Книга теней

С чем пришел Станислав Леопольдович из Элизиума? И зачем пришел из Элизиума? Получается, чтобы с Петром встретиться – пришел. Встретиться и передать ему некоторые сведения. «Вы не нервничайте сейчас. Потом нервничать будем», – сказал Станислав Леопольдович. Вот, значит, и настало время – нервничать. Нервничать, вспоминая, как все было, и доставая из памяти то, что тогда не заметил. Во-первых, ликер: «Мне подарили этот ликер в 1798 году»…
– Тут-вот-я-тебе-шоколадок-маленьких-купила-будешь-по-одной-сестрам-давать-чтоб-помогали-тебе-как-следует…
Итак, 1798 год – вот первый временной ориентир. «С тех пор никто не заходил ко мне в гости. М-да… шутка». Не шутка, получается, Станислав Леопольдович. Должно быть, этот год – последний в Вашем витальном цикле, опять же последнем. С тех пор прошло почти двести лет. Двести лет, проведенных Вами в Элизиуме, это же ясно как день!
– Надо-бы-побольше-двушек-принести-тут-нет-ни-у-кого-или-жадничают!
Ну да, конечно… Еще один мотив был – с одеждой. Его высказывание насчет моей куртки модной и сапог: «Одеты вы очень модно» – «А надо как?» – «А надо – никак. Чтобы не быть иллюстрацией места и времени… это привязывает и лишает свободы». Похоже, это первый урок: дескать, и Вы тоже, молодой человек, не только в настоящем времени живали! Были, дескать, и другие времена. Что ж, может быть, и так… Подождем пока с этим. И вспомним еще что-нибудь. Например, вот что…
– Тут-в-травме-все-долго-лежат-одни-переломы-почти-что-и-с-первого-раза-редко-удачно-срастается-потому-ногу-или-руку-опять-ломают-и-снова-гипс…
Например, вот что: «фокус-другой я бы мог Вам показать – дело, как говорится, нехитрое. Но это, видите ли, слишком уж немудрящий путь, мне стыдно таким путем идти к сердцу Вашему». Понятно, о каких фокусах речь: впечатляющие, между прочим, были бы фокусы… но Вы, Станислав Леопольдович, предпочли долгий путь. Какой же? А вот какой: бросить в сердце одну-две фразы, которые на всю жизнь в памяти застрянут… Застряло же следующее: «Нам, конечно. Будут даны и другие жизни… много других жизней, поскольку с первого раза трудно все рассмотреть и расслышать, но ведь каждая ситуация уникальна и необязательно повторится из жизни в жизнь. Схема повторится – детали не те, детали повторятся… даже одна деталь, глядь – схема другая. Так что очень желательно осмотреться, помедлить… вкус, я бы сказал, ощутить». Между прочим, ни чая, ни ликера Вы не пили тогда, Станислав Леопольдович, – и теперь, после рассказа Эвридики о Лже-Эмме-Ивановне, ясно почему: тени не пьют и не едят. А насчет того, что «схема повторится», – так это Вы, конечно, правы.
– Мы-вот-с-товарищами-уже-ходячие-а-молодой-человек-который-спит-ему-еще-гипс-не-снимали-говорят-завтра-так-он-лежачий-пока.
Схема повторилась: ученик Ваш, помнится, покончил с собой – и я, стало быть, пытался… а детали другие. Из этого следует, между прочим, что очень может быть… очень даже может быть… почему бы, в самом деле, не быть такому: ученик Ваш и я – одно и то же в разных витальных циклах, а? Значит, и вправду, были у меня и другие времена… Дерзко, конечно, предполагать, однако случайность есть случайность – не так ли, Станислав Леопольдович? М-да… опять Вы правы: «Лучше все делать очень медленно. Очень и очень медленно». А я сейчас так и делаю. Медленно-медленно иду по нашей с Вами беседе… раньше бы так пройтись по ней! Иду, значит, и натыкаюсь еще на одну интересную подробность: «… я жил с одной прекрасной дамой. Я очень любил ее. Мы прожили… дай Бог памяти, лет десять. Двести с лишним лет назад». Не Эмма Ивановна ли это, Станислав Леопольдович?
