Вольфганг Амадей Моцарт

Содержание

Предисловие к русскому изданию

Признание Моцарту

Благодарственное письмо Моцарту

Вольфганг Амадей Моцарт

Свобода Моцарта

Предисловие к русскому изданию

На свой пятидесятилетний юбилей Карл Барт получил в подарок от Рудольфа Песталоцци, бизнесмена, в свое время способствовавшего изданию "Послания к Римлянам", абонемент на шесть концертов Моцарта. Все их Барт посетил за неделю! А в другой раз Барт вместе с Гансом Урсом фон Бальтазаром и его приятельницей Адриенной фон Шпеер отправились в Эйнзидельн и там целые сутки без перерыва слушали Моцарта в записях.

Любовь Барта к музыке Моцарта зародилась в детстве и не угасала до конца жизни. Еще в четырнадцать лет Барт написал либретто романтической оперы "Шестой сон составителя", в котором сочинил новые тексты на музыку моцартовских арий.

Критики Барта утверждают, что его богословие откровения не оставляет места для богословия культуры. Пауль Тиллих и Рейнгольд Нибур сурово порицали нежелание Барта использовать антропологию и культуру в качестве отправной точки в своих богословских размышлениях. Они замечали, что хотя лично Барт, разумеется, интересовался культурой, в его богословии ей места не находится. Верно ли это? Неужели музыка Моцарта не имела для богословия Барта никакого значения? Очевидно, нет.

Когда Барт достиг семидесяти лет – возраста, в котором, по правилам Базельского университета, преподаватели уходят на пенсию, – Карл Ясперс убедил руководство университета отступить от правил ввиду широчайшей известности Барта в светских научных и культурных кругах по всему миру.

По приглашению итальянского философа Умберто Кампаньоло Барт принял участие в конференции "Общества европейской культуры". Среди ее участников были поэт Стивен Спендер и четверо интеллектуалов из Советского Союза. Позднее Барт писал: "Я радовался тому, что нахожусь среди деятелей культуры (рядом со мной сидел Сартр!), хотя вопрос о смысле культуры для меня по-прежнему остается открытым. Я произнес (по-французски) небольшую импровизированную речь, в которой говорил о вере, надежде, любви и о том, что простые рабочие, не столь искушенные в вопросах культуры, как мы, возможно, в каком-то высшем смысле образованнее нас... Глава советской делегации одобрительно отозвался обо мне как о “революционере”. Очевидно, аудиторию Барта составляли отнюдь не только профессиональные богословы. И сейчас к его богословию с интересом и увлечением обращаются такие вполне светские люди, как например, писатель и критик Джон Апдайк.

* * *

В марте 1954 года в Штутгарте, вместе с аудиторией из трехсот человек, Барт слушал лекцию известного пианиста и музыковеда Юргена Уде, которого высоко ценил. Темой лекции была "Музыка Моцарта в богословии Барта" (с музыкальными иллюстрациями). Как видно, музыковеды, в отличие от многих богословов, находили в богословии Барта связь с культурой.

Не будет преувеличением сказать, что именно музыка Моцарта вдохновила Барта на написание "Церковной догматики". О знаменитой главе "Бог и Ничто" (тео-дицея Барта) в третьей части третьего тома своей "Догматики" он сам писал так: "Прежде чем писать эту главу... я долго слушал Моцарта (концерты для флейты, "Волшебную флейту", концерты для гобоя и фагота), и эта музыка наполнила меня жизненной силой".

Барт признавал, что не наделен особым музыкальным талантом или умением глубоко понимать музыку, хотя ему несколько раз случалось участвовать в любительском исполнении струнных квартетов Моцарта. Он не был склонен, как говорил сам, "отождествлять или смешивать историю спасения с историей искусств. Однако чудные мелодии Моцарта всегда вещали мне – не как Благая Весть, но как евангельские притчи о Царстве Божьем, благодатью Божьей открытом нам в Евангелии; и всякий раз, слушая Моцарта, я с потрясающей остротой испытываю то же чувство. Если бы не оно – не знаю, что могло бы подвигнуть меня к изучению богословия и к политике". В самом деле, в заключительном разделе своей "Догматики" Барт интерпретирует некоторые произведения искусства как притчи о Царстве Божьем.

