Лучшие рецензии автора | Рейтинг |
Очаровательный кишечник. Как самый могущественный орган управляет нами | +173 |
Плюс жизнь | +33 |
Событие | +28 |
Книга Странных Новых Вещей | +26 |
Миниатюрист | +26 |
Побоявшись потерять независимость, безымянная рассказчица «Во власти» разрывает шестилетние любовные отношения с В., но информация о том, что мужчина, недолго думая, уже завёл новую любовницу, выбивает её из колеи. Героиня шерстит интернет, присматривается к прохожим и по крупицам собирает информацию о возлюбленной бывшего. И вот уже каждая попутчица в метро или слушательница на литературной конференции превращается в потенциальную соперницу.
Принято считать, что если ты выступаешь...
Принято считать, что если ты выступаешь инициатором разрыва, то страдания после расставания обходят тебя стороной. Вот только больно может быть не только от разбитого сердца и ощущения брошенности, но и от того, что твой привычный мир в один момент стал не таким, каким был прежде: больше некому позвонить, когда день не задался, не с кем пойти вечером в кино или разделить ужин. И хотя, отказавшись от отношений, ты сам сделал выбор, осознание, что кто-то сейчас имеет то, к чему ты теперь доступа не имеешь, действует деморализующе.
Героиня Эрно начинает записывать всё с ней происходящее, и именно эта фиксация собственного безумия и одержимости другой женщиной даёт ей возможность взглянуть на себя со стороны и осознать всю ненормальность ситуации. Версии новой возлюбленной В. множатся и захватывают пространство, вытесняя из него саму героиню, ведь помимо реальной женщины, город населяют её сомнительные копии, созданные в сознании рассказчицы и её записях.
Происходящее в книге Анни Эрно назвала «оккупацией». И действительно, чем ещё является это накатывающая и парализующая смесь ревности, злости и жалости к себе, как не временным захватом тела и разума? Однако неспособность владеть собой не снимает ответственность за совершённые в подобном состоянии поступки, и именно это – один из основных посылов «Во власти».
В молодости Глории Стайнем было два события, определивших дальнейший вектор её деятельности: в 1956 году девушка сделала подпольный аборт и уехала в Индию, где изучала идеи Махатмы Ганди, путешествовала по стране и общалась с её жительницами. Вернувшись в США, Стайнем устроилась работать журналисткой, выступала с публичными лекциями, а позже основала женский журнал нового образца, доказав, что даже домохозяек интересует не только одежда и косметика. Долгие годы она боролась за то, чтобы у...
«Моя жизнь в дороге» – хроника пятидесяти лет общественной работы и публичная платформа для чужих голосов. Со страниц этой книги говорит не столько её автор, сколько все те люди, с которыми Стайнем свела дорога: таксисты, жаждущие познавать мир без всяких фильтров, стюардессы, борющиеся за уважительное отношение к их труду, случайные прохожие, для которых встреча с активисткой стала поворотным событием, соратники в борьбе за равные права и уничтожение любой сегрегации, многих из которых уже нет в живых. Для этого многоголосья Стайнем не стала солисткой, но сыграла роль дирижёра. Хотя это она стояла на трибунах, речи её были посвящены проблемам тех, кто стоял внизу и внимал каждому слову.
Такого рода мемуары, наверное, не самое подходящее чтение для первого знакомства с культовой персоной, куда больше для этого годятся стандартные биографии формата «родился-жил-был». Зато «Моя жизнь в дороге» отлично справляется с задачей обзорного знакомства с настоящей Америкой и экскурса в историю социального активизма, обращая внимание не только на то, как много удалось изменить в обществе со времён марша в Сельме, но и то, как много работы ждёт впереди.
Джо исполняет Бетховена, как никто другой, но делает это только в общественных местах. Каждый раз, когда его пальцы касаются клавиш, залы ожидания аэропортов и вокзалов наполняются музыкой, а сердце старика – надеждой. Надеждой, что на этот зов придёт Она – девушка, от которой когда-то пахло пудрой, проблемами и лавандой…
На этом месте у меня уже начинает сводить скулы, а ведь я ещё не добралась до рассказа о том, что Джо в шестнадцать остался круглым сиротой и попал в католический приют,...
На этом месте у меня уже начинает сводить скулы, а ведь я ещё не добралась до рассказа о том, что Джо в шестнадцать остался круглым сиротой и попал в католический приют, где познал радость дружбы и горечь разочарования во взрослых. Именно там, всматриваясь в непроглядную тьму, под урчание вечно пустого желудка он вспоминал сладость поцелуев и шелест платьев от «Диор».
Ладно, выдохните, Жан-Батист Андреа гораздо лучший рассказчик, чем я, а потому его история о несчастном сироте, влюбившемся в своенравную дочь состоятельного спонсора, обошлась без всех этих отвратительных языковых штампов и сюжетных клише. Никаких вам разбитых сердец и сломанных жизней. Никто не продавал воспитанников приюта в сексуальное рабство, не дробил им коленные чашечки и даже пытки водой не устраивал. Возлюбленная героя не умерла от чахотки (но это не точно!) и не вышла у него на глазах замуж за другого. И тем не менее, история Джо не лишена драматизма и не оставляет читателю шанса остаться к ней равнодушным.
«Дьяволы и святые» – книга не о том, как боль и страдания вытесняют из наших жизней всё остальное, превращая людей в жалкие копии себя прежних, напротив, при всём своём безрадостном содержании, этот роман наполнен светом и любовью. Где-то в уголке сердца у каждого из героев хранится законсервированный на худшие времена момент счастья и радости, и когда эти времена настают, осознание того, что жизнь – это не только боль и тлен, раз за разом помогает им пережить все печали и невзгоды, какими бы страшными они ни были.
Регионы севера Франции частенько подвергаются осмеянию со стороны южных соседей, мол, говорят непонятно, манеры те ещё и, вообще, у них там своя атмосфера. И вот в эту самую атмосферу и погружает нас Матиас Энар в «Ежегодном пире Погребального братства». Тридцатилетний антрополог Давид Мазон приезжает исследовать жителей деревеньки Пьер-Сен-Кристоф для своей диссертации. Он селится в пристройке к фермерскому дому, которую гордо именует «Дебри науки», и готовится идти в поля, то бишь болтать с...
В тот самый момент, когда читатель привыкает к безалаберному рассказчику и теряет бдительность, Матиас Энар вдруг резко меняет стратегию повествования и сообщает, что местный кюре превратился в кабанчика. И это, знаете ли, не шутка какая, а информация не менее значимая, чем сообщение о том, что Аннушка пролила масло. Колесо вертится, круговорот Жизни и Смерти не останавливается ни на секунду…не считая, конечно же, ежегодного пира Погребального братства. Два дня в году, пока могильщики не вылезают из-за стола, сама Смерть дозволяет им радоваться, обсуждать неэкологичность лакированных гробов и отсутствие в профессиональном сообществе женщин.
«Ежегодный пир Погребального братства» – книга, каким-то чудом сочетающая в себе самобытность и крепкую связь с литературными традициями. Физиологичность Рабле, образность Ренье, поэтичность Вийона, любовь к родным краям множества французских летописцев и бардов, труверов и трубадуров, воспевающих места, где они родились и выросли – всё это сознательной и бессознательно улавливаешь при чтении романа, попутно пытаясь распутать тот клубок историй одной местности, что автор вложил тебе в руки.
Парижская лицеистка Марго Лув давно привыкла скрывать своё происхождение. Её мать – известная театральная актриса, отец – министр культуры Франции, озабоченный сохранением образа верного мужа и заботливого отца двух сыновей. Раз в несколько месяцев они играют в семью: прекрасная Анук Лув наглаживает любовнику носовые платки, а тот, в свою очередь, общается с дочерью-подростком, в свидетельстве о рождении которой в графе отец стоит жирный прочерк.
Гром среди ясного неба в этой тайной идиллии...
Гром среди ясного неба в этой тайной идиллии второй семьи политика – публикация в СМИ совместных фото Марго с отцом. Кажется, что за стадией отрицания рано или поздно явится и принятие, но в этой истории всё пойдёт не по плану…
Необдуманное решение девушки придать огласке историю своей семьи запускает эффект домино, позже перерастающий в неконтролируемый лесной пожар. По мнению Марго, она слишком долго жила в тени и не могла в достаточной мере влиять на свою жизнь, так что, дорвавшись в свои семнадцать до возможности быть увиденной и услышанной, отрывается по полной, легкомысленно вторгаясь на территорию чужих отношений.
Эгоизм героини вполне объясним её юным возрастом и внутрисемейной ситуацией. Влезшим в её шкуру и примерившим её оптику читателям начинает казаться, что в романе в кого ни плюнь – попадёшь в законченного эгоиста: родительница Марго категорически отказывается от роли традиционной матери, будто и не задумываясь о том, что необходимо дочери, а взрослые друзья используют девушку в своих интересах. Кажется, что ни любовь, ни дружба никогда не ходили по тем же улочкам, что и герои «Истории Марго».
Ожидающие от этой книги скандалов, интриг и расследований, наверняка останутся разочарованы: сюжет романа отказывается идти по проторенной дорожке журналистских расследований и полностью сосредотачивается на тонкостях взросления, становлении идентичности и отношениях героини с матерью. Санаэ Лемуан с филигранной точностью фиксирует все изменения в сознании Марго, благодаря которым, она на наших глазах за 370 страниц превращается из строптивого подростка в уверенную молодую женщину.
Как по мне, Эмма Клайн слишком много отдала на додумывание читателю, из-за чего кажется, что перед тобой не законченные рассказы, а лишь идеи.
Качество издания у Фантома, как всегда, отменное.
Ожидала вариацию на тему "Копенгагенской трилогии", но "Лица" и похожи, и не похожи на неё одновременно. Слог более тягучий, повествование хочется сравнивать не с ручьём, а с вязкой жижей.
Практически всю повесть героиня находится в психиатрической клинике и слышит голоса, которые уверяют её в том, что домработница хочет её убить, а муж - сбежать в закат с дочерью. Вот, собственно, и весь сюжет.
На первый взгляд возлюбленный Лильи прекрасен и снаружи, и изнутри: статен, красив, начитан, знаток постструктурализма и древних языков, убеждённый вегетарианец. Проблема лишь в том, что он *удак, и это не лечится. Прикрываясь тяжёлым детством в компании жестокого отца, мужчина манипулирует своей возлюбленной, постепенно доводя её до эмоционального опустошения. Уровень шума от тревожных звоночков и рябь в глазах от красных флажков превышают все допустимые нормы, однако девушка считает, что...