– Он-странный-молодой-наш-человек-молчаливый-все-думает-о-чем-то-а-невеста-у-него-ну-такой-красоты!
Значит, Вы с ней все-таки встретились снова… Непонятно, правда, что из этого получилось, если Вы тень. Впрочем, дело не мое… А тогда я сказал: «Мне не хочется уходить от Вас», – и Вы ответили: «Очень рад. Да и ситуация еще не исчерпана… Если бы Вы знали, насколько не исчерпана…» Так все-таки, насколько, Станислав Леопольдович? Чего теперь ждать, когда Вы в летаргическом сне? Встречи в Элизиуме? Там, где рассредоточивают… или, по крайней мере, грозят рассредоточить тени? «Во-о-от насколько!» – и Вы широко развели руки. Действительно настолько? «Знаки, знаки…»
– Она-ему-ворона-приносила-говорящего-только-он-мало-поговорил-а-вообще-то-умора!..
Как это там было: «Подлинные знаки – вот чего мы напрочь не умеем воспринимать. Казалось бы, все уже яснее ясного, и сердце знает: подан знак, ан нет! Не верит, соглашаться не хочет, сопротивляется». Не сопротивляется больше, верит напропалую сердце мое: такие уже допущения делает – в животе холодно. И привкус мяты во рту. Впервые за последние – сколько? – почти два месяца: значит, близко… Правильно иду, значит! Привкус мяты – это оттуда: Элизиум. Их пища – время, медуница, мята… И плевать «на цыганок, на гадалок, на фокусников, на заклинателей змей… ручное все это. Hand made, не по-русски говоря». Теперь понятна и данная фраза… понятно даже, кому она адресована! Другая тоже понятна и туда же адресована: «В том-то и есть чертовщина жизни, что в течение получаса все может измениться на полную свою противоположность…» Теперь действительно понятно, Станислав Леопольдович. Так оно и было. Что ж, почти все… И блистательная кода…
– А-чего-я-нормально-хожу-уже-с-костылями-провожу-значит-потом-в-холле-с-соседями-посижу-пусть-поспит-паренек…
И блистательная кода: «Вы знайте, что Ваша душа бессмертна!» Стало быть, что же… тень и есть душа?
Когда, держа высоко над головой сверток, в палату, как птица, влетела Эвридика, она прямо-таки замерла у постели Петра. Петр смотрел на нее древними совсем глазами – и во всей фигуре его был покой, огромный нездешний покой.
– Я украла книгу, – тихо, словно боясь спугнуть ангела, сказала она, – возьми.
– Спасибо, – улыбнулся Петр. – Она мне теперь как раз очень нужна – узнать, что же дальше. Я, пожалуй, успею к утру: завтра можно будет вернуть ее, если ночью тебя не арестуют. Придешь завтра?
– Ну и вопросы у тебя! – она поцеловала его и вышла: фея-авантюристка, исполняющая желания и тут же изчезающая-из-поля-зрения… Так и надо, Эвридика. Молодец.
… исчезающая-из-поля-зрения, чтобы опять быть рядом, когда нужно.
– Привет, – невозможно прекрасная утренняя Эвридика.
– Привет, – бессонный Петр закрыл книгу. – Тебя не арестовали?
– Нет еще. Часа через полтора арестуют… когда книгу привезу. Сегодня мама работает, я ей не сказала ничего. Она, наверное, и арестует, – и присела на кровать: невозможно-прекрасная-утренняя-Эвридика… Соседи-на-костылях любезно оставили их вдвоем.
– Никто тебя не арестует. Книгу вообще никуда отвозить не надо.
