Знак Мойры. Книга вторая. Волчьи войны

П Р О Л О Г
ПАМЯТЬ ЗЕМЛИ

Память Земли не такая, как у людей. Мы думаем, что все знаем об истории и о мире, но в давние, забытые ныне времена существовало много чудес, которые сегодня исчезли без следа. Помнят о них только деревья, да небо, да ветер. И вот однажды ночью в те далекие от нас времена Земля увидела, как пересеклись пути двух миров.

Чудесный осенний день клонился к вечеру. Лето прошло, и о нем напоминали лишь последние листья да зверьки, рыщущие в поисках припасов на зиму. В кронах хвойных деревьев на склонах Гор-Драка гудел ветер. Наступали сумерки.
Он пришел с юго-запада. С шапкой на голове и мешком за плечами он решительно шагал на север Гаэлии. Его цель, одинокое строение, возвышавшееся на таинственном полуострове, была еще далека. Ему предстояло получить образование в хранилище всех тайных знаний друидов, дворце Сай-Мина.
Это был Катфад, сын Катубатуоса. В самом его имени был знак судьбы. Ему суждено было стать Великим Друидом, придти в мир людей и поделиться с ними своими знаниями.
Быть может, случай привел его этим осенним вечером именно сюда? А может быть, Мойра? Это место ничем особенным не отличалось, но именно здесь, в нескольких часах ходьбы от Атармайи, у скалы, разделяющей два мира, решил он остановиться на ночлег.
У самого входа в Сид.
Только после ужина, состоявшего из зайчатины и собранных поблизости плодов, юноша обратил внимание на странные очертания скалы, у которой расположился. Высокая, с идеально гладкой поверхностью, она была подобна каменному великану и словно наблюдала за путником сверху.
Юноша медленно поднялся и подошел к скале. Она отбрасывала глубокую тень. Было необычайно тихо. Тот, кто собирался стать друидом, протянул к скале руки, желая к ней прикоснуться. Она имела настолько правильные очертания, что казалась порождением неких божественных сил.
Затаив дыхание, с величайшей осторожностью коснулся юный Катфад серой поверхности скалы. И вместо холодного камня ощутил внезапно нечто теплое, нежное, почти живое. Удивленный юноша сделал шаг назад, и тут ему показалось, что цвет скалы изменился. Катфад поднял голову. Может, это игра лунного света? Нет, свет луны был все таким же бледным, а камень постепенно становился красноватым.
Юноша отошел чуть дальше. Откровенно говоря, он немного испугался. Вдруг скала зашевелилась, и в сверкании камня перед ним появилась человеческая фигура. Это был силуэт женщины. Необычайно красивой женщины. Очертания ее фигуры становились все яснее. Будто понемногу приближаясь, вырисовывались линии тела, лицо, глаза.
Катфад остолбенел. Его взору открывалось сказочное видение. Женщина смотрела на него. Она ему улыбалась. Всполохи красноватого огня за ее спиной исчезли, и вот она уже перед ним, во всей своей реальности.
Она была прекрасна какой-то дикой красотой. Черные волосы, большие голубые глаза, смуглая, как у южан, кожа. Стройная, очень хрупкая.
Она не произнесла ни слова. Плавным движением, будто танцуя, открыла объятия, подошла к юноше и, нежно улыбаясь, взяла его за руки.
Ни одного слова. Только взгляды и дыхание. Тела их сблизились и, обласканные лунным светом, слились под покровом молчаливой ночи. Вот так все это и произошло.

Утром Катфад проснулся и сразу открыл глаза. Осеннее солнце уже давно поднялось. Он огляделся. Женщины не было. Скала при свете дня ничем не отличалась от других.
Изумленный юноша молча поднялся на ноги. Ничто не подтверждало его ночных воспоминаний. Но он был уверен, что это не сон. Его тело помнило все.
Катфад не знал женской любви. И не узнает. Это случилось с ним всего один раз. И никогда больше не увидит он ту, что подарила ему любовь.
