Та ночь. Ни звезд, ни рассеивающегося тусклого света месяца. Только лишь беспросветная темнота, будто все тени мира сгустились в ней одной, – густая, удушающая, вязкая. «Спите, – повторял Кутузов, – ибо завтра вы должны быть сильны, как никогда». Но приказ генерала не выполнили, никому не спалось; я и сама лежала с широко распахнутыми глазами, думая о том, что невозможно спать в такую ночь, когда завтра, возможно, решится судьба всей России.
Еще несколько часов назад ребята за ужином поддевали меня насчет отсутствия усов – а откуда им взяться? Растительность не имеет обыкновения появляться на женском лице. Пока же они твердят «лапландец ты, Сашка», да и слава небесам. Если мой обман раскроется, мне не удастся избежать отставки. Мужчины неправы, говоря, что воевать – дело вовсе не женское; я – солдат не менее стойкий, чем другие. Как же они удивятся, если узнают, что все это время с ними плечом к плечу сражалась Надежда Дурова, а не придуманный Александр Александров?
Я повторяла задачу, которую нам поручили выполнить в этом бою. «Главное – не дать французам прорваться через овраги, наши укрепления, не дать иностранной саранче прорваться через этот щит».
Внезапно чернота перестала существовать. Небо прорезал тонкий луч солнца, а затем раздался громкий пушечный выстрел, резко ударивший по ушам, затем еще – и весь лагерь озарился яркими всполохами огня; языки пламени жадно лизали утрамбованную сотнями сапог землю. Я вскочила на ноги, слыша отовсюду беспрестанное чертыханье солдат; внезапность атаки со стороны французов – как бы это странно ни звучало – была ожидаемой, и люди стремительно поднимались и хватались за оружие. Плотная фигура Багратиона и его звучный голос уняли взволнованное биение моего сердца.
– Наша цель, – гремел генерал, обводя взглядом вспыхивающие в отсветах пламени лица солдат, – не дать французам вышибить нас с наших же Семеновских флешей! Сражайтесь за них не на жизнь, а на смерть, за нами – Россия!
Звучал оглушающий гром орудий: картечи, пушек, гранат и пуль. При неясном рассвете было видно мельчайшую деталь: туман словно разорвался сотней выстрелов и растворился в утреннем холодном воздухе. Французы и русские схлестнулись между собой, в моих висках билась толчками кровь, и сердце ныло от предвкушения битвы. Спустя несколько минут земля обагрилась кровью погибших и раненых французов и русских. Сапоги еще живых с безразличием втаптывали в землю навеки уснувших. В горячности боя было наплевать, что покойникам нужно оказывать уважение. Мир будто стал черно-белым, только кровь была красной. Один за другим падали поверженные, но на их месте тут же оказывались новые солдаты. Я наносила удары механически; один француз сменялся другим, так быстро, что я не различала их лиц. Словно тараканы, они наползали на нашу армию. И мы отбрасывали их назад, неустанно и неуклонно выполняя задачу, которую поставила перед нами война и жизнь.
Казалось, мой слух повредился из-за бесконечного гула орудий; я вообще ничего не чувствовала. Возможно, я была ранена, потому что плечо болело, а по лицу стекала струйка крови. Но усталости не было – наоборот, с каждой минутой сил становилось все больше, ведь патриотизм, живущий в каждом человеке, награждал всех стойкостью. Боль в легких, усталость в теле, онемевшее лицо, – все это приносило неистовое наслаждение, уверенность, что ты жив. Каждый хотел победы, смерти этих людей, которые посмели ступить на нашу землю и топтать ее своими сапогами.
Всё смешалось в этой битве; бились штыками, прикладами, тесаками, банниками, кулаками, сбивая костяшки в кровь. Рядом со мной, плечом к плечу, храбро сражался Багратион, крепко закусив губу, а затем – я видела произошедшее будто в замедленном ритме – по его мундиру расползлось ярко-алое кровавое пятно. Он перевел взгляд на свою грудь, покачнулся и рухнул, так и не успев всадить штык в наглого француза с тонкими усиками. За него это сделал солдат, сражавшийся рядом. У меня вырвался непроизвольный, отчаянный крик, и несколько десятков солдат, сметая все на своем пути, бросились к генералу. Я упала на твердую холодную землю, крепко схватила его за руку, не понимая, как это могло произойти. Багратион умирает – и, казалось, вместе с ним заканчивается все.
– Оставьте, – прошептал он, прерывисто кашлянув. – Главное… сражение. Я… уже не нужен. – Я отпустила ледяную руку генерала. Желание биться пропало, как и силы. Хотелось лишь положить голову на эту твердую землю, обагренную кровью, закрыть глаза и забыться. Ноги невыносимо дрожали, из пальцев выскальзывало оружие. Только лишь одна мысль билась в голове, – самая значительная битва русской истории разворачивается передо мной.
В этот момент я почувствовала ужасающую боль в ноге, такую, что воздух покинул легкие и я будто разучилась дышать, в голове промелькнуло: «Господи, пожалуйста, пусть это все будет не зря!..». А затем вновь перед глазами разверзлась та самая чернота ночи, еще более пугающая и еще более безысходная.
Комментарий автора к работе
Увы, в нынешнем веке мы можем узнавать о событиях минувших лет лишь из новейших технологий: фильмов, телевизионных шоу, интернета. А порой очень хотелось бы найти секрет машины времени и перенестись в те века, когда весь мир отличался от нашего! Не так давно я окунулась с головой в историю Отечественной войны, посмотрев замечательную советскую кинокартину «Гусарская баллада». Сначала посмеялась над сюжетом: подумать только, и как режиссер мог додуматься до такого, – женщина-офицер, переодетая мужчиной и нисколько на него не похожая, в рядах русской армии! Однако родители удивили меня, сказав, что это не плод фантазии сценаристов, а вполне реальный факт. Именно тогда я прочитала о жизни Надежды Дуровой, прототипа главной героини фильма; и именно тогда захотела представить себе, что она чувствовала в памятный день Бородинской битвы.