси на ладье проследует князь Хитоцубаси , направляясь в свое поместье в Фукагава – размером в сто тысяч цубо.
— Господин владетель желает посмотреть на празднество?
— Да. Но, разумеется, это публично не оглашается. Они прибудут инкогнито. Я так понял, что и супруга их превосходительства, и молодой наследник, и барышни-дочери — вся семья всемилостивейше выразили намерение наблюдать за передвижением наших праздничных повозок. Ты обеспечишь порядок на мосту, когда они будут проплывать под ним. Я думаю, никаких затруднений не возникнет. Но ты считай это самым главным своим заданием, и чтобы ни малейших упущений. Прошу тебя, проследи, как они поплывут на праздник и как будут возвращаться.
— Слушаюсь.
Разговор этот произошел накануне праздника, вечером 18-го числа, когда солнце уже садилось.
Девятнадцатого, на рассвете, Ватанабэ вместе со своими шестью полицейскими из охраны и десятью их подручными уже направлялся к Эйтайбаси.
Вчерашний закат был великолепен, но и сегодня, хоть солнце еще не взошло, небо на утренней заре полыхало алым – казалось, ткни в небо пальцем, и тот окрасится.
— Ну и восход сегодня... – сказал Миядзи Синрокуро, молодой полицейский, оглядывая округу с моста Эйтайбаси. — Ветер сильный, может, поэтому на реке такие волны... Распогодилось – это точно, но боюсь, как бы буря не началась... Правда, Ватанабэ-сан?
— Двести десятый день близится. И заря такая, что того гляди, погода испортится. А нам сегодня хорошая погодка весь день не помешала бы...
На западе небо было еще темным, кое-где даже виднелись звезды, — по всем приметам ночь. В это время здешние люди обычно еще спали, но сегодня многие уже поднялись, верно, чтобы приготовить угощение и разные принадлежности праздничных костюмов для постояльцев, – в домах квартала светились огни, немало их было и по берегам реки Фукагава.
Ватанабэ вошел в сторожку на мосту – сюда во время дежурства заходят охранники для краткого отдыха – и сказал собравшимся там дежурным:
—– Все прошу сосредоточить на западной стороне, в сторожке лодочников. И связь с управой, и походы в уборную, и если завтракать соберетесь. Прошу строго придерживаться такого порядка.
То же самое он повторил Миядзи Синрокуро и всем другим подчиненным.
Длина моста Эйтайбаси – сто двадцать кэн с лишним. Он соединяет квартал Сага-тё района Фукагава и квартал Хакодзаки-тё в Нихонбаси. Встав посередине моста и оглядывая обе его стороны, Ватанабэ отрывисто и четко приказал:
— Миядзи, Окуяма, Юаса пойдут на западную сторону моста. Остальным троим назначаю восточную сторону, и на каждую – еще четверо солдат. Оставшиеся двое будут ждать – один в сторожке для лодок, другой – в сторожке на мосту.
Хоть было еще очень рано, на мосту уже стали появляться редкие фигуры прохожих. Не прошло и половины первой стражи с тех пор, как Миядзи вошел в сторожку, а небо уже полностью осветилось, алое зарево угасло, и наступил ясный осенний день, как нельзя более подходящий для празднества.
Все чаще стало слышаться легкое постукивание гэта – и кома-гэта, и хиёри-гэта. Появился Канэёси по прозвищу Сосна-Оборотень, рассыльный и подручный Ватанабэ, которому тот раз в полгода выдавал один бу денег на мелкие расходы, — человек зоркий, ничем не уступавший служащим у Ватанабэ охранникам.
Порыв ветра принес с берега бодрые звуки флейты и барабанов – это заиграл праздничный оркестр. Канэёси куда-то исчез, но вскоре вернулся вместе с молодцеватым парнем – как видно, работником харчевни при постоялом дворе; с руки у него свисал деревянный короб, в каких разносят еду заказчикам.
– Господин начальник Миядзи! – сказал Канэёси. – Господа Окуяма и Юаса сегодня чем свет поднялись. Думаю, у них уже начало кишки сводить...
Принесли угощение – большой кувшин сакэ и маленькие чарки по числу людей, а на узорчатом блюде – красиво уложенные суси и нарезанные кубиками – на один укус – разнообразные закуски.
— Ты что это, Канэ? За свой счет, что ли?
— Да нет, хотя хотелось бы. Это я шепнул пару слов Гондзю из квартала Мондзэн-нака-тё, воротиле здешнему. Как же иначе-то, ежели вдруг в его квартале да такие важные люди из полицейской управы для надзора за праздником собрались... Сами-то мы не просим, но перекусить-то надо. Ведь праздник же!
— Нечего, нечего. Ну, суси – еще куда ни шло. Но сакэ выпьешь – будет видать. Да и запах, когда дыхнешь… Ватанабэ заметит – задаст перцу....
— Да ничего не будет! Вы же тут на ветру продрогли до костей. Ну подумаешь – опрокинете чарочку-другую...