Сид навсегда закрыл свои врата.

ГЛАВА 1
ЛУГНАСАД

Нигде во всей Гаэлии не было волчицы белее, чем эта. Сказители былых времен звали ее Ималой, что на нашем языке означает «белая». Ее нельзя было спутать ни с одним другим волком острова, и не только белый мех отличал ее от сородичей. Все в ней было особенным – походка, взгляд, благородная посадка головы. К тому же, в ее жизни уже случались встречи с людьми.
Сейчас путь ее лежал к северу. Она не спеша продвигалась вперед, радуясь всем благам лета: зелени травы, свежести земли, обилию растений и дичи – косуль, зайцев и перепелок. Время от времени она ложилась на бок и грелась в солнечных лучах, встряхивая головой, чтобы отогнать слишком близко подлетавших к ней насекомых.
Имала не могла не узнать оставленные повсюду метки. Они означали, что она все еще находится на территории своей бывшей стаи. Но это ее вовсе не беспокоило. Ведь она одержала победу над вожаком, волчицей Аэной, в долгой битве на глазах у всех сородичей доказала свое превосходство. Аэна уползла, поджав хвост и волоча брюхо по земле, и остальные волки не протестовали. Теперь никто из них не посмеет встать на пути Ималы. По крайней мере, в ближайшее время.
Она могла остаться в стае и занять место Аэны. И была бы лучшим из вожаков. Молодым, сильным, отважным. Но Имала стремилась к иному. К чему-то, не подвластному пока ее разуму. Инстинкт звал ее куда-то вдаль, к северу, и она без сожаления покинула стаю. Теперь волки, наверное, прогонят Аэну, ведь она утратила свой авторитет. Другая молодая волчица вызовет ее на бой и, наверное, победит. Таков закон природы. Редко бывает, чтобы вожак оставался во главе стаи всю жизнь. И Аэна покорно уйдет, как пришлось когда-то уйти Имале, когда убили ее детенышей. Но Имала этого не увидит. Ее ожидают другие дела.
Весело помахивая хвостом, она шла к северу, куда позвала ее та из мира людей, что явилась ей, приблизилась и обласкала… Волчица чувствовала, что должна найти эту темноволосую девушку.
Лишь через несколько дней Имала поняла, что вышла за пределы территории, принадлежавшей ее бывшей стае. Нельзя сказать, чтобы она почувствовала себя при этом увереннее, напротив, стала еще более осмотрительной – чаще останавливалась и внимательно прислушивалась к каждому звуку, ниже пригибалась к земле, прижимая уши.
Голод все сильнее давал о себе знать. Но охота на крупную дичь – трудное дело для одиночки. Да и лес, густо населенный всякой живностью, остался далеко позади. В этих местах зайцев водилось гораздо меньше, к тому же здесь, где чаще попадались открытые места, им было легче убежать от хищника.
Так и не поохотившись, волчица продолжала бежать к северу. Незадолго до наступления вечера она вдруг замедлила бег – до нее донесся какой-то знакомый запах. Подчиняясь инстинкту, Имала затаилась в зарослях высокой травы. Она была уверена, что в нескольких перебежках, на востоке за холмами, пасется стадо баранов. Эти слабые, трусливые и медлительные животные могли стать для нее легкой добычей. С ними она наверняка легко справилась бы и в одиночку.
Имала облизнулась, осторожно поднялась на лапы и направилась к холмам. Она бежала к цели не прямо, а по кривой, чтобы выйти к стаду сбоку, пока легкий ветерок, который дул ей навстречу, будет скрывать ее запах и шум шагов. Вскоре она их увидела. В стаде было не более десятка баранов. Но ей хватит и одного.
Вначале надо выбрать. Наметить самого слабого, того, которого будет легче догнать. К чему лишние усилия?