«Магма» хоть и не претендует на автобиографичность, охотно использует приёмы, полюбившиеся автофикшну: искренность и подлинность переживаний не вызывают сомнений. С помощью повествования от первого лица, Торе Хьерлейвсдоттир удаётся перенести читателя не только в голову своей героини, но и под кожу. Роман наполнен физическими ощущениями боли и страдания, главное из которых – жжение. От ссадин, слёз, от горячей магмы, которая заполняет вены и через грубые порезы изливается на кожу после очередного превращения принципов в ничего незначащие слова. Все границы личного или допустимого не столько постепенно стираются, сколько одномоментно уничтожаются разрушительной силой токсичных отношений.
Как ни странно, надрыву Лильи, что скрывается за её словами, почти не находится места в самом нарративе. «Магма» написана так, словно бы перед нами не хроника разрушения личности, а девичий дневничок, в котором с лёгкой иронией описываются всякие ничего не значащие глупости, типа очередной ссоры с родителями или вечеринки в компании школьных друзей. Этот контраст между текстом и подтекстом, реальностью объективной и той, что Лилья пытается нормализовать через текст, объясняя и оправдывая свершаемое над ней насилие, одновременно раскрывает механизмы работы газлайтинга и демонстрирует общепринятые нормы разговора о психологическом насилии.
Долго не понимала, как рассказать о «Каким быть человеку» Шилы Хети и чего в этой книге такого особенного, что открыв еe «просто полистать», я конкретно так залипла и не отлипла, пока не дочитала. Сюжета почти нет, вместо него – будни канадской молодёжи и трындeжь об искусстве. Герои – миллениалы, представители творческого прекариата. Местами это напоминает сериал «Девочки», даже саму Хети легко представить Линой Данэм в образе Ханны, а еe дружок Израэль – вылитый Адам в первых сезонах.
Для...
Для меня секрет «Каким быть человеку» заключается в том, что это противоположность однотипно приторной «вдохновляющей прозы». История о том, как у Шилы ни хрена не получается. Брак, дружба, отношения, многострадальная заказанная пьеса, просто быть собой... Ни-че-го. Она рассказывает об этом в обычной ироничной манере, фиксируясь на мелочах и периодически упуская главное. Так что, каким быть человеку вы из книги не узнаете, зато проникнетесь самим процессом поиска ответа на этот вопрос жизни, вселенной и всего такого.
Многоликие, многорукие девочки – богини кофеварения и ксерокопирования. Им молятся из утилитарных соображений, о них забывают тот же час, как только мольба реализуется. Их не три, как мойр, и не семь, как муз, их много, много больше, столько, что не счесть. Они обитают в каждой институции и не только. Шелестят бумажками, стучат клавишами, одёргивают юбки, подтягивают колготки. Они уже там, когда вы приходите, и всё ещё там, когда забираете трудовую. Их день – Восьмое марта.
Девочки рожают...
Девочки рожают детей, хоронят родителей, выходят на пенсию. Ничего из этого не освобождает их от коллективного наименования. Катя, Наташа, Ира, Аня... зачем запоминать имена, если «девочки» – обращение, в котором никто не видит ничего уничижительного. Никакой детскости и неопытности, никакой несерьёзности и безответственности. Ведь они и сами так себя называют, не так ли?
Кажется, что, как и сами девочки, сборник Дарьи Серенко должен был существовать всегда. Ведь разве стали девочки неотъемлемой частью институций только сейчас? Разве только сейчас осознали, что их отношения с работой – чистой воды абьюз? Но нет, в выходных данных 2021 год. Презентация прошла чуть больше недели назад. Я стояла на ней и думала: надо же, как точно подмечено, как ловко ухвачено, почему никто не писал об этом раньше?
Осознать и описать себя как элемент системы, а не личность с набором индивидуальных качеств безумно сложно, потому что невозможно смотреть на что-либо сразу и изнутри, и снаружи. А девочки настолько зависимы от институций, что редко покидают их раз и навсегда, чаще меняют одну на другую. Абсурд становится привычной нормой, подчинение приказам – безусловным рефлексом. Желание что-то изменить растворяется в воздухе, ему на смену постепенно приходит готовность делать что угодно, лишь бы не трогали. Лишь бы премия раз в квартал и новогодний корпоратив.
Нас всех порой цепляют «незначительные детали» - события и случаи, о которых мы случайно узнаём из нечаянно подслушанных разговоров или от скуки прочитанных постов и статей. Некоторые из нас становятся такими историями просто одержимы. Таков нобелевский лауреат Патрик Модиано, некогда заметивший в «Пари-Суар» 1941 года объявление о пропаже Доры Брюдер. Такова и Адания Шибли, прочитавшая статью о том, что в 1949 году солдаты армии обороны Израиля нашли на территории пустыни Негев, куда они были...
Рассказчица «Незначительной детали» появилась на свет ровно 25 лет спустя после изнасилования и убийства незнакомой палестинки. Она неоднократно повторяет, что именно случайное совпадение дат не даёт ей перестать думать об этой истории, но любой читатель поймёт: это, конечно, не так. Страх перед солдатами, уже ставший частью генетического кода, – вот что на самом деле так роднит этих двух незнакомых арабских женщин, никогда не видевших друг в друга в лицо. Между ними промежуток в 70 лет, но обе они чужие на своей земле и живут с осознанием того, что в случае чего никто не встанет на их сторону и не защитит. Ты можешь всю жить прожить в Израиле, говорить на иврите, но если твой паспорт не того цвета, никогда не получишь гражданство и права, которые есть у живущих рядом. Ситуация не решается, потому что одна из сторон не видит в этом никакой проблемы.
К жертвам войн причисляют убитых и покалеченных. Есть статистика по смертям, по детям, оставшимся без родителей. Озвучивают примерные числа убитых в бою. Статистику по изнасилованиям я встречала лишь раз, в «Жестоком континенте» Кита Лоу. Женщины, которых друг за дружкой насиловала рота солдат – Незначительная деталь любой войны, чего о них упоминать. Они не становятся частью статистики, не получают статусов или льгот, молчат в тряпочку о случившемся, чтобы не получить тонну ненависти от своих же. И некоторые из них мечтали о том, чтобы получить пулю в затылок, когда все закончилось…
Пятнадцатилетний Эзра Крамер – настоящий бунтарь. В его ультраортодоксальной общине о том, чтобы оказаться наедине с девушкой или просто взглянуть ей в глаза на людях, нельзя и мечтать, Эзра же устроил красотке Малке Портман фотосессию в мужском туалете «Ешива Хай Скул», за что с позором вылетел из школы. Следуя за мечтой стать профессиональным фотографом, юноша, по мнению членов общины, уже зашёл слишком далеко, но Эзра твёрдо намерен идти ещё дальше.
В то время, когда религиозные общины...
В то время, когда религиозные общины становятся всё малочисленнее, а ортодоксальные иудеи подвергаются критике со стороны своих светских собратьев, решение родителей Эзры примкнуть к бостонским ортодоксам сразу после колледжа выглядит как минимум странно. В попытке показать всю серьёзность намерений и продемонстрировать, что они действительно свои, чета Миллеров перестала быть своей для родного сына, вынужденного искать утешение и поддержку на стороне. Религиозные правила в доме Эзры превратились в догму, а любой, кто задаёт вопросы и проявляет сомнение, оказывается по ту сторону закрытой двери.
Нелепица, но на самом деле и Эзра, мечтающий о большом мире, и его родители, сбежавшие в замкнутый мирок брайтонской общины, хотели одного и того же – сделать свою жизнь полнее, расширить угол охвата. В обоих случаях это привело к обратному эффекту: новое не прибавлялось к старому, а вытесняло его. Фокус размывался, терялся среди многочисленных объектов и понять, что на самом деле важно, героям становилось всё сложнее.
Симоне Сомех – вовсе не попирающий веру предков злодей, видящий в религии сплошное зло и бессмысленные ограничения, скорее уж, ненавязчивый мягкий наставник, направляющий своего героя и читателя на путь гармоничного сочетания веры и личных установок. Вместо того, чтобы хлопать дверьми, сжигать мосты и рвать все нити, он предлагает путь принятия. И первый шаг на этом сложном пути – принять себя самого.
Сюжетная формула во "Вскормленной" ровно та же самая, что и в дебютном романе Бродер "Рыбы", наполнение даже менее эксцентричное, но история не цепляет. Много хождений по кругу и зацикливания на еде и сексе.
«Трилогия Мёрдстоуна» могла бы быть типичным романом о том, как через прореху в наш мир попала всякая фэнтезийная нечисть и давай тут творить непотребства, но, согласитесь, громадная говорящая муха в английской глубинке – это не то, чтобы сильно жутко в мировых масштабах. Так что всё опять сжимается до размеров человека и превращается в историю о пытающемся вернуть себе былую славу писателе, который сходит с ума от необходимости создавать нечто абсолютно ему чуждое ради славы и денег. В итоге,...
Катрин – воительница за утраченную память. Её оружие – старые фотографии, архивные записи и подслушанные в детстве разговоры. Её топливо – идущее изнутри отторжение, подталкивающее к бегству и заставляющее чувствовать себя одинокой везде, где бы женщина ни оказалась. Когда-то впитанное через поры на коже, оно пробралось внутрь, заполнило собой всё пространство, передавалось из поколения в поколение и в конце концов стало связующей нитью между членами одной семьи. Лондон, Стокгольм, Фессалоники....
Роман Элизабет Осбринк умело маскируется под рассказ об одной семье, хотя на самом деле представляет собой историю даже не одного народа, а всей Европы. Бесконечные волны миграции, постоянные гонения и погромы – вот что на самом деле сформировало современное общество и сплотило семьи. Как бы страшно это ни звучало, но при таком взгляде на мир, Холокост выглядит просто как следующий виток нескончаемого геноцида. Да, масштабы поболе, чем при Гранадском эдикте, а последствия страшнее, чем в случае Вальядолидского статута, но ни убийства, ни гетто, ни даже жёлтые знаки на одежде не были изобретением XX века.
Хуже, чем получить в наследство вечный страх и готовность к бегству, может быть только генетическое заболевание. В случае последнего можно разве что развести руками и корить судьбу за несправедливость, но что делать в случае первого? В чём найти точку опоры, когда видишь, как память о предках становится оплёванным камнем под ногами прохожих? Как не утонуть в боли и обиде, осознавая, с какой лёгкостью можно превратить прошлое из вырезанного в камне в написанное на глиняной дощечке? Героиня «Отторжения» находит ответы на все эти вопросы, и они делают роман самым пронзительным произведением о «путешествии памяти».