Значительным событием в мире богословия стал семидесятилетний юбилей Барта в 1956 году. Однако сам Барт говорил, что этот год имел для него особое значение по другой причине – праздновалось двухсотлетие со дня рождения Моцарта. В честь этого юбилея Барт написал и опубликовал множество статей, одна из которых – "Благодарственное письмо Моцарту", обращенное к умершему композитору.

* * *

Читатели "Послания к Римлянам", написанного молодым Бартом, могут припомнить, как настороженно он относился ко всякому мистическому и визионерскому опыту. Насколько мне известно, Барт рассказывал лишь об одном мистическом переживании в собственной жизни. "Однажды в Концертном зале в Базеле, когда Клара Хаскил играла концерт фа-мажор, я вдруг увидел, что перед инструментом стоит сам Моцарт – увидел так ясно, что на глазах у меня выступили слезы. Вот так история, верно? К этой истории, когда я рассказал ему, серьезно отнесся даже Бальтазар – а уж ему мистического опыта не занимать. Во всяком случае, теперь я знаю, как выглядел Моцарт в последний год жизни". Уважение Барта к Моцарту было таково, что в одной из статей, посвященных его памяти, он говорит даже: "Если мне когда-нибудь суждено оказаться на небесах, то в первую очередь я спрошу там о Моцарте и только потом об Августине и Фоме, о Лютере, Кальвине и Шлейермахере".

Почему же такой приоритет отдается Моцарту, кото-рого часто считают человеком легкомысленным и не питавшим никакого интереса к духовной жизни? Потому, отвечает Барт далее, что Моцарт "знал о творении в его целостной благости нечто такое, чего не знали ни отцы церкви, ни наши реформаторы, ни ортодоксы, ни либералы, ни представители естественного богословия, ни истолкователи, облеченные Словом Божьим как доспехами, ни (разумеется!) экзистенциалисты, ни кто-либо еще из великих музыкантов, живших прежде или после него – никто из них не мог это сохранить и выразить. В этом отношении он был чист сердцем – бесконечно чище и оптимистов, и пессимистов".

Возможно, лучшим доказательством глубокой любви Барта к Моцарту является это смелое прочтение его музыки как свидетельства о славе Божьей, явленной в Его творении – особенно в эпоху, когда европейцы, потрясенные лиссабонским землетрясением, предпочитали думать, что Бог забыл наш мир. Во время учебы в Гарварде я не раз зачитывал гостям после ужина следующие строки Барта. Мне думалось, что это прекрасное рассуждение о Моцарте и творении побудит их проникнуться интересом к Барту и начать его читать.

* * *

"1756-1791. Годы, когда Бог оказался под обстрелом критики, и даже богословы – после лиссабонского землетрясения – были бессильны его защитить. Перед лицом этого испытания Моцарт обрел в Боге мир, далеко превосходящий все рассуждения, вопрошания, хвалы и упреки... Он слышал то, что и ныне слышат имеющие слух, но что мы не сможем увидеть до конца времен – Провидение в его целостности.

В свете конца он слышал гармонию творения, в котором существует и тень: но эта тень – не тьма, неудача – не поражение, печаль не может обернуться отчаянием, несчастье – перерасти в трагедию, а временная меланхолия – в беспросветное уныние. Радость в этой гармонии имеет пределы. Но свет, прорываясь сквозь тень, светит ярче... Вслушиваясь в творение в его целостности, не превозносясь над ним и не порицая его, он не просто создавал собственную музыку, но воспроизводил в своей музыке гармонию творения – двойственную и все же гармоничную хвалу Богу. Он не стремился выражать себя – свою личность, скорбь, благочестие или какую-либо “программу” – да и не нуждался в этом. Он был удивительно свободен от мании самовыражения. Он просто предлагал себя в качестве посредника, благодаря которому рог, металл и скрипичные струны запели голосами самого творения. Он был лишь ухом, воспринимающим эту музыку и передающим ее нам... Он умер в нищете и муках, как неизвестный солдат: могила его, как и у Кальвина, и у библейского Моисея – неизвестна. Но что с того? Что может значить могила для того, кто всей своей жизнью – просто, спокойно, искренне, без сомне-ний и колебаний, всем сердцем и душой – выражал благость творения Божьего, включающую в себя и ограниченность и смертность человека?"

Кристер Р. Сайрсингх
Библейско-богословский институт св. апостола Андрея,
сентябрь 2005 г.