Время от времени, когда какой-нибудь баран поднимал голову, Имала останавливалась, потом вновь осторожно приближалась, не выпуская стадо из виду. И вот до намеченной жертвы остается уже не больше нескольких метров, а ее так и не заметили. Наконец бараны все же насторожились. Один из них явно почуял опасность и принялся громко блеять, вслед за ним забеспокоились остальные. Пора нападать. Имала изготовилась. Она уже выбрала жертву – молодого барашка, который пасся на ближнем к ней краю стада. Некрупного, хромого, его нетрудно будет догнать. Волчица уже приготовилась к прыжку, как вдруг до нее долетел еще один запах. Запах другого животного. Она была здесь не одна.
Имала тотчас замерла и вновь побежала по периметру стада, пытаясь разглядеть сквозь высокую траву источник нового запаха. На этот раз бараны ее заметили. Испугавшись, они на мгновение застыли на месте, но тотчас инстинкт самосохранения одержал верх, и стадо бросилось бежать. Бараны толкались, прыгали, бросались то в одну, то в другую сторону. Что-то тут не так. Что-то заставляет их менять направление. И все же, несмотря на угрозу, исходящую от незнакомого запаха, волчица решила догнать стадо. Она приблизилась к баранам, но пока не нападала. И тут внезапно поняла, в чем дело.
Стадо охраняла собака. Только сейчас волчица заметила метавшееся среди белых спин баранов серое пятно. Собака была небольшая, но сильная. И явно решительно настроенная защищать стадо. Обычно в таких случаях волки отступают, но Имала сильно оголодала, а ее незримая связь с людьми придавала ей уверенности.
Волчица сделала попытку подойти к стаду с левого края. Намеченный ею барашек был недалеко и, возможно, ей удастся схватить его, прежде чем собака успеет до них добежать. Резкий прыжок, и Имала бросилась к стаду. Изменив направление, она неслась теперь прямо на обезумевших от страха баранов.
Но собака была начеку и тут же с громким лаем рванулась к волчице. Имала повернулась и медленно побежала прочь от стада.
И вдруг собака решила сама наброситься на хищника. Оскалив клыки и напружинив передние лапы, она громко зарычала, пристально глядя на волчицу.
Имала не спешила вступать в бой. Она была крупнее собаки, но долгий путь и голод истощили ее силы. Она остановилась, не принимая, однако, боевой позы и продолжая поглядывать на прихрамывавшего неподалеку молодого барашка. Собака, должно быть, перехватила этот взгляд. Она зарычала еще громче, несколько раз угрожающе подпрыгнула и приблизилась к волчице. Бараны за ее спиной блеяли во все горло.
Имала оскалилась в ответ, обнажив длинные острые клыки, и собака прыгнула на нее. Волчица взметнулась вверх и, широко раскрыв пасти, целясь друг другу в глотку, противники сшиблись в прыжке. Одним клубком упали они на землю и прокатились так несколько метров, слившись в беспощадной схватке. Едва один из них дотягивался до горла другого, как тут же задние лапы противника страшным ударом отбрасывали его от цели. Внезапно они вскочили и, переводя дыхание, уставились друг на друга, примериваясь к следующему удару. Бой шел на равных. Волчица была стремительнее, собака сильнее – не мирное домашнее животное, а свирепый, натасканный на смертельный бой зверь. Зато волчица могла рассчитывать на свои острые зубы и мощные челюсти.
Не переставая громко рычать, собака снова бросилась на нее. Имала едва успела уберечь от ее клыков бок, как собака вцепилась ей в верхнюю часть бедра. Взвыв, волчица вырвалась. Боль удвоила ее злость и, подчиняясь теперь только одному инстинкту – убивать, она набросилась на противника. Ее левая передняя лапа ударила по собаку по морде, когти рванули глазное яблоко и вонзились в окровавленную глазницу. Собака взвыла от боли и повалилась на бок, пытаясь высвободиться. Но Имала не дала ей опомниться. Пользуясь секундным замешательством противницы, волчица рванулась к ее горлу, глубоко вонзила в него клыки и в бешеном рывке повалила ее на землю. Крик собаки затихал по мере того, как волчица рвала ей голосовые связки. Чужая кровь залила белый мех Ималы и густыми ручьями потекла по шее. Она тряхнула головой, сильным ударом расколов затылок обессилевшей собаки, и та уже больше не шевельнулась. Когда волчица разжала зубы, ее противница была уже мертва, бараны убежали. Не мешкая ни секунды, Имала бросилась догонять оставшееся без охраны стадо, оставив на равнине изуродованный труп своего дальнего сородича.