Мне кажется, мнение любого русскоязычного читателя о «Шенне» Пядара О`Лери очень похоже на то, что иностранцы говорят об Александре *нашем всём* Пушкине. Читая солнце русской поэзии в переводах, товарищи абсолютно не врубаются, что же в его прозе и поэзии такого, почему русские ставят его в один ряд с Чеховым, Толстым и Достоевским. А соль-то вся не в том что и про что, а в том как. И вот это «как», так отличное от языка Жуковского, Баратынского или, прости господи, Гнедича, полностью теряется...
Соль «Шенны» тоже в языке. Пядар О`Лери одним произведением буквально провёл реформу ирландского языка и литературы: взял фольклор с его просторечьем, да и засунул его в роман, а роман, в свою очередь, в пьесу. Это я упрощаю, тут всё как надо: в зайце – утка, в утке – яйцо! Но если смотреть на всё это с позиции русского человека, читавшего бесконечное количество сказочек про то, как мужики чёртов обдуривали, то можно и не понять, за что же история башмачника Шенны стала ирландской классикой и постоянным участником школьной программы по литературе.
Ну да ладно, можно полюбить «Шенну» и без всех этих историко-литературоведческих прелюдий, ежели вы испытываете симпатию к разного рода историям с участием инфернальных существ, приключениям или просто всему ирландскому (читай: «немного безумному»). Под одной обложкой вы получаете не только сказ о Шенне, истратившем три желания от ангела господня на всякую фигню и заключившем после этого сделку с Дьяволом, но и несколько сопутствующих сюжетов, в которых можно найти и смелых женщин, и справедливого короля, и ирландскую свадьбу, и даже троллинг английского языка (эт моё любимое!). Главное: тут всё абсолютно непредсказуемо!
И да пусть вас не смутит «кармическое воздаяние в авраамическом мире с его манихейской дихотомией и строгой биполярностью»!
Практически бессюжетная книга, состоящая из описания эксцентричных работников интерната. Честно говоря, читая про "преломляющуюся реальность", ожидала нечто в духе "Школы для дураков", но нет, это скорее что-то в духе голливудского капустника Уэса Андерсона.
Банни 41, она написала четыре романа и воспитала двух котов, но это абсолютно не важно, потому что люди всё равно не воспринимают её всерьёз. Достаточно ли это весомый повод для того, чтобы впасть в депрессию? Тогда как насчёт того, что родители Банни, разводящие кроликов на мясо, назвали Кроликом своего ребёнка? Оправдает ли продолжительную ангедонию смерть кошечки? А что, если умерла лучшая подруга?
Стоп! Почему вдруг вообще кому-то приходит в голову оценивать чужую болезнь, искать для неё...
Стоп! Почему вдруг вообще кому-то приходит в голову оценивать чужую болезнь, искать для неё причины и размышлять о том, достаточно ли человек пострадал в этой жизни, чтобы мыть голову реже раза в неделю и тыкать себя вилкой в бедро? «Возьми себя в руки и не парься» – это, конечно, отличный совет, но неплохо было бы всё-таки оставить его себе.
Бинни Киршенбаум не стала придумывать своей героине полный набор травм, не сделала её тонкой натурой, остро переживающей все несправедливости на свете, Банни – обычная женщина со своими тараканами, которые доставляют дискомфорт не только окружающим, но и ей самой. Героиня нередко бывает жестока и эгоистична по отношению к близким, она явно не отказалась бы, чтобы все вокруг испытали то же, что испытывает она, но невозможность контролировать свои чувства – это не только признак плохого воспитания и дурного тона, о чём мы разительно быстро забываем, когда чужой негатив касается нас самих.
«Кролиководство» – роман полный чёрного юмора для тех, кто никогда не страдал депрессией, и психологических триггеров – для тех, кто знает, что это такое. Так что я бы на вашем месте дважды подумала, прежде чем брать его в руки в надежде похихикать над обитателями психиатрического отделения: велик риск, что после забавной сцены с описанием того, как героиня плачет без остановки из-за какой-то ерунды, вы сами будете рыдать в подушку весь оставшийся вечер.
Трилогия Сьюзен Джуби об Элис МакЛеод, стартовавшая в 2000 году с романа «Я выбираю Элис», была настолько популярна в Канаде, что даже обзавелась ситкомом-экранизацией, главную роль в котором исполнила восходящая звезда канадской поп-сцены Карли Маккиллип. Двадцать один год спустя роман добрался-таки до русскоязычного читателя, но свою порцию славы явно недополучил. История пятнадцатилетней Элис, фанатки «Хоббита», мечтающей стать известным культурным критиком, осталась незамеченной, хотя с...
Желания Элис – типичны для её возраста. Девочка хочет демонстрировать свою уникальность, при этом не выделяясь: яркая внешность – да, эксцентричные повадки – лучше не надо. Проблема лишь в том, что героиня не особо-то понимает, как ей вести себя со сверстниками, потому как общения с ними в её жизни было минимум: заявившись в первый раз в первый класс в костюме хоббита (волосатые пятки и трубка во рту включены), она тут же отправилась на домашнее обучение. Братец, разводящий рыбок, увлекающаяся эзотерикой маман, сочиняющий «грязные рассказики» отец да психолог, сам явно нуждающийся в терапии – вот и вся компания Элис день за днём. И лишь кузина Фрэнк, заработавшая себе клеймо «трудного подростка», кажется ей достойным примером для подражания.
«Я выбираю Элис» – пример романа взросления, написанного от лица ненадёжного рассказчика. Героиня, вещающая из этого странного лимба между детством и взрослостью, не в состоянии оценить весь драматизм или комизм ситуаций, в которых она оказывается. Её взгляд на мир, немного наивный, немного критичный отлично отражает раздрай, творящийся в голове подростка, для которого важнее казаться, чем быть, а собственная уникальность не имеет абсолютно никакой связи с тем фактом, что уникален каждый. Читатель, обладающий жизненным опытом побогаче, чем у пятнадцатилетней девочки, наверняка увидит в этой истории куда больше, чем просто набор забавных эпизодов из жизни эксцентричного семейства.
Помните в 1990е на видеокассетах к нам попал фильм «Совершенное оружие», в котором мужик, похожий на Гену Букина, в одиночку решил отомстить всей корейской мафии за то, что та убила его любимого наставника Кима? Вот и я не помню! А меж тем в нём есть классная метафора: единственно возможное совершенное оружие – это человек, всему остальному в этом мире на совершенство плевать.
Безымянный рассказчик «Совершенного выстрела» – молодой снайпер, за три года превратившийся из желторотого...
Безымянный рассказчик «Совершенного выстрела» – молодой снайпер, за три года превратившийся из желторотого новобранца в аса своего дела. Убийство для него – настоящее искусство. У него есть не только собственные ритуалы, но и собственная философия. Он упивается тем, какой эффект производит на окружающих, и абсолютно доволен своей жизнью. И всё бы ничего, предназначение найдено, войне в его родной стране не видно конца и края, но однажды в его жизни появляется нечто помимо войны. И это нечто – любовь.
Человек, в отличие от оружия, не ставится на предохранители. Основной навык убийцы – отстранение, главное качество влюблённого – вовлечённость, нет такого рычага, потянув за который, можно превратиться из хладнокровного убийцы в эмпатичного душку.
Главный герой этой притчевой повести стоит на краю пропасти, шаг в которую превратит его из запутавшегося мальчишки в мёртвого внутри мужчину. Сделает ли он этот шаг или, наоборот, найдёт в себе силы отойти подальше? Вот только волноваться читателю приходится вовсе не за распахнувшего перед ним душу рассказчика, а за юную Мирну, которой не повезло стать возлюбленной человека, променявшего способность любить на те самые совершенные выстрелы. Ведь с того момента, как она попала в прицел его взгляда, она уже была обречена.
В отличие от авторов «потерянного поколения» Матиас Энар даже не пытается вписать своего героя в обычную жизнь с её радостями и тяготами. Когда тот сделал свой первый Совершенный выстрел, выстрел, который заставил его испытать ни с чем несравнимое удовольствие, он навеки захлопнул дверь в наш мир, предпочтя вечную бойню. Показать такого героя вблизи, заставить влезть в его шкуру и испытать к нему хоть каплю жалости – совершенный выстрел в сердце читателя.
Профессор с лёгкостью продолжит числовой ряд, высчитает корень или решит уравнение – работать с числами для него так же естественно, как дышать. Недоступная красота окружающего мира компенсируется красотой царицы наук, отсутствующий азарт к реальной жизни замещён азартом решения математических задач. Память Профессора хранит в себе множество формул, но не в силах удержать того, что было полтора часа назад. 80 минут – тот строгий предел кратковременной памяти, та короткая магнитофонная лента...
Десятая звёздочка на карте клиента агентства по найму персонала для дома – его новая (читай «очередная») домработница. Каждый день они знакомятся заново: он узнаёт дату её рождения и размер ноги, она думает как бы получше замаскировать в приготовленном к ужину блюде морковку.
Наука и жизнь для Еко Огава отнюдь не противопоставленные друг другу вещи, поэтому витающий в мире числе Профессор и простая, как три копейки, помощница по хозяйству на страницах романа не вступают в конфронтацию, а прекрасно дополняют друг друга. Каждый открывает для другого ранее закрытый и недоступный для него кусочек мира, который делает жизнь полнее и насыщеннее. Вместо того, чтобы высмеивать узколобость математика или глупость домработницы, писательница сконцентрировалась на том, что их объединяет, на тех человеческих качествах, которые дают возможность людям из абсолютно разных социальных слоёв не просто эффективно взаимодействовать в рамках рабочих отношений, а стать близкими друзьями.
В этой истории нет американских горок сюжета и выпрыгивающих, как чёрт из табакерки, твистов. Специалисты по creative writing наверняка нашли бы в романе миллион ошибок в том, как строится арка персонажа, с какой скоростью движется сюжет (как улиточка) и насколько неявно проявлен конфликт. Но всё это не имеет абсолютно никакого значения, ведь в том числе с помощью спокойного и размеренного повествования Еко Огава без труда добивается того, что её герои кажутся близкими и реальными, а их дружба – аксиомой, не требующей доказательств.
