Меня зовут Михаил Громов. Я старый солдат, видел много крови, много смертей. Я участвовал в битве под Аустерлицем, где наши войска потерпели поражение. Тогда нашу армию возглавлял Кутузов. Несмотря на поражение его очень любим мы - солдаты, а вот император наш его за что-то невзлюбил.
Я помню, как на нас неслись французы, во главе с самим императором. Я никогда не забуду его скрюченный нос, угрюмый взгляд, никогда не забуду, как его глаза засветились от радости, когда он разбил наше войско. Мне никогда этого не забыть.
И вот я снова, как в старом добром восемьсот пятом, сражаюсь под командованием Кутузова. Я ожесточенно дерусь, и, время от времени, ловлю на себе благосклонный взгляд Михаила Илларионовича. Почему я себя не жалею? А зачем мне это? Ведь самая лучшая смерть для солдата - это смерть в бою.
Я бросаю беспокойный взгляд в сторону батареи Раевского. Где-то там дерется мой внук, мой Сашенька, единственная память о сыне. Николай погиб под Аустерлицем, я не смог его защитить. Но внука я защитить обязан. Я даже боюсь представить, что скажет моя Наталья Алексеевна, если я вернусь домой один. Ведь после смерти Коленьки Сашенька стал её единственной отрадой.
-Солдаты! На батарее Раевского нужна помощь! - крикнул Кутузов, и я, забыв обо всем, сломя голову, понесся к батарее.
Там вовсю кипело сражение. Мне показалось, что в месиве солдат мелькнула знакомая рыжая макушка. Я стал пробираться туда. Нет, мне не показалось, я действительно вижу моего Сашеньку. Вон он, сражается в самом центре! Молодец, внучек, весь в отца, так держать! Он замечает меня и улыбается, весело подмигивая. И в этот момент… Мне показалось, что земля ушла у меня из-под ног… Мой Сашенька, мой единственный внук, падает, сраженный штыком француза прямо в сердце.
Я кричу, я ничего не понимаю. Я бросаюсь к внуку, прорубая себе дорогу штыком. Я колю всех без разбора: старых, молодых, солдат, офицеров. Я добираюсь до Сашеньки. По его груди расплылось мокрое красное пятно, глаза остекленели и подернулись пленкой. Я моментально вспоминаю, как вот так же лежало тело Коленьки. Я падаю на колени, кричу, рву на себе волосы. Нет, нет, почему его, почему не меня? Господи, за что ты лишаешь меня тех, кого я люблю? Будь проклята эта война! Будь проклят Наполеон, его угрюмый взгляд и нескладная фигура! Чтоб тебе сгнить в ссылке! Что я скажу Наталье Алексеевне? Я представил, как из её некогда ярких и веселых глаз медленно текут слезинки, представил её темную фигуру, с единственным светлым пятном – волосами, когда-то морковно-рыжими, а после смерти Коленьки поседевшими.
Нет, не бывать этому!
-Прости, внучок, за то, что не уберег, - шепчу я Сашеньке и закрываю его глаза. Вспоминаю, как шептал так же Коленьке, и жгучая ярость охватывает меня. Я хватаю штык и бросаюсь в самую гущу французов.
Я убиваю старых, как я, молодых, как Сашенька, солдат. И вдруг, между солдатами, между трупами, я замечаю старика-француза. Он плачет, а на его коленях лежит голова светловолосого мальчишки Сашенькиного возраста. Его открытые и неподвижные глаза устремлены куда-то вдаль… Ох, до чего же он похож на Сашеньку… Старик рыдает, и из моих глаз, помимо воли, тоже бегут слезы. А им тоже досталось от этой войны. Они тоже не хотят больше воевать и терять своих близких. Я поудобней перехватываю штык и бросаюсь в битву, на бегу крича:
- Будь проклят ты, Наполеон!