31 августа: Роман

31 августа
Мы увидели,
Как через волны и морскую гладь
Ветер прибил к нам фрегат из Англии.
Песенка моряков

Хуже всего то, - сказала себе Лу, - что точно также я могла бы и остановиться. Она выключила зажигание. Бессильно откинулась на подголовник сиденья и смогла, наконец, закрыть глаза. Позади нее с еле слышным механическим гудением закрывалась дверь гаража. Потом наступила тишина. Лу чувствовала, как бешено стучит ее сердце, тяжелыми ударами, сердце и кровь в венах, во всем ее теле, в шее, в голове, ужасными ударами, которые, казалось, становились все сильнее и сильнее.
Интересно, мое сердце так колотиться с того самого момента, как я выехала из туннеля? И в таком состоянии я смогла вести машину от самого Парижа? С той скоростью, что я ехала?
Она снова открыла глаза. Фары ее машины все еще были включены. Она посмотрела направо, налево, прислушалась, подстерегая какой-нибудь звук, какие-нибудь звуки. Но тишина была полной, а дверь гаража – действительно закрыта. Она была абсолютно одна. Никто не стал ее преследовать. Может быть, никто даже не записал номер ее машины.
Мотоцикл стоял на своем обычном месте, справа от машины, у блочной стены гаража. Ивон должно быть спит. Лу посмотрела на часы. Без десяти час. Точно также Ивон мог решить дождаться ее, и с головой погрузиться в один из своих парусных журналов, технические страницы которых он мог читать и перечитывать до бесконечности.
Я не хочу, сегодня вечером я не хочу, чтобы Ивон был здесь. Я не хочу с ним говорить. Спит он, или нет, я хочу, чтобы сегодня он был где-нибудь в другом месте.
Это был не первый раз, когда Лу хотелось бы вернуться домой и никого там не обнаружить, как это было раньше. Но сегодня вечером ей было просто необходимо лечь спать, никого не видя и ни о чем не разговаривая. Она подождет немного, чтобы удары ее сердца стихли, и чтобы Ивон точно заснул.
Она вдруг поняла, что у нее болит левый локоть. Меня, наверное, тоже ударило. Столкновение было не слишком сильным, но что значит сильное столкновение? Скрежет двух машин, одна об другую, ужаснул меня, меня отбросило. Наверное, я ушла вправо. Это правый локоть должен был бы болеть.
Может, именно в тот момент, нет, чуть раньше, да, наверное, чуть раньше столкновения Лу повернула руль, и она не помнила в какую именно сторону. Возможно, в ту, куда не надо было, – влево. В ту, откуда шел скрежет – это конец: подумала она, - эта черная громада, которая прижималась к ней, сбоку, и которая вдруг отлетела от нее, когда Лу уже подумала, что все кончено. Подумала… Когда я сказала себе: «Это конец» – в этот момент, или после удара? Вот уже полчаса она безостановочно проживала и переживала всю сцену. Все произошло так быстро, эта машина, летевшая на нее на всех парах, у въезда в туннель, прижавшаяся к ней, скрежеща железом, и отлетевшая от нее также быстро, еще до того, как она начала вилять, кидаться то вправо, то влево, до того, как она наскочила на одну из колонн туннеля с отвратительным грохотом.
И я нажала на газ. Были ли в тот момент в туннеле другие машины, или нет, Лу не смогла бы сказать. Должны были быть, ведь было всего чуть за полночь, и прежде чем вкатиться в дыру туннеля, ехавшая на маленькой скорости Лу видела немало машин, передвигавшихся по Парижу.
Но начиная с туннеля, она уже не видела ничего, кроме этого чудовища, внезапно возникшего позади нее, задевшего и отбросившего ее в сторону, ободравшего ее кузов, кидавшегося вправо, влево, и в конце концов разбившегося у нее на глазах; она видела только эту машину, налетевшую на колонну туннеля, с ужасным визгом тормозов, скрежетом железа, и запахом гари; она видела только колонну, раззрезавшую капот до самого ветрового стекла.
Лу не могла сказать, были ли в разбившейся машине пассажиры, она надавила на газ и поспешила убраться оттуда. Теперь уже она гнала машину, она вылетела из туннеля на своей предельной скорости, и в ее голове была лишь одна мысль – бежать. В голове, нет, точнее в одеревеневших мускулах ее правой голени, в ступне, до отказа надавившей на газ, - только одна навязчивая мысль, единственная, - бежать.