В 21 год Гекла села на автобус в столицу и навсегда покинула место, где разворачивались события «Саги о людях из Лососьей Долины». Она ещё не знает, что быть писателем в Исландии – это не писать книги, выплёскивая всё, что разрывает тебя изнутри на бумагу, а проводить вечера в кафе «Мокко» и обсуждать Стейна Стейнара в компании таких же ночных сторожей, по утрам оббивающих пороги редакций газет со своим новым стихотворением.
Названная в честь вулкана, по всем правилам Гекла однажды должны...
Названная в честь вулкана, по всем правилам Гекла однажды должны была залить окружающих обжигающей лавой, но вместо этого она старательно извергается по чуть-чуть каждую ночь на бумагу, стуча клавишами печатной машинки, пока её бойфренд-поэт видит десятый сон. Такой же способ существования выбрали для себе и друзья Геклы: мечтающий шить костюмы для театра гей Джон и изображающая счастливую жену и мать, разочарованная в жизни поэтесса Исэй. Они ведут двойную жизнь, с интересом следят за событиями в Америке, где Мартин Лютер Кинг произносит свою знаменитую речь, и жаждут, чтобы равные права наконец появились у всех, вне зависимости от цвета кожи, пола и сексуальной ориентации. Вот только Исландия слишком консервативна для того, чтобы позволить каждому быть тем, кем хочется...
Обманчиво простая, эта история не оставит равнодушным никого, кто хоть раз стоял перед выбором: смириться с тем, что навязано тебе обществом или рискнуть и побороться за право самому решать, какой будет твоя жизнь. Только не нужно ожидать от этого романа банальной духоподъемной прозы о том, что если пробовать, то обязательно получится. «Мисс Исландия» честна со своим читателем и откровенно говорит о том, что не всем мечтам суждено сбыться, и иногда бывает так, что единственное место настоящей поэзии – укромный уголок под мойкой, скрытый от посторонних глаз шваброй.
Иде сорок. Мужчины в её жизни появляются эпизодически и надолго не задерживаются, ведь у них давно уже есть семьи, которые их ждут к ужину. Детей нет, в планах лишь заморозить яйцеклетки на случай, если когда-нибудь представится шанс оплодотворить их семенем не таинственного незнакомца, а близкого человека. О своём решении Ида собирается рассказать сестре Марте, но, не успев переступить порог семейной дачи, где на выходных планируется отметить юбилей матери, узнаёт о том, что Марта...
Идеальные взрослые в нашем неидеальном мире – те, кто принимает решения и берёт на себя ответственность за них. Кто готов принять чужой выбор. Кто живёт своей жизнью, вместо того, чтобы постоянно лезть в чужую. Кто решает свои проблемы самостоятельно, не боится озвучивать своё мнение. Кто позволяет себе быть слабым, плакать, когда больно и смеяться, когда хорошо. В общем, если бы для того, чтобы завести ребёнка, люди сдавали бы экзамен на взрослость, человечество уже давно исчезло бы с лица Земли…
Во «Взрослых людях» взрослых нет. Есть выросшие дети, всё ещё борющиеся за внимание мамы, за дружбу со взбалмошной девочкой, за симпатию мужчины, такого же невзрослого, как они сами, за дачный домик и своё место под солнцем. Будто бы счастья точно на всех не хватит, и его кусочек достанется только тем, кто успел урвать себе немного, вырвав из руки ближнего. Да и что в их понимание счастье? Чтобы всё как у всех, иначе кому это нужно!
Марие Ауберт не пришлось выдумывать, как бы хитроумней стравить своих героев, ведь даже в рамках будничных хлопот и вечерних разговоров за бокалом вина, они всегда готовы невзначай кольнуть побольнее или закатить истерику на ровном месте. Достаточно лишь поместить их в герметичное пространство и наблюдать, как самые обычные люди, ничем не хуже и не лучше других, но погрязшие в своих комплексах, прыскают ядом во все стороны. Этот яд неминуемо попадает и на них самих, щиплет и жжётся, но вместо того, чтобы одуматься, от боли и обиды они лишь сильнее раззадориваются.
Что тут сказать? Книжка прекрасная, ситуация грустная!
«Ответы и другие вопросы» страницу за страницей демонстрируют, что в жизни может пойти не так. Нетаковость выстраивается по нарастающей от застревания в ведре и еженочно разбрасываемых по дому какашек до внутренних кровотечений, вызванных множественными опухолями, и самоубийства младшей сестры, после которого и твой собственный брак, и брак родителей затрещит по швам и развалится. Энтропия нарастает, слёзы смеха сменяются слезами горя, и читателю остаётся только недоумевать: как Элли Брош...
Основная проблематика нового сборника Брош связана со сложностью дружбы с самим собой. Как человек, знакомый со всеми нашими недостатками, тараканами, загонами, прибабахами вообще может захотеть быть нашим другом? Он что, ненормальный? И как нашей адекватной взрослой сущности обуздать и приручить того долбанутого на всю голову зверька, который живёт внутри и периодически выпрыгивает на всеобщее обозрение, заставляя нас наутро то краснеть, то бледнеть? Элли уверена, что заклинание дружбы необходимо нам всем, и никто не должен чувствовать себя маленьким бессмысленным чудиком, даже если на самом деле таковым и является.
В этой книге нет полюбившихся мне после «Гиперболы с половиной» просто собаки и пса-помощника, зато есть парочка котов, ворсистая собака и ответ на вопрос о том, как Брош удавалось с таким смирением и без всякого раздражения относиться к особенностям своих животин. Просто она сама точно такая же, разве что камни не ест.
Помню, какое негодование я испытывала в ноябре прошлого года, после прочтения новостной заметки о том, что в Польше врачи отказались абортировать нежизнеспособный плод, заняв выжидательную позицию, а потом не успели спасти женщину от заражения крови, после того, как тот всё-таки умер в матке. Виной тому, конечно, не нерасторопность конкретного специалиста или кризис в медицине, а государственный запрет на проведение абортов, в том числе по причине «дефекта плода». С чего вдруг сборище польских...
То же самое чувство накрыло меня при чтении «События» – истории о том, как в 1963 году двадцатитрёхлетняя студентка парижского университета, узнав, что беременна, пытается, но не может сделать аборт. Подписав закон о запрете абортов, президент республики будто бы удалил из языка само слово. Нельзя не только проводить процедуру, но и говорить о ней. Все всё знают, все всё понимают, но героиню окружает стена молчания и презрения, ей кажется, что она единственная во всём мире столкнулась с такой проблемой, а все её товарки – сплошь непорочные девы, готовые ждать своего единственного хоть до самой смерти.
«Событие» очень хорошо описывает, как страх одного сделал героиню абсолютно бесстрашным перед другим. Девушка так боится за своё будущее, которого может не быть, если вскоре университетская скамья сменится комнаткой, завешанной пелёнками, что абсолютно перестаёт бояться смерти. Именно страх является её движущей силой, и в какой-то момент ты понимаешь, что жизнь женщин – это вообще сплошные страхи и их преодоление. Страх забеременеть в юности сменяется страхом не забеременеть в зрелости, с заветными двумя полосками появляется страх родов, бесконечные страхи за здоровье младенца со временем перерастают в бесконечный страх того, что может случиться с ребёнком в этом большом мире. На фоне этого огромного снежного кома страхов привычная глазу вязальная спица и вправду выглядит не так уж жутко.
В очередной раз удивилась таланту Кнаусгора: человек просто пересказывает будни, в большинство из которых не происходило ровным счётом ничего, а ты читаешь и не можешь оторваться.
"Детство" вполне можно читать как самостоятельный роман, если не знакомы с предыдущими частями цикла. Тогда получится просто история взросления в шведском посёлке в 1970-80е: отношения с родителями и старшим братом, дружба, первые влюблённости и пр. мелочи жизни.
Комиксы Лив Стрёмквист для меня автопокупаемый товар. Я люблю её юмор, её стиль, мне интересны те темы, которые она поднимает в своём творчестве. Но мы с вами тут говорим начистоту, так что знайте: «Жену Эйнштейна» не спроста перевели и издали не в первую очередь, это товар для поклонников, не столько ценный сам по себе, сколько потому, что сделан любимым автором. То бишь не стоит начинать с этого комикса знакомство со Стрёмквист, но вполне можно его продолжить, если вам уже полюбились «Плод...
«Жена Эйнштейна» – сборник небольших комиксов-анекдотов, объединённых одной темой – недооценённость и притесняемость женщин в этом патриархальном мире. Стрёмквист рисует хит-парад «Самых стрёмных бойфрендов», рассказывает про Надежду Аллилуеву, Йоко Оно, Вольтарину де Клер, Бритни Спирс, вспоминает миф о Вавилонской блуднице, призванный опорочить культ богини Иштар, чуток глумится над идеей гендерного равноправия при сохранении общей системы неравенства и эксплуатации и доказывает, что все дети – правые консерваторы. А ещё пингвины. Тут есть пингвины!
Шведская комиксистка со свойственным ей сарказмом препарирует наши представления о нуклеарной семье и опровергает устоявшиеся представления о величии некоторых мужчин при полной бездарности из пассий. По её мнению, можно оставаться дельным человеком, думая о красе ногтей, но вот закрывая дома и накачивая транквилизаторами свою партнёршу – уже вряд ли. В идеальном мире Стрёмквист важнее всего институт репутации, из-за которого такие товарищи как Эйнштейн или Перси Шелли автоматически переходят из категории «красава» в категорию «фу таким быть», а балом правит даже не столько новая этика, сколько просто адекватность. Местами с радикализмом Стрёмквист хочется поспорить, но, в общем и целом, она, конечно, права.
Хотя на обложку и в название комикса вынесена отсылка к (не)любви принца Чарльза и принцессы Дианы, красной нитью через весь сборник Лив Стрёмквист проходит несколько иной сюжет, связанный с Кэрри Брэдшоу и Мистером Бигом: «мужчина мечты» (по мнению Кэрри, конечно) годами отрицает, что состоит в отношениях, отказывается брать на себя ответственность и сбегает в самый неподходящий момент, в то время, как героиня Сары Джессики Паркер все шесть сезонов сериала готова положить к его ногам всё, что...
