Опергруппа в деревне

Лето, тепло, даже жарко... Монотонное по­качивание телеги убаюкивает. Китель расстёгнут, голова мокрая, фуражка сбита на затылок. Митька вполголоса орёт залихватские разбойничьи песни о неразделённой любви боярской дочери и какого-то жигана. Вполголоса потому, что бабку разморило окончательно и, наша эксперт-криминалист практически храпит, уютно свернувшись калачиком в душистом сене.

Дорога ведёт лесом, над головой шумят русские берёзы, зелёные листья на голубом фоне неба и яркое золото солнышка, щекочущего нос. Наша рыжая кобыла идёт уверенной рысью, длиннющим хвостом отгоняя слепней и мух. Опергруппа в отпуске... Вообще-то это всё государь придумал, мы как раз таки не настаивали. Но его тоже можно понять — столько давления со всех сторон: бо­ярская дума, отец Кондрат, матушка-царица, Митъкина маменька... С неё-то, кстати, всё и началось. Сейчас расскажу по порядку, время есть, в Подберёзовку прибудем не раньше обе­да...

Итак, я – Ивашов Никита Иванович, хотя в принципе мог бы уже и не представляться. В нашем царстве-государстве меня каждая собака знает как гражданина участкового или батюшку сыскного воеводу. Служу в звании лейтенанта милиции начальником первого Лукошкинского отделения. Работа востребованная, по местным меркам вполне высокооплачиваемая, если б дьяк Филимон ещё и с зарплатой не пытался мухлевать... Но это уже о своём, о наболевшем, и в настоящий момент к делу не относится.

Вон тот верзила, что сидит ко мне спиной и тихо орёт дурным голосом дурные песни, – это Дмитрий Лобов. Наш младший сотрудник, силы немереной, красы неписаной, потенциала нереализованного, а ума... воздержимся от ком­ментариев. Если начну всё вспоминать, то доб­ром для моих нервов это не кончится. А пол­ноцветно всего Митю описывать – ведра кра­ски не хватит... Вот с Ягой всё проще – она классная! То есть абсолютно замечательная бабка, во всех смыслах – добрая, щедрая, хозяйственная, за­ботливая... И если вдруг найдётся идиот, который попробует убедить её в обратном, хотя бы просто усомнится, – я ему не завидую. Наша скромная старушка – известнейшая личность, можно даже сказать, раритет, антиквариат и все­народное достояние! Хотя характер порой, ой-ёй...

Я заботливо прикрыл ноги Яги своим ките­лем; левая у нее "'костяная'', ломит на непогоду, и лучше держать суставы в тепле. Вроде всё рассказал? Ах да — почему отпуск... Причин, как я уже и упоминал, несколько.

Во-первых, моя невеста Олёна уехала. Не на­совсем, а к очень дальней тётушке и гости, с целью пригласить единственную родственницу на свадьбу в сентябре. Да, да, величайшим со­изволением драгоценнейшего нашего Гороха моя свадьба отодвинулась аж на осень. И, дол­жен признать, тут царь-батюшка здорово меня выручил...

Нет, я если чего решил, так отступать не намерен. Олёна мне нравится, и более того, я с ней в загс — хоть сейчас, но... Всегда есть это противное «но», и никуда от него не деться!

Судите сами, ну обвенчались бы мы прямо в мае, и куда потом? В отдельный терем, жить своим домом в любви и согласии, да? То есть собирать веши, уходить из бабушкиной горни­цы, а для неё это как нож к горлу – инфаркт в чистом виде! Можно, наоборот, ввести моло­дую жену в терем Яги, он большой, места всем хватит, логично? А что такое две хозяйки на одной кухне, слышали? Причём одна – л старая ведьма, а другая – молоденькая бесовка, хоть и бывшая... Ставь красный крест на всём от­делении – они его попросту спалят с блинами на следующий же день совместного общежития! И какие у кого предложения?

Многоопытный в женском вопросе Горох просёк это дело первым, ещё до того, как я сам осознал двусмысленность момента. А в резуль­тате мою невесту с почётом отправили в гости на чёрт-те какой дальний край нашего царства, а нас запузырили в отпуск. По письменному заявлению Митином матушки, которая-де жут­ко соскучилась по любезному сынулечке...