— Ватанабэ вообще-то человек хороший, но служака хоть куда и упрям – его с места не сдвинешь, все равно ничего слушать не станет, — проронил Окуяма, уже протянувший руку к блюду с суси.
— Да уж, Ватанабэ — не то что ты, — отозвался с насмешкой Юаса.
Миловидному стройному Окуяма едва исполнилось 19 – он только-только прошел обряд гэмпуку , но тем не менее уже был близок с молоденькой гейшей из «веселого квартала» Ёсивара, и даже по ее решению они собрались было вместе кончать жизнь самоубийством; чтобы замять и уладить это дело, отцу и братьям его пришлось немало помучиться. Однако Окуяма этим особенно обеспокоен не был, и когда его поддразнивали по поводу шрама на шее, он не только не смущался и не краснел, — лицо его еще и расплывалось в ухмылке.
Служащие квартальной управы по безопасности – все, кроме главы управы, — не мечтали подняться выше своего нынешнего положения. Хотя они числились служащими при бакуфу, правительстве сёгуна, но все заканчивали жизнь в одной и той же должности, нельзя было ни получить другой чин, ни перевестись в другое место, ни передать свою должность по наследству. А если, к примеру, сын главного охранника хотел служить как отец, он должен был наравне со всеми подавать прошение.
Жалованье также было не слишком большим. Начальник группы охранников получал 150—160 коку риса, 200.были пределом. Перейдя в надзиратели, он получал прибавку примерно в 30 коку – тоже негусто. Обычный же служащий охранной управы, если ему и следовали прибавки за выслугу лет или за поимку преступников, все равно больше, чем на сто мешков риса рассчитывать не мог. Зато служители управы — те, кто непосредственно был связан с жизнью горожан, а особенно те, кто совершал обходы по городу, даже взятки брали открыто, их доставляли прямо домой – от князей даймё, или самураев из свиты сёгуна, или от зажиточных купцов со словами:
— Это вам в благодарность за старания.
Служителей управы старались отблагодарить. Что называется, по секрету всему свету.
Благодаря этому дополнительному доходу у простого служащего полицейской управы вроде Миядзи, несмотря на мизерное жалованье, водились деньжата, и он мог нанять себе порученца из горожан (например, такого, как Канэёси), знал обо всех происшествиях в городе – и веселых, и печальных, и величали его «господин полицейский начальник», то есть он мог позволить себе держаться с достоинством.
Обычно служители управы знали подноготную всех и каждого. Некоторые из них по долгу службы просто обязаны были знать обычаи и нравы простого люда. Окуяма, ударившийся в разгул и зашедший чересчур далеко, был своего рода исключением.
В зависимости от того, с кем приходилось иметь дело, менялась и тактика – одних достаточно было припугнуть, других надо было мягко увещевать, закрывать глаза на мелкие проступки или делать вид, что ни о чем не догадываешься.
Ватанабэ Сёэмон тоже не был таким уж праведником. Если его звали пойти поразвлечься — он шел. К пирушке присоединялся. Но ему свойственна была врожденная прямота и честность, и он не мог привыкнуть к доставляемым на дом денежным подношениям, или к тому, чтобы по соображениям тактики порой спускать преступнику мелкие прегрешения. Надо сказать, что эта черта его характера временами проявлялась в речах и поступках.
С головой погружаясь в работу, он часто сердился на подчиненных за неисполнительность, отчитывал их, делал разного рода внушения. Старые служащие завидуя тому, что он пользуется доверием начальника полицейской управы, часто с ненавистью говорили о нем: «Ишь задавака! А ведь молокосос еще!» Среди рядовых полицейских тоже многие считали, что с ним трудно иметь дело.
Несмотря на все, Миядзи Синрокуро этот человек нравился. Даже в самом запутанном деле Ватанабэ никогда не начинал следствие с пыток, чтобы вынудить у арестованного показания. Он старался доказать вину подозреваемого с помощью неопровержимых доказательств, а не выбивал признание силой, и за это Миядзи втайне глубоко уважал его. «Вот это настоящая работа!» — думал Миядзи даже с некоторым трепетом. Цельность характера Ватанабэ ему очень импонировала.
Они успели только пригубить сакэ, когда пожилой сторож, несший службу на мосту, сказал негромко и неторопливо:
— Надо бы припрятать, господа начальники, и блюдо, и чарки...
— А ты чего вмешиваешься? Как смеешь?
— Да ведь пришли тут... К нам сюда...
— Что еще такое?!
— Господин инспектор здесь!
— Неужто Ватанабэ-сан пожаловал?
— Ведь ежели заметит – хорошего мало, верно?
— Чего раньше-то молчал!
Все в спешке кинулись запрятывать в короб блюдо с суси, кувшин и чарки, и как раз в этот момент за решеткой промасленных сёдзи мелькнула тень. В дверях сторожки, загородив проход, появилась высокая фигура Ватанабэ.