***
Это лето могло бы стать обычным для долины песков. Земля поблескивала на солнце, будто усыпанная осколками стекла. Ничто не нарушало покоя безбрежного океана неба. Лишь изредка в нем появлялась хищная птица, очерчивая на синей глади правильные круги, подобные тем, что расходятся от упавшей капли воды. Нигде ни тени, разве что под камнями, где неосторожным движением можно было разбудить спящих скорпионов.
Да, это лето могло стать обычным, но на горизонте стало заметно какое-то смятение. Это было начало новой эры. Слышались звуки боевой песни. За красными холмами у края долины, почти на краю земли, медленно продвигались к северу нескончаемые вереницы воинов. Огромными змеями ползли они вдали, поднимая тучи пыли, заполняющие тяжелый полуденный зной.
Это были горгуны. Полчища горгунов. Ряды копий и доспехов, свирепый взгляд налитых кровью глаз, мускулистые зеленые тела, изуродованные шрамами. Никакая сила не сумела бы остановить эти колонны воинов, движущиеся к одной точке, ослепительно сверкающей под августовским солнцем, – чертогу Шанха.
Маольмордха созвал всех горгунов Гаэлии. И вот уже много дней сходились они к нему целыми армадами. Он был Носителем Темного пламени. Он был их Властелином. Воплощением их мести. Во имя него и по его воле должны были они сокрушить друидов. В этом было их предназначение, эта высшая цель заставляла биться кровь в их жилах.
Мало кому из подданных Маольмордхи представлялась возможность – и сама мысль об этом леденила им душу – взглянуть в глаза своему господину. Считалось даже, что это дурное предзнаменование, что те, кому случалось встретиться с Хозяином взглядом, непременно погибали в течение нескольких последующих часов, дней или недель. Тот, кто стоял теперь перед ним, не стал исключением. Едва ступив в тронный зал, самое темное помещение дворца, он сразу понял, что живым ему отсюда не уйти.
Маольмордха молча сидел на троне из человеческих костей. Лава, кипящая в гигантских чашах, отбрасывала на стены тусклые красноватые отблески. В полной тишине слышно было только звяканье цепей на ногах изуродованного раба и бульканье лавы. В ожидании этого гонца Хозяин запретил себя беспокоить. Медлительность горгунов уже привела его в ярость. Теперь тому, кто принесет плохие вести, было не спастись.
Так все и вышло. Узнав о гибели Князя герилимов, Маольмордха пришел в бешенство. Крик его разорвал вязкую тишину тронного зала. Он вскочил и обеими руками схватил гонца за голову, глядя ему прямо в глаза. Тот задрожал всем телом. Ему хотелось закричать, но страх сковал его волю. Он не чувствовал ни слез, текущих из его глаз, ни своего пересохшего горла. Руки Маольмордхи сжимались все сильнее и сильнее, как в тисках сжимая голову гонца. Щеки несчастного побагровели, глаза налились кровью, она бешено стучала у него в висках, в ушах звенело. Резким движением Маольмордха сжал руки еще сильнее, и гонец понял, что это смерть. Кости черепа хрустнули в руках палача. Их острые осколки вонзились в липкую массу, образованную мозгом и кровью, и бездыханное тело гонца рухнуло на пол.