Конечно, одной темой дело у Лив не ограничилось, под обложкой комикса, как водится, можно найти рейтинг самых заботливых женщин и самых отстойных мужчин, необычные по сегодняшним меркам истории отношений реальных исторических личностей, осуждение потребителей секс-услуг и даже подробный иллюстрированный пересказ концепции Рэндалла Коллинза, согласно которой чувство под названием «любовь» генерирует свободный рынок, а не ваше трепетное сердечко или суровый гипофиз. Для меня самым интересной частью сборника стал комикс о праве сексуальной собственности и том, какие изменения оно претерпело последние несколько веков. Я не то, чтобы ратую за полиаморию, полигамию и прочие «поли-» , но всегда ставила под сомнение наличие прямой связи между эмоциональными потребностями в любви и физиологическими в сексе.
Как обычно, есть над чем похохотать, задуматься, и, конечно, с чем поспорить, особенно, если вы молитесь богу капитализма или, напротив, романтичны больше, чем средневековый трубадур. За это мы и любим комиксы Лив Стрёмквист!
Череда неудачных отношений Леонардо Ди Каприо с рядом молоденьких бикини-моделей натолкнула Лив Стрёмквист на размышление о сущности любви в современном капиталистическом обществе. И мне хочется сердечно поблагодарить Лео за его неразборчивость, потому как комикс у Стрёмквист вышел просто прекрасный!
С шутками-прибаутками, примерами из жизни знаменитостей (и песен Бейонсе), смурфиками, индийскими богами и даже Джабба Хаттом, Лив поведала о самых распространённых современных концепциях любви....
С шутками-прибаутками, примерами из жизни знаменитостей (и песен Бейонсе), смурфиками, индийскими богами и даже Джабба Хаттом, Лив поведала о самых распространённых современных концепциях любви. Вернее, концепциях о том, почему любви не случается. Или мы намеренно не даём ей случиться. Речь пойдёт о нарциссизме, огромном выборе, нескончаемом поиске того, кто лучше, онаучивании чувств, неумении завершать, тотальном самоконтроле, не дающем fall in love, на случай «кабы чего не вышло» и многом другом. Припомнят и Фромма, и Жижека, и Вебера, и Барта. Даже не всуе!
Как и в случае с «Плодом познания», Стрёмквист выдала своему читателю сытнейший информационный концентрат, вдобавок приведя на каждый тезис забавный и запоминающийся пример. Хочу, чтобы все монографии по social science выглядели именно так! И конспектировать удобней (да-да, я конспектировала комикс! офигеть, да?!), и информация в голове укладывается гораздо лучше. Дело даже не в визуализации, а именно в манере подачи материала. Лёгкой, эмоциональной, живой, ироничной. Будто зашёл у вас с авторкой разговор на тему, а Стрёмквист и говорит: «прикинь, чё…», а дальше рассказывает о том, что узнала из монографии Хан Пёнчхоля, например.
Сама я из тех, кто искренне не понимает, почему спутника жизни люди выбирают менее тщательно, чем холодильник, полностью вырубая мозг и здравый смысл. Отношение к партнёру как к чему-то легко заменяемому и неуникальному ради сохранения собственного эмоционального спокойствия на случай расставания мне тоже чуждо. А рационализация нисколько не мешает возникновению эмоций. На мой взгляд, главная проблема не в этом, и даже не в искушении «Тиндером» или напяливании на себя образа человека, незаинтересованного в серьёзных отношениях, а в том самом неумении завершать. Делать окончательный выбор и нести за него ответственность куда сложнее, чем вечный «активный поиск»...
Чего хочет женщина? Ответ на этот вопрос не знает не только герой одноимённого фильма с Мэлом Гибсоном, но и современные философы. По утверждениям Рене Жирара, человек вообще не в состоянии понять, чего он действительно хочет, а потому ведётся на поводу у медиаторов желаний, в роли которых чаще всего выступают всякие там лидеры мнений. Вот смотрим мы на губы Кайли Дженнер или ягодицы Ким Кардашьян и, сами того не осознавая, вступаем с ними в миметическое соперничество. Не с губами и ягодицами,...
По мнению Лив Стрёмквист проблема красоты в современном её понимании состоит в первую очередь в том, что она стала вещью. Если раньше симпатичную мордашку воспринимали как дар свыше или прихоть судьбы, то теперь это продукт, которым не составит труда завладеть, если приложить к этому некоторые усилия. Можно, конечно, делать ставку на аутентичность, демонстрировать растяжки, шрамы и целлюлит, но в эпоху соцсетей и они стали овеществлённым товаром, который важно правильно упаковать и подать, чтобы не словить в свой адрес парочку обвинений и тонну хейта.
При этом изменился и статус сексуальности. Нынче секс – область, в которой приличный человек должен попробовать всё, а сексуальность – новый вид статуса и компетенций. Причём, не так важно, есть ли потребность привлекать партнёров, делая зазывное фото для Инстаграма или надевая обтягивающее мини, вы просто повышаете чувство собственной значимости и сигнализируете о ценности. Так что, если у вас нет красного диплома, то прикупите себе хотя бы боди.
Меня во всём этом интересует вопрос о конечном потребителе всего этого добра и субъекте оценки. Понятно, что женщины апроприировали себе мужской взгляд и теперь оценивают себя по придуманным противоположным полом стандартам. И на месте автора феминистических комиксов, я бы не стала недооценивать эту беду. Да, за камерой больше не стоит похотливый фотограф, сублимирующий своё сексуальное желание в творчество, но именно его глазами смотрят на себя двенадцатилетние девочки, когда делают губки-уточки и нажимают на кнопочку на экране своего айфона. И, скорее всего, красота покинет их гораздо раньше, чем сидящий внутри них обладатель этого сального взгляда.
«Гипербола с половиной» Элли Брош – прям новогодний подарок судьбы и Livebook. Вот она, воооот она, рыба ой, в смысле книга моей мечты: жизненная, смешная, с цветными картинками и местами ну прям про меня (и про вас, я уверена).
С вагоном и маленькой тележкой самокритики и, что более важно, самоиронии Элли Брош рассказывает нам 18 историй из своей жизни. Про то, как в детстве в одну каску сожрала дедушкин торт или уже взрослой взяла из приюта поехавшую собаку при наличии ещё одной не менее...
С вагоном и маленькой тележкой самокритики и, что более важно, самоиронии Элли Брош рассказывает нам 18 историй из своей жизни. Про то, как в детстве в одну каску сожрала дедушкин торт или уже взрослой взяла из приюта поехавшую собаку при наличии ещё одной не менее поехавшей дома, про борьбу с депрессией и острый соус. Брош уверена, что рисует этими историями гиперреалистичный автопортрет, вытаскивая наружу всё то, что по её мнению отличает её от «нормального человека». А на самом деле вырисовывается портрет поколения: со страниц книги на нас смотрит типичный такой невротичный миллениал, бэкграунд которого населяют расстройство пищевого поведения, неуверенность в себе, желание быть хорошим при осознании того, что порой ты полное говно (тут главное не палиться, чтобы другие не узнали), ну и собачки вместо детей, конечно же.
Пока инфлюенсеры клепают книги об «успешном успехе», Элли Брош не стремается откровенно говорить о собственных провалах, неудачах и просто глупых поступках. И, надо же, именно это является важной частью её собственного успеха. Shit happens! С этой истиной мы все знакомы, но частенько забываем, что happens это самое shit не только в нашей жизни (в 2020ом уж точно!), а потому не стоит заниматься самоедством.
Не буду скрывать, мне особенно приглянулись части про собак. А главу «Руководство для собак по базовым жизненным принципам» я бы распечатала отдельной брошюрой и распространяла на собачьих площадках, настолько она великолепна. Кстати, «Гипербола…» помогла нам понять, что на фоне таких питомцев как Просто-собака и Пёс-помощник сладкая булочка Молли с её миллионом загонов просто мегаадекватна и воспитана, вот даже для поста сфоталась (не за «спасибо!», а за сыр, естественно).
Несколько лет стараюсь избегать в речи слово «странный», подбирая для него более конкретные синонимы, способные сообщить читателю не только о моей оценке, но и какую-то более объективную информацию. Со «Странными зверями Китая» Янь Гэ сделать это довольно сложно, хотя бы потому, что автор сама выделила именно странность как ключевую характеристику своих героев, да и текста в целом.
Какие они, эти звери? Печальные, радостные, тоскующие, цветущие, жертвенные. В Юнъане они живут рядом с людьми...
Какие они, эти звери? Печальные, радостные, тоскующие, цветущие, жертвенные. В Юнъане они живут рядом с людьми и иногда визуально неотличимы от них, но звериная природа всегда рано или поздно прорывается наружу. Какой он, этот роман? Грустный, смешной, аллегоричный, лиричный. На его страницах любовная драма соседствует с детективом, а магический реализм может плавно перетекать в описание фэнтезийного бестиария.
В этом криптозоологическом нуаре за каждой странностью стоит нечто знакомое каждому: поиск идентичности, дискриминация, эксплуатация, государственный контроль. Знакомясь с новым зверем и погружаясь в его историю, рассказчица словно бы открывает ранее неизвестную часть реальности, пополняет свой багаж знаний о мире и становится чуточку другой. Граница между человеческим и звериным стирается, то, что казалось неоспоримым, не просто подвергается сомнению, а отвергается как недостоверное.
В художественном мире Янь Гэ странность не является чем-то объективным и перманентным. Не так важно то, кто является объектом оценки, как то, кто её субъект. Звери странны лишь потому, что на них смотрит человек, но стоит отойти от антропоцентризма, мир станет совсем иным…
В главной роли: Йорген Хофмейстер. Плохой муж, так себе редактор, неудачливый вкладчик, не самый желанный арендодатель. Зато у него есть Она. Тирза. Царица солнца. Свет очей, услада глаз. Сверхвысокоодарённая младшая дочь, взращенная на сочинениях Толстого и достойная всего только самого лучшего. Ради неё он готов быть идеальным отцом, поутру услужливо предлагающим полотенца всем тем, кто оставался в её комнате на ночь. Ради неё он отрепетирует как вести себя на вечеринке и махать на прощание в...
Из всех ролей у Йоргена Хофмейстера получилась хорошо сыграть лишь одну – роль отца Тирзы. Вот только рано или поздно дети взрослеют, и вечера предпочитают проводить не за ужином в компании папочки, а куда более увлекательно. Принять этот факт Хофмейстеру мешают не столько желание быть нужным и любовь к дочери, сколько осознание собственной несостоятельности по остальным фронтам. Жизнь двигается к закату, а список достижений давно уже не пополняется новыми пунктами, хотя в нём достаточно свободного места, и теперь отговорка яжеотец больше не работает.