Она смотрела, как набирался свет в гараже, пока, наконец, не включился весь. У нее ехала крыша, ей необходимо было доползти до своей кровати и как можно быстрее. Она глубоко вдохнула и открыла дверцу машины. Ей казалось, что ноги не удержат ее, однако она встала безо всякого труда. Она отступила от Фиата на шаг и замерла. Вдоль всего кузова тянулась царапина – блестящая и почти прямая полоска, шириной в целый дюйм. Лу протянула руку к царапине, не решаясь дотронуться до нее, прошла вдоль всего следа, от передней дверцы до заднего левого крыла. И там остановилась во второй раз. От заднего красного фонаря не осталось ничего, ни корпуса, ни лампы, только несколько осколков защитного стекла, еще державшихся на металлической раме. Поворотник уцелел. Бампер не пострадал.
Как, ну как я могла поверить, что выпутаюсь из этого? Если мой задний фонарь разбит, значит, это случилось во время столкновения, и осколки по-прежнему там, на месте столкновения, в туннеле. А эта царапина на моем кузове, такая же есть на правом боку той машины, смятой в гармошку, врезавшейся в столб, в пятидесяти метрах передо мной.
На какое-то мгновение она словно окаменела. Потом заставила себя сдвинуться с места, отвести взгляд. Я выпутаюсь из этого. Мне это все отремонтируют завтра, я пойду к самому открытию. Поменять задний фонарь, покрасить кузов – это не море вброд перейти. Это – просто.
Она медленно поднялась на три этажа. Уж лучше так, чем вызвать лифт и перебудить весь дом. Она открыла дверь квартиры, закрыла ее за собой и замерла на минуту, в темноте, боясь пошевелиться. Ивон бы ее окликнул, если бы она его разбудила. Ничего, тишина. На полу валялось снаряжение Ивона, для завтрашней поездки в Мюро, спортивная сумка, парус, который он тщательно зашивал все последние два дня, щипцы, коробка бретонского песочного печенья. Ренан должен заехать на машине за своим братом в восемь, в принципе, и за Лу тоже. Лу покачала головой. Нет, в конце концов, нет, ребята, я не поеду с вами. Завтра у меня другие дела. Она тоже положила свою сумку на пол и пошла сразу в ванную.
Она обнаружила в зеркале, что выглядит на удивление обыкновенно. Немного странный вид, а так, кроме этого, совершенно обыкновенное лицо. И здесь ей показалось, что свет стал более резким, чем обычно. На ней не было ни царапин, ни синяков. На локте, который болел, не было никаких отметин.
Она принялась за умывание. Сто процентов, в этой аварии были раненые. Погибшие. Черная машина шла со скоростью сто пятьдесят, как минимум. Нечего и мечтать, Фиат Лу кто-нибудь заметил. Возможно, его зафиксировал радар. Его будут искать. Остались осколки заднего фонаря, там, в туннеле.
Спокойно. Ты успокоишься. Завтра все отремонтируют. Поменяют стоп-сигнал и закрасят царапину, это не займет много времени. Завтра к вечеру уже не останется и следа. Этот Фиат будет как новенький.
Лу включила радио, играла какая-то музыка, выключила его. Она так спокойно ехала по Парижу, ночь была такой теплой, впереди у нее был выходной, летнее воскресенье – последнее воскресенье августа. Она въехала в туннель, - с какой скоростью? пятьдесят километров в час? - она не любила быстро ездить, и словно попала в фильм ужасов, несущаяся на огромной скорости прямо на нее махина, столкновение, скрежет, визг тормозов, грохот, все так молниеносно, и ее, такой же молниеносный, побег.
Слава Богу, Ивон не берет завтра свой мотоцикл. Ему будет незачем спускаться в гараж, перед отъездом, и он не увидит повреждений. А через час после его отъезда… Лу села на край ванны. Ее сердце вновь заколотилось. Через час после отъезда Ивона, завтра, это будет уже утро воскресенья, - нет, сейчас уже воскресенье. Я не найду открытую автомастерскую раньше понедельника.
Все решено, ребята, я поеду завтра с вами в Мюро. Чем меньше я буду дома, тем лучше.
Она скользнула в свою постель. В их постель у нее не получалось. Не выходило, она не могла думать ни об их постели, ни о нашей. Ивон говорил: эта постель. Она все делала как можно аккуратнее, но Ивон все-таки перевернулся, что-то пробормотав. Она застыла. Как бы она хотела сделать так, чтобы он исчез. Уйди, Ивон, растворись. Увидимся завтра. Отвали, Ивон, дорогой. По крайней мере, на эту ночь. Лу не видела в темноте глаз молодого человека, она с трудом различала его лицо. Но его дыхание вновь стало ровным. Он спал.