Яростный крик Маольмордхи, наконец, затих. Даже эхо его, казалось, сразу умерло. Будто само время внезапно остановилось. Или же, напротив, ускорило свой ход и совершило гигантский скачок вперед. Повелитель горгунов сделал шаг назад и вновь уселся на трон.
Значит, эта дрянь победила Зультора. Он не мог в это поверить. Айн’Зультор, Князь герилимов, владеющий ариманом. И его смогла одолеть тринадцатилетняя девчонка! Маольмордха прикрыл воспаленные глаза. Теперь ему нужен другой воин. Новый полководец. Тот, кто поведет горгунов к победе, уничтожит девчонку, а заодно и всех друидов. Но никто из его окружения на это не способен. Ни один из его воинов не мог сравниться с Зультором. Придется искать. Выбора не оставалось. Горгунам нужно найти вожака.
Необычного вожака.

***
Фингин был один в своем новом жилище, наполненном летним зноем. Это была уже не тесная темная каморка ученика, и даже не комната побольше, в каких жили обычные друиды. Эрнан назначил его Великим Друидом, и теперь Фингину принадлежала одна из тринадцати роскошных комнат, положенных друидам его ранга.
Все произошло невероятно стремительно. Через несколько дней после его посвящения события последовали одно за другим, и с каждым днем мир, казалось, становился все безумнее. Смерть Айлина, Аодха и Альдеро. Бегство Алеи, девочки, называющей себя Самильданахом. Уход вслед за ней Фелима и Галиада. Затем Фингин назначил Эрвана своим магистражем, и тот отправился искать Алею на дорогах Гаэлии…
Эрван. Его самый близкий друг, который последние семь лет провел рядом с ним в Сай-Мине, разделяя все его сомнения и его радости. Где он теперь? Разыскал ли он отца? Удалось ли ему спасти девочку? Фингин знал только одно – Эрван жив. В этом он был уверен, так как связь друида со своим магистражем невероятно сильна. Если один из них погибал, другой сразу же это чувствовал... Значит, Эрван жив, но где он теперь?
Фингин подошел к окну. На красном бархате портьер красовался вышитый Дракон Мойры. Несмотря на жару, магистражи проводили на улице занятия с учениками. Дворец Сай-Мина застыл в состоянии тревожного ожидания. Вскоре могла начаться война, и, возможно, не одна – с каждым днем стране грозила все новая опасность. Из-за возвращения туатаннов Гаэлия, казалось, стремительно понеслась навстречу неотвратимым потрясениям. Если только причиной этого были действительно туатанны…
Самый юный из Великих Друидов приоткрыл окно, впустив в помещение немного свежего воздуха. Лето было в самом разгаре. Завтра, несмотря на тревожные хлопоты Совета, намечалось празднование Лугнасада. Главные праздничные церемонии пройдут в Провиденции, при дворе короля Галатии Эогана и королевы Амины, по всей стране будут праздновать лето, играя свадьбы, устраивая ярмарки и гуляния с пением песен и чтением стихов, а в Сай-Мине друиды совершат обряд в честь Лугнасада у столетнего дуба посреди главного двора. Обычно они приглашали короля во дворец Сай-Мина, и он присутствовал при совершении этого священного обряда. Но в этом году женитьба короля, а также распри с Харкуром помешали организовать его приезд. Фингину, впрочем, казалось, что не только это стало причиной отсутствия правителя страны. За официальными объяснениями он видел иные, скрытые разногласия.
Друид вздохнул. За окном обитатели Сай-Мины готовились к предстоящему празднику. Но сам он с трудом заставлял себя об этом думать. Сейчас ему трудно было сосредоточиться на чем-либо конкретном. Чувство глубокой печали лишало его сил. Ему так не хватало Эрвана…

***
Каждый раз с наступлением вечера трое путников устраивали привал в нескольких шагах от дороги, разводили костер и вместе ужинали, наслаждаясь долгожданной вечерней прохладой. Днем природа дышала, наполненная цветом, запахами, свечением. А летние ночи дарили путникам небеса, полные звезд.