«Тирза» – пощёчина современному европейскому обществу, в котором важна состоятельность личности, а её страхи и неудачи принято заметать под ковёр или прятать в шкаф, подальше от посторонних глаз. Это история о семье и её распаде, о человеке и постоянно живущем в нём диком животном, о взрослении и старении. С первой до последней страницы чтения этого романа живёшь в постоянном напряжении, в ожидании катастрофы, а когда она наконец случается, даже не замечаешь взрыва, потому что оглушён. И только когда начинаешь осматриваться по сторонам и вытаскивать из своего тела осколки, понимаешь, что всё уже произошло, всё, чего ты так долго ждал, давно случилось, и самое сложное – вовсе не пережить это, а осознать.
Грег Локвуд мог вы войти историю как знатный читер и один из немногих лютеранских священников, обратившихся в католичество. Как тот самый святой отец, который вопреки всем правилам церкви, действительно стал отцом аж пять раз. Но вошёл в неё как родитель писательницы и поэтессы Патриции Локвуд. Как странный мужчина со страниц мемуаров блогерки из Твиттера, что расхаживает по дому в вытянутых труселях, обожает спортивные тачки, сюсюкается с собакой и играет на гитаре настолько плохо, что кровь...
На время восстановления мужа после операции Патриция и её супруг Джейсон перебрались к Локвудам-старшим. Те последние годы обитают в приходском доме в Канзас-сити, который открыт для молоденьких семинаристов и тех, кто попал в трудную жизненную ситуацию. Там Патриция не только постоянно вспоминала своё детство и отрочество, проведённое в компании родителей, братьев и сестёр, но и с каждым днём всё больше и больше убеждалась в том, что написать книгу об отце-священнослужителе – отличная идея.
Привычка укладываться в 140 символов и превращать любую историю в афоризм явно положительно сказалась на таланте Локвуд. Комическое в «Святом папочке» рождается в момент рассказывания, появляется из ниоткуда и заставляет удивляться, что читаешь о нелепых, а то и невесёлых вещах с глупой улыбкой на лице. Юмор у Локвуд специфический, зачастую он возникает из-за столкновения разных мировоззрений самой рассказчицы и её родителей, поэтому миллениалы явно поймут лучше и оценят книгу выше, чем бумеры.
Что касается самого Грегори Локвуда, то я вижу в нём фигуру драматическую. Вынужденный большую часть времени держаться образа мудрого преподобного, в моменты расслабления он настолько перестаёт следить за тем, что он говорит, делает и какое впечатление производит на окружающих, что ненароком отталкивает близких. Снимая сутану и переставая думать о боге и ближних, он так зацикливается на своём я, так замыкается в собственных интересах, что становится обузой для жены и антипримером для детей. И даже тот факт, что святой отец принимает душ со средством для мытья посуды, не делает ситуацию смешнее.
«Возникновение замысла» и «Ускользающая метафора», названия томов романа, описывают два этапа любого творения: сначала нужно найти, что ты хочешь вынуть из себя наружу, а затем подобрать для этого подходящие образы и форму. Сперва реальность становится частью чьего-то сознания, а затем, превратившись в метафору, вновь возвращается в реальность, конечно же, уже не тождественной самой себе.
«Убийство Командора» наполнено повторяющимися образами и перекликающимися событиями. Образ то...
«Убийство Командора» наполнено повторяющимися образами и перекликающимися событиями. Образ то отзеркаливает другой, то вызывает долго несмолкающее эхо образов-отголосков из прошлого или судеб других героев. Ещё немного, и Мураками создал бы адскую образно-символическую рекурсию, в которой у всех женщин грудь была бы «не маленькая, но и не большая», а у всех мужчин были бы дети, не известно от них ли.
Чем ремесленник отличается от творца? Сложно ли подобрать подходящую форму под имеющееся содержание? Как происходит процесс «вытаскивания» из себя образов? Кого в портрете больше: того, кто изображён, или того, кто изображал? Мураками задаёт все эти вопросы и в прямом смысле погружает своего героя в мир метафор и идей. Но при этом роман получился не столько об искусстве, сколько о взаимоотношениях с жизнью. «Японский Гэтсби» Ватару Мэнсики и безымянный рассказчик являют собой два типа людей: первый словно бы наблюдает за своей жизнью в бинокль, предпочитая не вмешиваться и просто плыть по течению, второй уже понял, что фатализм не приводит ни к чему хорошему, и начинает перебирать лапками, уворачиваясь от брёвен, плывущих ему навстречу.
Подробнее о романе в видеообзоре
«Возникновение замысла» и «Ускользающая метафора», названия томов романа, описывают два этапа любого творения: сначала нужно найти, что ты хочешь вынуть из себя наружу, а затем подобрать для этого подходящие образы и форму. Сперва реальность становится частью чьего-то сознания, а затем, превратившись в метафору, вновь возвращается в реальность, конечно же, уже не тождественной самой себе.
«Убийство Командора» наполнено повторяющимися образами и перекликающимися событиями. Образ то...
«Убийство Командора» наполнено повторяющимися образами и перекликающимися событиями. Образ то отзеркаливает другой, то вызывает долго несмолкающее эхо образов-отголосков из прошлого или судеб других героев. Ещё немного, и Мураками создал бы адскую образно-символическую рекурсию, в которой у всех женщин грудь была бы «не маленькая, но и не большая», а у всех мужчин были бы дети, не известно от них ли.
Чем ремесленник отличается от творца? Сложно ли подобрать подходящую форму под имеющееся содержание? Как происходит процесс «вытаскивания» из себя образов? Кого в портрете больше: того, кто изображён, или того, кто изображал? Мураками задаёт все эти вопросы и в прямом смысле погружает своего героя в мир метафор и идей. Но при этом роман получился не столько об искусстве, сколько о взаимоотношениях с жизнью. «Японский Гэтсби» Ватару Мэнсики и безымянный рассказчик являют собой два типа людей: первый словно бы наблюдает за своей жизнью в бинокль, предпочитая не вмешиваться и просто плыть по течению, второй уже понял, что фатализм не приводит ни к чему хорошему, и начинает перебирать лапками, уворачиваясь от брёвен, плывущих ему навстречу.
Подробнее - в видео
Идентифицироваться.
Вот, что значит быть читателем или зрителем.
Уоллес однозначно мог применить это словечко из лексикона анонимных алкоголиков относительно себя и героев «Бесконечной шутки». Может, не всех, но многих.
И пока то же самое могут делать её читатели, это книга не утратит своей популярности и актуальности.
Ну а с учётом того, что роман рассказывает о зависимостях, депрессии и семье, не утратит она их никогда.
Мы заполняем внутреннюю пустоту самыми разными способами:...
Вот, что значит быть читателем или зрителем.
Уоллес однозначно мог применить это словечко из лексикона анонимных алкоголиков относительно себя и героев «Бесконечной шутки». Может, не всех, но многих.
И пока то же самое могут делать её читатели, это книга не утратит своей популярности и актуальности.
Ну а с учётом того, что роман рассказывает о зависимостях, депрессии и семье, не утратит она их никогда.
Мы заполняем внутреннюю пустоту самыми разными способами: просмотром сериалов, алкоголем, наркотиками, дурацкими развлечениями, да даже эта книга размером в 1279 печатных страниц – тоже отчасти попытка сделаться «полнее» и «полноценнее», впитав в себя те истории и авторские переживания, которые не обязательно проживать самим в реальности. Но грань между развлечением и зависимостью тонка, человек слишком быстро привыкает к лёгким эндорфинам и сам не замечает, как уже стоит в горящем небоскрёбе, а всё, что остаётся – прыгать вниз, рискуя разбиться в лепёшку.
На самом деле «Бесконечная шутка» не такая пафосная, как текст выше, и даже читается проще (ха!). Поэтому если вы запуганы всеми этими «я пролистывал многочисленные нудные сцены про теннис», «там пятьдесят страниц описывается, как играть в несуществующую игру эсхатон», «о, эта книга такая сложная, никто не сможет её понять», «выписывайте всех персонажей» и «наверное, я буду читать её весь год», соберитесь уже, тряпки!
В романе есть сюжет, есть юмор, есть мир прошлого будущего, есть монашки-убийцы, подозрительные колясочники, коверкающие американский английский канашки и samizdat, способный превращать людей в «овощей». Ах да, ещё он круто написан. По-настоящему круто. Потому что кажется, что Уоллес точно знал, как и что писать, а не ломал над каждой строчкой голову неделю, превращая текст в нечто вымученное.
О том, кому "Большая шутка" точно понравится, и действительно ли она такая сложная и депрессивная, как принято считать, смотрите в видео.
Совершенно прекрасная книга для тех, чьи отношения с собственным телом далеки от идеальных (то есть для всех). Мара Олтман – не адепт волосатости/естественных запахов, не пафосна и уж точно не всезнайка, все те проблемы, что описаны в книге – это в том числе её личные, выстраданные проблемы, так что в какой-то момент задаёшься вопросом, точно ли она человек, а не внебрачный ребёнок Снежного человека, и понимаешь, что твоё тело, в общем-то, вполне даже ничего. Всю книгу автор пытается...
Подробнее о «Тело дрянь. Донесения с фронта (и из тыла)» – в видеообзоре.
Может моя планка моих запросов к Стивену Кингу после его последних произведений оказался где-то на уровне плинтуса, может ещё чего, но «Чужак» мне понравился: добротный детектив с примесью мистики, в котором читателям вместе с детективом Ральфом Андерсоном и уже знакомой по трилогии о Билле Ходжесе Холли Гибни нужно складывать фрагментики пазла истории воедино, а фрагментики-то оказываются от разных пазлов…
Аннотация на книге весьма спойлерит сюжет: речь пойдёт о неком инфернальном Чужом,...
Аннотация на книге весьма спойлерит сюжет: речь пойдёт о неком инфернальном Чужом, питающемся человеческими страданиями. Но при этом Кинг в очередной раз превращает всё ирреальное в некую метафору, применимую к обычной жизни: когда человек вдруг оказывается совсем не тем, за кого мы его принимаем, разве не открывается нам в тот момент некий Чужак, с лицом знакомца?
Если ещё не читали «Мистер Мерседес», «Кто нашёл, берёт себе» и «Пост сдал», но в планах эти книги имеются, стоит браться за «Чужака» после них. Если трилогия вас не интересует, то вполне можно воспринимать этот роман как самостоятельное произведение.
Подробнее о романе – в видеообзоре.