– Ну уж, нет! – замотала головой Эвридика. – Пусть меня казнят честной.

А-чего-я-нормально-хожу-уже-с- костылями-проводу-значит-потом-в-холле-с-соседями-посижу-пусть-поспит-паренек....– Книгу отвозить не надо, – повторил Петр. – Дело в том, что ее никто не хватится: этой книги никогда там не было.
– Не было? – доверчиво спросила фея-авантюристка.
– Не было, – подтвердил Петр.
– Что ж… пусть тогда и не будет, – Эвридика облегченно вздохнула: проблема исчерпала себя сама. – Ты мне что-нибудь расскажешь?
– А нечего почти рассказывать. Тут все то же самое. Ты это уже знаешь.
– От Эммы Ивановны?
– И от нее тоже. От нее в первую очередь.
– Но ты все время улыбаешься, Петр… как будто знаешь, что делать.
– А я знаю, что делать, – весело ответил тот. Он взял Эвридику за руку. – Надо жить – и все. Этого будет вполне достаточно, – Петр смеялся и просто-таки невозможно походил на Станислава Леопольдовича, когда старик разгуливал по телеэкрану с «дол зеленый, йо-хо!» на губах.
– И все же, Петр?
– Для начала свяжись с кем-нибудь из ансамбля – у тебя ведь есть телефоны? Надо попросить от моего имени и от имени… Станислава Леопольдовича снять блокаду с дома восьмерок.
– Почему? – испугалась Эвридика.
– У него и так ничего не выйдет. Или выйдет все, – это был более чем туманный ответ – впрочем, Эвридика и не ожидала другого.
Она только спросила:
– Сейчас позвонить?
– Сейчас. – Петр взял с тумбочки сложенное вчетверо письмо с восьмерками и порвал его на глазах Эвридики. Потом развел руками и сказал: – Кажется, оно дошло уже по адресу. К сожалению.
– Я ничего не понимаю, – сокрушилась Эвридика.
– А не все нужно понимать, – с готовностью сказал Петр. – Есть и непонятные вещи. Много непонятных вещей.
– Для тебя – тоже?
– Конечно. Для всех. Я вот не понимаю, как это – телефон? Или, допустим, – телевизор!
– Да ну тебя! – махнула рукой Эвридика и в первый раз за утро улыбнулась.
Так, с улыбкой, и отправилась к двери, на пороге которой столкнулась с Аидом Александровичем.
– Здравствуйте, царь Аид. Я сию секунду вернусь.
– Vale, – ответил тот и вошел к Петру. – Нуте-с, как наше настроение? Вам, по слухам, гипс бесповоротно снимают? – Он достал из кармана халата два апельсина-невероятных-размеров. – Это я Вам был должен, – и протянул апельсины Петру.
– Спасибо. А настроение наше прекрасно. У Вас какие-то неприятности?
– Никаких неприятностей, с чего Вы взяли?
– Очень уж Вы бодры, – нейтрально заметил Петр. – А что… письма все еще приходят?
– Какие письма? – Аид был невинен-как-дитя.
– По поводу телепередачи с Рекрутовым, – Петр тоже был невинен-как-дитя.
– Что это Вы вспомнили такую седую старину?
– И сам не знаю, – ускользнул Петр.
– Нет уж, – Аид мгновенно повзрослел. – Выкладывайте, что у вас, да поскорее!
– Ничего особенного, – нарочно не взрослел Петр. – Пустяки всякие: витальные циклы, Элизиум, Атлантида… Контактная метаморфоза, если хотите.
– Эвридика? – взревел Аид. – Ну, она у меня узнает!.. С ней же, оказывается, нельзя иметь дела!
– Да помилуйте, Аид Александрович! Тут вот книга, где все написано. Дарю. Я уже знаю ее наизусть. Теперь Ваша очередь.