После ужина Фейт брала в руки арфу и играла Мьолльну новые мелодии, которые тот старался повторить на волынке. Бардесса обучала его тайным звукам Печали, неизъяснимо грустным напевам. И счастье гнома не знало границ. Мечта стать бардом уже не казалась ему столь призрачной. Фейт вела его по верному пути. Рядом с ней он каждый раз ощущал по вечерам новое чувство сопричастности, и дурные воспоминания улетали прочь.
И каждый вечер рыдания волынки, поющей о Печали, вторили метаниям души Алеи. Гибель Фелима тяжким грузом легла ей на сердце. С каждым днем она все сильнее ощущала, как не хватает ей этого старого человека. Да, он был строг и суров, и она, конечно, много раз обижалась на него, не подчинялась его требованиям, не отвечала на вопросы. Но все же очень к нему привязалась: он единственный из друидов взял ее под защиту. Более того, ради нее смирился с тем, что его исключили из Совета. Как ей хотелось теперь отблагодарить его за поддержку, сказать, что, несмотря ни на что, она верит ему. Но Фелима уже не было в живых.
Вот почему после того страшного боя в Борселийском лесу Алеа стала так молчалива. В ее глазах застыло сожаление и огромная неуверенность в себе. Несмотря на то, что оба ее друга были рядом, она чувствовала себя очень одинокой. Фейт и Мьолльн пытались развлечь девушку, но в глубине души понимали, что это ей не поможет. Алее надо было получить ответы на свои вопросы. Она увидела так много. Ей открылось столько тайн.
Лицо ее сделалось замкнутым. Лишь изредка сдержанной улыбкой отвечала на безуспешные попытки друзей развеселить ее. Но она по-прежнему была очень красива. Друиды дали ей новую одежду, Фейт подрезала ее волосы до плеч. Алеа больше ничем не походила на жалкую бродяжку, какой выглядела раньше. Голубое с золотой отделкой платье и белый плащ очень шли ей. У нее остался дубовый посох Фелима, и Алеа всегда носила его с собой. Этот посох, а также его брошь, которую она приколола себе на грудь, напоминали ей о друиде, и Алею мало заботило, что скажет об этом Совет. Порой она несла длинный посох на плече, но чаще всего опиралась на него при ходьбе, чувствуя исходящее от него необыкновенное тепло. Как будто резное тело этого дубового посоха было обителью саймана.
– Мьолльн, у тебя получается все лучше и лучше, – тихо сказала она, когда гном доиграл новую мелодию Печали.
Тот, казалось, удивился. Он уже давно не слышал от Алеи ни слова, а тем более похвалы.
– Благодарю тебя, метательница камней. Но всем, что я умею, я обязан Фейт! Вы, бардесса, мой лучший учитель…
– Благодарю вас, господин Аббак.
Фейт тоже была не в лучшем расположении духа. В ее грустном голосе слышались сто дней сожалений. Сто дней, которые она провела, расставшись с голубыми одеждами бардов, в неотступных мыслях о мщении. Ей тоже понравилось, как они с Мьолльном музицировали сегодня, но она знала, что это лишь краткая передышка в борьбе, которую она поклялась довести до конца. И каждую ночь мысли о Маольмордхе, гоня прочь сладкий сон, не давали ей покоя.
Некоторое время все трое молчали, с пониманием глядя друг на друга.
– Фейт, – вдруг сказала Алеа, – а я знаю, о чем ты думаешь.
Бардесса удивленно приподняла брови. Ее не переставала поражать сообразительность столь юной девушки.
– О Маольмордхе, – продолжала Алеа, – ведь так? О своей клятве. Я пообещала себе то же самое. Отомстить за трактирщика и его жену. И за Фелима.
Фейт задумчиво кивнула.
– Мы должны выполнить наше обещание. У нас нет другого выхода. Но прежде чем мы найдем убийцу, нам надо еще многое успеть сделать.