Она вытянулась на спине, медленно, сантиметр за сантиметром. Сказала себе: надо заснуть. Утро вечера мудренее. Напрасный труд, ее мозг работал со скоростью двести километров в час, ее правая нога жала на газ, она держала руль обеими руками, плечами, спиной; даже мышцы ее живота сводило от этой гонки. Почему, ну почему я удрала оттуда? Я бы ведь могла остановиться. В нормальной ситуации я бы ведь остановилась. Я ведь девушка, которая останавливается, девушка, всегда готовая помочь, девушка, профессия которой – быть внимательной к другим. Но я нажала на газ. И точно только одно - то, что я ни на секунду не подумала о том, чтобы остановиться. Я бежала. Так решила моя ступня, или страх, но в любом случае, что-то, что на самом деле вовсе не я.
А теперь все уже сделано. Машина разбилась прямо у нее на глазах, а Лу, вместо того, чтобы остановиться, выбрала побег. Она, конечно, могла бы сказать: это не я сбежала, я ничего не хотела, ничего не сделала, понимаете? Это произошло помимо меня, на что ей бы ответили: побег с места происшествия. Неоказание помощи в опасной ситуаций.
Наверное, другие остановились. Она была свидетелем номер один, но, разумеется, не единственным. Были и другие, летом, в полночь кто-то еще ехал на машине через туннель Альма. И они остановились, конечно же, надо всегда останавливаться, когда становишься свидетелем серьезной аварии. И все заметили ее маленький Фиат, единственную машину, которая скрылась.
Хуже всего то, что точно также она могла бы и остановиться. Чем больше она об этом думала, тем все яснее видела, как она останавливается, первой, зовет на помощь, перекрывает движение, делает все то, что надо было сделать.
Было, наверное, по крайней мере, два часа утра. У Лу затекли ноги. Она боялась пошевелиться. Как бы она хотела быть этой ночью одна. Вот уже три месяца, как Ивон переехал к ней, но она просто не была для этого создана. Нет, она не жалела о том, что дала ему ключи. Она жалела о том, что это произошло. Если точно, то она жалела о тех месяцах, что были раньше, когда этого еще не произошло. Мне действительно нравилось звонить ему: Ты пообедаешь со мной? Или когда он мне звонил: Пообедаем вместе? Даже если бы так продолжалось всегда, до самого конца. Теперь это даже не обсуждалось, об этом не надо было договариваться, все решено. Мы обедаем вместе каждый день, спим вместе, завтракаем вместе. И это происходит со мной, а я так люблю быть одна, когда встаю по утрам.
Разве маленький поворот руля может заставить машину вылететь с дороги на ограждение? Какое-то столкновение, маленькое столкновение, и машина слетает с тормозов, ее бросает влево, вправо, и водитель уже ничего не может сделать? Какое-то ничтожное столкновение, всего лишь стоп-сигнал, царапина…
Впрочем, Лу даже не была уверена, что повернула руль влево. Может, все было наоборот, может быть, она повернула руль вправо, чтобы пропустить несущуюся на огромной скорости махину.
И пока она это делала, ее задний фонарь оказался на пути этой махины.
И потом, она не была уверена в том, что вообще повернула руль. Ее отбросило, она запомнила какое-то движение своих рук на руле. Но это было какое-то короткое движение, подскок, совсем не тот жест, которым поворачивают руль.
Ей хотелось кричать: Я ничего не сделала! Я возвращалась домой, со скоростью пятьдесят километров в час, и вот что теперь со мной, два часа спустя, я не могу спать, в голове мелькают чудовищные картины, сводит все части тела. Я не сделала ничего плохого, меня отбросило, но это не преступление. Это на меня летели со всей скоростью, это меня чуть не смяли в лепешку. Это я должна была бы жаловаться.
В три часа она встала и выпила Могадон. Она не собиралась провести всю ночь, прислушиваясь, не позвонят ли в дверь жандармы. Если про нее вообще обнаружилось, то и ее саму обнаружат, а пока она хотела заснуть.
Она зажгла кухонную лампу. Она больше не боялась разбудить Ивона, в этот час. Если он спросит, в чем дело, она скажет ему правду, что она не могла заснуть, и что она передумала насчет завтрашнего дня. На листке бумаге, вырванном из блокнота, где они записывали покупки, она написала: «Три часа утра. Не могу сомкнуть глаз. Печеночный приступ, или что-то в этом роде. Постараюсь отоспаться завтра утром. Извини, что не поеду с тобой в Мюро». Она приклеила листок кусочком скотча на зеркало над умывальником.
К счастью, завтра, в воскресенье, все должно было быть серьезно, что-то типа соревнования с другими помешанными на парусах. Ивон не предложил Лу быть с ним на воде под парусом, она должна была поехать просто как зрительница.