Аид вертел в руках подарок, ворча: «Очень мило с Вашей стороны дарить библиотечные книги… да еще из Ленинской библиотеки! Я же вижу… штамп стоит, Вы вор, что ли?»
– Штамп – это камуфляж, – бесстрастно пояснил Петр. – На ней не должно быть никакого штампа, это анахронизм.
– Правда – подарок? – начинал верить Аид и влезал уже в книгу по островерхим гребням готических литер.
– Правда, дорогой Вы наш Аид Александрович! – вид у Петра был предпраздничный. – Тут Вам предложат объяснения тому, над чем Вы бьетесь всю жизнь. Если, конечно, Вы захотите их принять, – Аид спрятал книгу в портфель: – Спасибо, Петр. Вы сделали для меня больше, чем могли.
– Это все-таки она, – кивнул Петр на входящую Эвридику.
– Проходите, преступница, – растроганно сказал Аид.
– Удалось? – спросил Петр.
– Будем считать, что да. Дежурным сейчас же все передадут. Павел поедет вместе с Бес.
– Павел… вместе с Бес? – Аид Александрович заинтересовался. – А что там – новости какие-нибудь?
– Новости здесь, – уточнила Эвридика. – Петр распорядился снять блокаду с дома восьмерок.
– Петр? Распорядился?.. С чего? На каком основании? – опять с четверть-оборота завелся Аид. – У меня же Станислав Леопольдович в институте на искусственном питании… Вы отдаете себе отчет??
– Случится то, что случится, – спокойно сказал Петр. – Рано или поздно, так или иначе, но в любом случае все кончается. Нам ведь будут даны и другие жизни… много других жизней, поскольку с первого раза трудно все рассмотреть и расслышать…
– Вы говорите, как тень! – ужаснулся Аид Александрович. – Голосом тени… и с интонациями тени!
– Это он книгу одну прочел, – вступилась за Петра Эвридика, – немецкую книгу, она здесь. Петр, покажи книгу – Аид Александрович знает ведь немецкий, – Эвридика поискала глазами, вопросительно взглянула на Петра.
– Ты забыла, Эвридика, – напомнил Петр. – Не было никакой книги.
– Но я же… ах, ну да! Простите, Аид Александрович, не было никакой книги, я что-то путаю.
В дверь постучали.
– Это соседи! – спохватилась Эвридика. – Они вынуждены все время уходить из-за меня…
Стук повторился.
– Да-да, – крикнула Эвридика, – пожалуйста!
И возник у порога незнакомый человек непримечательной наружности – в халате поверх синего костюма с синим же галстуком более темного тона, светловолосый, полноватый.
– Вам кого позвать? – поднялась Эвридика, которая знала уже всех соседей Петра.
– Вас, – произнес человек очень низким голосом.
– Меня? – остановилась идти Эвридика.
– Нет. Вас троих, – и едва заметный акцент: легкий, прибалтийский какой-то…
– Вы пройдите, пожалуйста, – приветливо сказал Петр. – Садитесь.
– Петр… Вы знакомы? – Эвридике сразу и явно не понравился вошедший. Она переглянулась с Аидом Александровичем.
– Отчасти, – ответил Петр.
– Вот как? – удивился посетитель. – Вы проницательны, Петр.
– Да нет, тут другое, – поскромничал тот. – Но это к делу совсем не относится, мы слушаем Вас.
– Хорошо. Потому что я-то как раз и пришел говорить. Я, видите ли, знаком со всеми вами, хоть вы никогда меня и не встречали, во всяком случае – в этой жизни.
– Нет уж, давайте-ка по порядку, – перебил Аид Александрович и поочередно представил каждого посетителю, причем Петр усмехнулся – немножко в сторону.
– Спасибо, я знаю, – поморщился посетитель, – не надо формальностей… Люди вы все подготовленные – и вас, наверное, не удивит, если я скажу, что у меня нет имени, потому что я тень.