Гном положил волынку и, приподняв одну бровь, слушал этот разговор. Ему явно не понравился серьезный тон Фейт.
– Эге! Что вы там еще надумали? Хотя, признаться, я не прочь отложить визит к этому Маоль-что-то-там-такое!
Алеа успокаивающе улыбнулась ему и пояснила:
– Сначала мне надо отыскать Эрвана и Галиада.
Гном и певица обеспокоенно переглянулись. Они помнили, какой хаос воцарился после битвы с Зультором. Как внезапно исчезли тогда магистраж и его сын.
– Говорю вам, они живы, – настойчиво произнесла девушка. – Не знаю точно, где они сейчас, но они живы. К тому же…
Алеа помолчала немного, глядя по очереди то на одного, то на другого.
– Помните, я говорила вам, что рассказали мне сильваны в ту ночь, когда мы были у них в лесу? Они сказали, что мне предстоит исполнить… три предсказания.
Она снова смолкла, глядя в пустоту, а потом сказала – уже словно не друзьям, а себе самой:
– Три предсказания. Возможно, это и есть ответы на мои вопросы. Объяснение. Путь, по которому надо идти. Три предсказания.
Фейт с сожалением пожала плечами.
– Я так хотела бы тебе помочь, Алеа, но с предсказаниями связано столько легенд, столько разных событий… Я не знаю, о каких именно говорили сильваны. Откровенно говоря, не припомню ничего, что могло бы касаться именно тебя. С другой стороны, все они, так или иначе, связаны с тобой…
– Ба, Фейт, да вы говорите совсем как друиды, – усмехнулся Мьолльн.
Алеа кивнула, но взгляд ее по-прежнему был устремлен куда-то вдаль.
– Мне надо идти в Мон-Томб, – еле слышно, но уверенно сказала она.
– В Мон-Томб? – воскликнул гном. – Вот это да! В графство Харкур? Не думаю, чтобы там нас очень-то ждали… Как же! Нужен им гном, играющий на волынке, бардесса, исполненная жаждой мести, и девочка, считающая себя величайшим из друидов!
– Я пойду одна, – возразила Алеа.
Гном возмущенно фыркнул в седую бороду.
– Вот еще глупости! – воскликнул он. – Ни я, ни Фейт – мы не отпустим тебя одну, метательница камней! Ты что, совсем с ума сошла?
Фейт положила руку гному на плечо и обратилась к Алее:
– Ты хочешь пойти в Мон-Томб? Что ж, возможно там и в самом деле найдется разгадка этих таинственных предсказаний. Думаю, ты права. Но мы пойдем с тобой, Алеа. Ты ведь знаешь, теперь мы повсюду будем рядом, я и Мьолльн. Но нам следует быть осторожнее. Я уже бывала в графстве Харкур и знаю тамошние обычаи. Я сделаю все, чтобы ты нашла то, что ищешь. Ты же даже читать не умеешь, Алеа, ты не сможешь обойтись без меня. Без нас.
Девушка, улыбнувшись, кивнула.
– Фу, – проворчал Мьолльн, – снова здорОво! Клянусь предками-гномами, вы обе сумасшедшие!
Внезапно Фейт вскочила на ноги.
– Ты слышала? – спросила она.
Алеа кивнула. Она оглядела деревья и скалы в поисках того, что могло произвести звук, который они обе только что услышали.
Подойдя к ней, гном сердито спросил:
– Что там еще?
– Может быть, ничего, – прошептала Фейт, – но я что-то там слышала, – и она показала на кроны буков. – Сейчас посмотрю…
– Подожди! – остановила ее Алеа.
Девушка ощутила сайман. Теперь он всегда был с ней. Незаметный. Готовый в любую минуту хлынуть в вены. При малейшей опасности он сразу наполнял ее тело. Она закрыла глаза и попыталась припомнить, что делал Фелим в тоннеле Борселии. Понемногу она начала вспоминать. Он бросил сайман перед собой и с его помощью обследовал темное пространство.