«Золотой дом» – попытка Салмана Рушди написать Большой Американский Роман. История Голденов, пытающихся сотворить себя самостоятельно заново, выбрав новую идентичность, накрывается в нём сотней полупрозрачных слоёв с самыми разными темами, которые в итоге раздувают текст в разы и заставляют читателя представлять Рушди этаким вечно недовольным старцем, делающим из мухи слона, и свято верящим в то, что любовь спасёт мир.
При разовом прочтении вполне можно получить удовольствие от текста, но это,...
При разовом прочтении вполне можно получить удовольствие от текста, но это, увы, не тот роман, который будешь перечитывать или который войдёт в историю: как только эпоха правления Трампа забудется, как страшный сон, эпитет «актуальный» отвалится с «Золотого дома» вместе с интересом к этому тексту.
Подробнее о «Золотом доме» – в видеообзоре.
Сальников «лепит» (никакого пренебрежения!) свои романы из сочетания фантасмагории/фантастики и реализма. На толстую непрошибаемую реалистическую основу, которая состоит из множества деталей, тесно сплавленных, спаянных друг с другом, без пор и зияний, он наносит слой некий ирреальности, впрочем, не такой уж и ирреальной... В «Петровых в гриппе и вокруг него» и «Отделе», верхний слой лёг ровно, в «Опосредованно», видимо, нижний пласт перед нанесением верхнего не обезжирили и плохо промыли,...
А хорошее бьёт по трём фронтам.
1.Ключевая метафора о литре – наркотиках. Ну правда ж, мы все тут зависимые, все хотим такие произведения читать, чтоб мозг утонул в эндорфинах, чтобы зрачки были как блюдца, чтоб сердце колотилось 220 ударов в минуту. Но самые-самые торчки, конечно, сами творцы, у которых, лиши их возможности создавать, ломка начнётся такая, что никакой метадон не поможет.
2. То, что некоторые обозвали «Санта-Барбарой» из жизни Лени, та самая бытовуха, которым почему-то многим не зашла, всё то, что есть в «Опосредованно» за пределами мирка стишкосоздателей и стишкопотребителей. Разве не из неё состоит жизнь? И поэтов, писателей, художников в том числе. Это мы в десятом классе, проходя поэтов Серебряного века, представляем Ахматову и Цветаеву утончёнными натурами, что только и делали, что о высоком говорили, да красивым подчерком стихи писали, но потом-то уже понимаем (надеюсь!): они и мужчинам «мозг пудрили» (и те им тоже, конечно), и детей рожали, и хоть сколько-нибудь бытом занимались. А современные творцы и подавно утопают в бытовухе, также, как все остальные, ибо поэтом можешь ты не быть, а вынести утром мусор и съездить в субботу в «Ашан» ты обязан.
3. Заигрывания Сальникова с биографиями и цитатами поэтов и писателей, признаться, очень доставили. Хорошо вписались в «тело текста», игриво подмигнули читателям, склеили два мира, наш и опосредованный.
Подробнее – в видеообзоре романа
Начиналась всё за здравие, кончилось за упокой.
Первые сто страниц – описание «дивного нового мира», в котором женщины ходят с браслетами-счётчиками, бьющими током, а Истинные Мужчины и Истинные Женщины с томиками Библии в руках дорвались до власти, и поддерживают систему половой дискриминации и неравенства. Не то, чтобы очень оригинально, и, конечно, не так сильно, как у Этвуд в «Рассказе служанки», но, по крайней мере, было интересно читать.
На сто первой странице яркая обёртка феминизма...
Первые сто страниц – описание «дивного нового мира», в котором женщины ходят с браслетами-счётчиками, бьющими током, а Истинные Мужчины и Истинные Женщины с томиками Библии в руках дорвались до власти, и поддерживают систему половой дискриминации и неравенства. Не то, чтобы очень оригинально, и, конечно, не так сильно, как у Этвуд в «Рассказе служанки», но, по крайней мере, было интересно читать.
На сто первой странице яркая обёртка феминизма отвалилась, и на свет явился проходной роман о заговорах, создании спасающей мир сыворотки, борьбе добра со злом и женщине, которая вынуждена жить с мужиком-тюфяком, в то время, как ежеминутно мечтает упасть в объятия высокого и широкоплечего итальянца Лоренцо, страстно шепчущего ей слова любви…
Подробнее о «Голосе» – в видеообзоре.
«Вьюрки» – первый прочитанный русскоязычный роман в жанре хоррор, но, вот незадача, он оказался совсем не страшный, примерно как «Пищеблок» Иванова с его страшилками про чёрную-чёрную руку и такого же цвета пианино.
Текст очень занимательный; то, что Бобылёва – ярый продолжатель гоголевских традиций, видно невооружённым глазом; мирок получился довольно симпатичный, темы подняты интересные, но вот сюжет немного подвёл, его проработки мне очень не хватило.
Более подробно о «Вьюрках» и моих...
Текст очень занимательный; то, что Бобылёва – ярый продолжатель гоголевских традиций, видно невооружённым глазом; мирок получился довольно симпатичный, темы подняты интересные, но вот сюжет немного подвёл, его проработки мне очень не хватило.
Более подробно о «Вьюрках» и моих впечатлениях от книги – в видеообзоре.
Кажется, Фредрику Бакману надоело быть добреньким и залечивать людские раны на сердце своими оптимистичными романами, основной посыл которых «всё будет хорошо!». Он решил доказать всем, что может вскрывать нагноившиеся социальные нарывы современности, доводить читателя до слёз и погружать его в пучину депрессии, где тот будет трястись в углу и раз за разом повторять фразу «нет в мире справедливости». В целом, получилось, обильный пафос в итоге перешёл в слабенький катарсис, но натужность всего...
Более подробно о «Медвежьем угле» - в видеоотзыве.
Литература Индонезии… Признаться, такого со мной ещё никогда не было, и экзотичность романа меня как манила, так и страшила, особенно, когда только открыв книгу, узрела семейное древо с непривычными русскому уху именами. Так и всплыли в памяти Буэндиа и банановая компания...
Но теперь могу смело заявить, что Эка Курниаван сделал всё, чтобы погружение читателя в семейную хронику и историю Индонезии второй половины 20 века прошло максимально безболезненно, несмотря на то, что порой важной...
Но теперь могу смело заявить, что Эка Курниаван сделал всё, чтобы погружение читателя в семейную хронику и историю Индонезии второй половины 20 века прошло максимально безболезненно, несмотря на то, что порой важной частью повествования являются местные мифы и легенды, герои и образы из фольклора.
Увлекательно, вызывает микс самых разных эмоций, заставляет задуматься о судьбе бывших колониальных стран, история которых после приобретения независимости началась с той точки, на которой когда-то застопарилась.
Более подробно о своих читательских впечатлениях и темах произведения рассказываю в видеообзоре.
Остяки, шаманы, бухарцы, таинственная Мангазея и кольчуга Ермака… Если честно, всю жизнь живу в Сибири и только сейчас, после прочтения «Тобола», поняла, что не знаю о ней ни-че-го.
Я не считаю этот роман современной классикой, не стала бы советовать его абсолютно всем, это, скорее, достойное развлекательное чтение (хотя и несколько неспешное по темпу, что для современной приключенческой литературы нонсенс), после которого, во-первых, нет ощущения в пустую потраченного времени, во-вторых,...
Я не считаю этот роман современной классикой, не стала бы советовать его абсолютно всем, это, скорее, достойное развлекательное чтение (хотя и несколько неспешное по темпу, что для современной приключенческой литературы нонсенс), после которого, во-первых, нет ощущения в пустую потраченного времени, во-вторых, понимаешь, что любую сюжетную линию можно было бы развернуть, превратить в отдельное произведение, и вот тогда бы Иванов смог бы проявить себя новым Толстым или Лесковым.
Более подробно о том, что понравилось и что нет, рассказываю в прикреплённом видео, но отдельно хотелось бы сказать пару слов о героях. Обычно, в подобных жанровых книгах есть свои злодеи и праведники, Иванов же показал живых людей, и то, что каждый в этой жизни хочет что-то для себя, и это ни хорошо, ни плохо. Вот эти желания «для себя», как и сами люди, очень разные, раскиданные по разным сферам человеческой жизни, и приводят нас, соответственно, к разным финалам своих историй.
Мой дражайший супруг назвал роман «Тобол» guilty pleasure. Ах, что знает о стыдных удовольствиях человек, не зачитывавшийся в детстве историями про Тарзана и сына Тарзана и не собиравший во втором ряду книжного шкафа, прям за сочинениями Генриха и Томаса Маннов, серию книг об Анжелике?
На самом деле «Тобол» хоть и относится к развлекательной литературе, совсем не пустышка, главная задача которой разгрузить мозг, и разговор о которой заканчивается на пересказе сюжетных линий, каждая из...
На самом деле «Тобол» хоть и относится к развлекательной литературе, совсем не пустышка, главная задача которой разгрузить мозг, и разговор о которой заканчивается на пересказе сюжетных линий, каждая из которых, кстати, вполне могла бы стать основой для отдельного произведения. Как любое хорошее художественное произведение, этот текст, говоря о покорении Сибири, обращении в христианскую веру язычников или проблемах централизованной власти, на самом деле рассказывает, в том числе, о дне сегодняшнем, приправляя свой рассказ то шаманской магией, то приключениями в лучших традициях Генри Хаггарта. Остаётся только пожалеть, что историко-приключенческая литература – не моё, и именно поэтому «Тобол» не заставил меня пищать от восторга и взахлёб рассказывать всем вокруг какая это интересная книга.
Тем не менее, о прочтении не жалею, ну а подробнее о том, что понравилось, а что нет, можно узнать из видео.
Кто это тут наматывает кишки на краник? Да это же Чак Паланик, Чак Паланик!
Честно, в последние годы я перестала покупать и читать Паланика даже по старой привычке. Во-первых, я его давно переросла, во-вторых, он сам, что называется «исписался». Но «Ссудный день» вернул мне веру в то, что Паланик ещё может создавать нечто осмысленное, актуальное и бодрое. В книге есть всё то, за что этого автора всегда любили одни и ненавидели другие, может, она не обладает эффектом разорвавшейся бомбы, как...
Честно, в последние годы я перестала покупать и читать Паланика даже по старой привычке. Во-первых, я его давно переросла, во-вторых, он сам, что называется «исписался». Но «Ссудный день» вернул мне веру в то, что Паланик ещё может создавать нечто осмысленное, актуальное и бодрое. В книге есть всё то, за что этого автора всегда любили одни и ненавидели другие, может, она не обладает эффектом разорвавшейся бомбы, как «Бойцовский клуб», и не настолько застревает в голове, как «Колыбельная» или «Призраки», но она однозначно на голову выше чем всё то, что выходила под авторством Чака Паланика последние 10 лет.