Алеа сосредоточилась. Осторожно попыталась выплеснуть сайман наружу, как волну, ласково накрывающую песок. Энергия поднялась к ее плечам, перешла в кисти рук, в кончики пальцев. Еще немного, и у нее получится.
Мьолльн и Фейт с тревогой смотрели на девушку. Во взгляде гнома промелькнуло что-то похожее на укор. Друзьям не нравилось, когда Алеа становилась такой. Они не понимали, что с ней происходит. Видели только, что она закрывает глаза, хмурит брови и ведет какую-то неведомую им внутреннюю борьбу. Но они не смели ей мешать. Алеа была еще совсем юной, но в такие минуты она их просто пугала. Им уже приходилось наблюдать ее удивительные способности. И они знали, что не в силах и не в праве ей мешать.
И тут сайман распространился вокруг нее подобно медленно растекающейся лаве невидимого вулкана. Магические волны росли, незаметно пронизывая окружающее пространство. И Алеа мысленно увидела все вокруг. Своих друзей. Деревья. И то, что было дальше, за ними.
Вдруг лицо девушки, до того совершенно непроницаемое, мгновенно преобразилось. Она вздохнула и широко открыла глаза. Оба ее спутника вздрогнули.
– Ничего страшного, Фейт. Это лошади. Они там, – сказала она, направляясь в сторону деревьев. – Я даже думаю…
– Что?– спросил, следуя за ней, гном.
Но получил ответ на свой вопрос раньше, чем Алеа успела что-либо произнести.
– Алраган! – воскликнул он, увидев своего пони, появившегося из зарослей. – Вот это да! Как ты здесь очутился?
У Фейт вырвался вздох облегчения. Значит, там, за деревьями, их пони. Они пришли, словно почувствовали, где искать своих хозяев. Здесь были и Алраган, и Дулия, пони Алеи, и все три лошади.
Алеа подбежала к своему пони, следом за ней к животным бросился Мьолльн. Испугавшись, они бросились наутек.
Друзьям пришлось немало за ними побегать, прежде чем удалось успокоить и привязать. Животных накормили, а потом вознесли благодарность Мойре за их возвращение.
– Это должно быть, добрый знак, правда ведь? – радовался Мьолльн.
– Без сомнения, – ответила Алеа.
Девушка подошла к лошади Галиада. На ней, как и на других, было седло. Когда все они входили в лес сильванов, Галиаду пришлось оставить лошадей, и он даже не успел их расседлать. Уже тогда Алеа заметила привязанный к его седлу кожаный мешочек. Он и сейчас был на месте. Заинтересовавшись, она приподнялась на цыпочки и развязала его. Внутри оказалась повязка из голубой ткани, которую Галиад надевал на голову в жаркие дни, когда шлем его сильно нагревался. Алеа вынула ее, бережно сложила и спрятала в сумку. Эта повязка поможет ей чаще вспоминать человека, который в свое время так помог ей. Алеа поклялась как можно скорее разыскать Галиада. Полоска ткани будет напоминать об этом обещании.
Друзья вернулись к костру. Уже совсем стемнело, и Мьолльн явно клевал носом.
– Ну, вы ложитесь, а я пойду пройдусь, – сказала Алеа.
Гном пристально посмотрел на Фейт. Он пытался разглядеть в ее лице следы беспокойства по поводу ночных отлучек Алеи, какие испытывал сам. С тех пор, как они ушли из Борселии, девушка каждый вечер уходила куда-то одна, отказываясь от предложений друзей сопровождать ее, и никогда не говорила, куда отправляется в самое темное время суток.
Вот и теперь она поднялась и, ничего не объясняя, только махнув друзьям рукой, ушла в темноту.
Мьолльн проследил, как ее силуэт исчезает за ближними деревьями. Вздохнув, он укрылся одеялом в надежде, что сон избавит его от волнений.