Подробнее о «Ссудном дне» можно узнать из видеообзора.
«Брисбен» – наиболее попсовый и наименее продуманный из романов Водолазкина, из него местами торчат необтёсанные сучки, в виде нелепых сюжетных линий (история с Ганной) или каких-то нарочито-искусственных образов (папа, говорящий исключительно на мове, Майдан, Фемен и многие иные "приметы времени"). Главный герой получился довольно никакой, мне не хватило его наполнения; есть многочисленные повторы самого себя (образ времени, свет и тьма)...но при этом в целом впечатление осталось...
Конечно, от повторения слова "полифония" роман полифоническим не станет, и никакого многоголосья тут нет, но если и не ждать, то вполне можно получить удовольствие от текста.
Более подробно о «Брисбене» в видеообзоре.
Вот так бывает, что делаешь кекс по рецепту, а он как подошва или, наоборот, рассыпается на крошки, едва достанешь его из формы. С "Историей волков" та же фигня: вроде, всё есть, и темы интересные, и атмосфера, и персонажи, но...
Подробнее о книге в видеоотзыве (9:38).
Отличный многостраничный роман для того, чтобы на пару дней выпасть из реальности и завернуться в книгу, как в уютное пуховое одеяло.
В первый раз прочитав аннотацию, думала, будет что-нибудь в духе "Пятнадцать жизней Гарри Огаста", но это, скорее, то, что принято называть Большой Американский Роман, в духе Рота или Франзена.
Подробнее - в видео.
Тоска-печаль, но "Министерство наивысшего счастья" - одно из главных книжных разочарований этого года. Социальная направленность произведения и желание Арундати Рой объять необъятное и рассказать обо всех проблемах Индии убили в нём всё волшебство художественной литературы, превратив роман в лозунг на транспаранте…
В видео более подробно о книге.
Да простят меня фанаты Быкова, Степановой, Кузнецова и Славниковой, но для меня именно "Плюс жизнь" - самая важная книга года на русском языке.
Если отбросить любовную линию, которая здесь есть словно бы только для того, чтобы привлечь к прочтению подростков, которые привыкли читать истории о том, как Он любит Её, а Она любит Его, но злой Рок/родители/сама жизнь мешают им быть вместе, то это эта повесть - прежде всего смелое высказывание об игнорируемой в нашем обществе теме...
Если отбросить любовную линию, которая здесь есть словно бы только для того, чтобы привлечь к прочтению подростков, которые привыкли читать истории о том, как Он любит Её, а Она любит Его, но злой Рок/родители/сама жизнь мешают им быть вместе, то это эта повесть - прежде всего смелое высказывание об игнорируемой в нашем обществе теме ВИЧ-инфекции. Какого живётся людям с ВИЧ? Чем их жизнь отличается от жизней миллионов других людей? С чем они сталкиваются день за днём и как из этих столкновений с обществом, системой, болезнью выходят?
Без патетики, без надрыва, иногда с нескрываемой иронией подросток Лев рассказывает о своей жизни, а ты понимаешь, что живя в стране, где каждый день 250 человек заражаются ВИЧ-инфекцией, вообще никогда об этом не задумывался и ничего не знал.
Многочисленных восторгов относительно "Неаполитанского квартета" вообще и "Моей гениальной подруги" в частности не разделяю. Если вы твёрдо намерены эту квадралогию одолеть, то должны быть готовы к тому, что, возможно, первые две книги придётся читать стиснув зубы и преодолевая чувство раздражение по отношению к героям. Мир бедного неаполитанского квартала - это мир латиноамериканского сериала, в котором все герои чрезмерно жестикулируют, колбасники-мафиози могут держать в...
История о Дружбе? Ха! Зависть, смешанная с подражанием и раздражением! Все, кто считал, что женской дружбы не существуют могут радостно потирать ладошки, по Ферранте так оно и есть.
Подробнее о книге - в видеообзоре.
В целом роман понравился, но...большое НО: если вы читали другие произведения африканских авторов о том, что происходило на континенте в 1960-90е, то "Маленькой стране" нечем вас поразить, кроме, разве что, детского взгляда на всё это. Вновь геноцид, вновь гражданская война, вновь насилие и постоянная делёжка власти от которой страдают простые люди. Это было у Ачебе, Адичи, Обиомы и пр., просто замените Бурунди на Биафру, например.
Потрясающая книга, удивлена, что о ней практически не говорят в литературной среде! Во-первых, главная героиня со своими тараканами, планами и желанием быть роковой Лолитой Торрес - это нечто. Во-вторых, тут такой смачный, сочный, разный, интересный язык: суржик, канцеляризмы, литературный русский - всё смешивается перемешивается. После прочтения несколько дней ловила себя на том, что строю фразы так же, как Мария.
Это было моё знакомство с Денисом Драгунским и, если честно, вряд ли я его продолжу. Занимательная идея - написание романа о людях, в разное время живших в одной квартире, и, конечно, оказавшихся связанными по жизни чем-то ещё, но реализация... Индийское кино, не иначе. Сплошное разбирательство кто с кем и кто кому кем приходится. Да и лексемы типа "писечка"...
"Тысяча акров" - тяжёлая и депрессивная история о том, что те, кто должны быть самыми близкими и дорогими людьми, поддерживающими в тяжёлые времена и дарующими свои любовь и понимание, несмотря ни на что, на самом деле или воспринимают тебя своей собственностью и объективизируют, или готовы воткнуть нож в спину или оставить без штанов при первой удобной возможности. Ничего романтичного в этом нет, вся любовь в романе, как лодка из записки Маяковского Брикам, разбивается о быт.
Но...
Но книга отменная, советую, если вас не окутала осенняя депрессия.
Давненько хотела почитать Мьевиля, слышала, что это "фантаст для интеллектуальной элиты". Ну, видимо, я к этой элите не отношусь: в "Переписчике" не поняла ровным счётом ничего.
Эта повесть - своего рода вариация на тему "Осиной фабрики" или "Девочки, которая любила играть со спичками": есть странная семейка, живущая на отшибе, о ней рассказывается в странном же повествовании, в котором рассказчик постоянно прыгает от первого лица к третьему и от...
Эта повесть - своего рода вариация на тему "Осиной фабрики" или "Девочки, которая любила играть со спичками": есть странная семейка, живущая на отшибе, о ней рассказывается в странном же повествовании, в котором рассказчик постоянно прыгает от первого лица к третьему и от прошлого к настоящему. Мальчику то ли кажется, то ли нет, что папа убил маму, а потом в дом приходит некто Переписчик и пытается эту информацию проверить. Но это всё полбеды, кого нынче, в век постмодернизма, таким удивишь, куда большей проблемой стало то, что Мьевиль сначала писал некую историю, где важен сюжет, а потом бросил это дело и стал писать притчу, в которой попытался окутать читателя словесами и красивыми образами. И вот бедный читатель стоит посреди "Переписчика", как в каком-то древнем музее, где тебя сплошь окружают прекрасные экспонаты, к которым "близко не подходить", "руками не трогать": тут расписной фарфоровый сервиз, там - гобелены неземной красоты, вдали виднеется мебель эпохи Людовика XIV, по стенам - сплошь старые мастера, всё это относится к разным странам и эпохам, голова кружится, глаз, чуешь, уже замыливается, хочется бежать навстречу простоте и минимализму, без всяких там завитушек в стиле рококо.
В общем, бывают книги, в которых тебе не всё ясно, но хочется искать ответы на вопросы, что-то сопоставлять и интерпретировать, чтобы понять, зачем это всё было написано и что стоит за тем или иным образом. А бывают такие, после которых не всё ясно, но вопрос у тебя только к себе самому: зачем я это читал? Для меня "Переписчик", скорее, ко второму. Но, как ни странно, это не отбило желания почитать ещё что-нибудь у Мьевиля.
Под обложкой книги, выглядящей как издание очередного романа Даниэлы Стил, скрывается пронзительная история семейства Суэйнов, каждый член которого обречён на несоответствие идеалу, поскольку некогда прадед девятнадцатилетней Рут, которого она называет не иначе, как Преподобный, завещал своим потомкам Философию Невозможного Стандарта.
Рут, естественно, тоже далека от Стандарта, хотя бы потому, что она умирает от лейкемии в самом расцвете лет, ещё нецелованная, не говоря уже о том, чтобы...
Рут, естественно, тоже далека от Стандарта, хотя бы потому, что она умирает от лейкемии в самом расцвете лет, ещё нецелованная, не говоря уже о том, чтобы как-то ещё реализоваться в этой жизни. Попыткой хоть что-то оставить после себя и стала "История дождя", повествование в которой стремительно и извилисто, как река, и состоит из многочисленных капель-книг, прочитанных Рут за её не такую уж длинную жизнь.
На интеллектуальном уровне "История дождя" мне очень симпатична, я поняла, приняла и разделила концепцию жизни и творчества Уильямса, изложенную в романе, я простила ему и рассказчице многочисленные отступления от магистральной сюжетной линии, перескоки с одного момента или истории на другие и прочее, но эмоционально (как ни странно!) меня эта книга абсолютно не задела, а очевидно, что написана она именно для того, чтобы читатель над вымыслом слезами облился, полюбил семейство Суэйнов и захотел тотчас же отправиться в Ирландию. Причина такого промаха, как мне кажется, лежит в том, что представляет из себя этот текст, а представляет он набор многочисленных и часто бессмысленных отсылок к английской и американской классике. Рут начитанна, я оценила, но в русском издании романа, на минуточку, 684 сноски, и некоторые страницы выглядят просто как перечень использованной литературы, с указанием издательства и года выхода книги. В общем, Джойс с "Улиссом" наверняка начал переживать, что скоро ему придётся покуривать в сторонке.
Уже в который раз замечаю, что те произведения, которые написаны для книгоманов или просто людей, влюблённых в литературу (например, "Среди других" Джо Уолтон или "Обладать" Антонии Байетт), пытаются выехать именно на постоянном подмигивании читателю и помахиванию рукой в сторону кучи других произведений, забывая о том, что в первую очередь роман держится на истории, и если её нет или она слаба, то хоть замашись всем классикам, хоть зацитируй постмодернистов, хоть обложись аллюзиями и оммажами, удерживать читательский интерес будет нечем.
Не знаете, что почитать?