Письменная грамотка пришлась как нельзя кстати, и ныне вся наша пёстрая компания ехала в деревеньку, на горячий хлеб и парное молоко. А там, до осени, надо будет что-нибудь приду­мывать...

– Эх, батюшка Никита Иванович ,а до чего ж хорошо на малой родине свежим воздухом грудь молодецкую прополоскать! И ведь всё благодаря матушке родной, кровиночку свою един­ственную в пенатах отеческих видеть возжелавшей...

Я не отвечал, он всё равно больше сам с собой разговаривает. А письмишко это мне уда­ лось у государя выпросить, вот оно, в планшетке. Кстати, редкий экземпляр, я такие коллекционирую – невинная просьба повидать сыночка художественно подкреплена дюжиной однообразнейших материнских угроз типа: "вот ужо помру... годы-то давно не те... глазыньки слепнут, ушки глохнут, ноженьки то ж туды ж не хожалые... сгину смертью безвременной... мо­гилка заброшенная... сухой травонькой прорасту, а тебя, царя-батюшку, молить буду – пусти сыноньку во деревню, хоть на денёк, а ежели сыскной воевода зело лютовать будет, так ему укорот дай, чтоб к слезам материнским впредь уважение имел..." Ей-богу, я далее подумал сначала, что это ей наш дьяк надиктовывал, до того стиль похож...

– А вона уже за лесочком и дымки привет­ственные видны! Небось мамка баньку топит, пироги печёт, гусей-курочек жарит, нас полным столом дожидаючись. Не кручинься, маменька! Скачет-едет в сельцо родимое бывший Митька беспутный, а ныне – самый что ни есть наи­первейший милиционер!.. Каюсь... Мне стоило бы ещё тогда обратить внимание на его болтовню и потребовать раз-ворога кобылы назад. Увы, не успел. Но уважительные причины у меня тоже были, потому что. внезапно выскочив из кустов, дорогу нам преградили два рослых молодца, одинаковых с лица! В руках у каждого покачивался дрын из двадцатилетней берёзы, а глаза такие озорные-озорные...

– Станови телегу! – почти в один голос потребовали парни.

Я молча приложил палеи к губам, указывая на спящую бабулю. Близнецы понятливо кив­нули, но преступные действия всё же продол­жили, тормознув нашу кобылу под уздцы.

– Это ктой-то тут по нашим-то дорогам ездит, а дани-подати-то и не плачиват? – строгим таким, но умеренной громкости голосом пред­ложил выяснить один.

Вообще-то в телеге под соломой лежала длиннющая стрелецкая пищаль, но чего доставать эту дуру, если у нас свой младший сотрудник есть?

– Деревня необразованная, – виновато обернулся ко мне Митяй, – на печи сидит, лап­ тем щи хлебают, форму милицейскую отродясь не видели. Не извольте беспокоиться. Никита Иванович, я уж с ними по-свойски, на уровне профилактики, без вызова в отделение побесе­дую.

– Тихо, вежливо и корректно, – напомнил я. – Нехорошо будет возвращаться к маменьке на заслуженный отдых с синяками в пол-лица.

– Поберегусь, – обещался он и, спрыгнув с телеги, прямо на моих глазах, без всякого предупреждения врезал ближайшему молодцу кулаком в ухо! Всё, профилактика началась – первый пра­вонарушитель отлетел в кусты...

– Ой, а и кто ж энто такой быстрый будет? Никак Митька-беспутный объявилси, – спокойно поинтересовался его братец, пытаясь огреть дубьём нашего младшего сотрудника. Митяй легко увернулся и подсмотренным у меня приёмом дзюдо отправил второго умника в другие кусты, на противоположную сторону дороги.

– Был беспутный, да весь вышел! Ныне – "милицейский чин" моё прозвание, да так, чтоб с отчеством...

К моему немалому удивлению, первый вер­зила вышел за очередной порцией своими ногами. Ухо у него было красное, но выражение лица спокойное и гостеприимное, как у транс­форматорной будки.

– Чёй-то меня комарик-то в ушко куснул, али, может, и мушка-то какая сослепу тыкнулась... Милицейский, говоришь-то, а не врёшь ли, часом, соседушка?

Митя честно отметил болтуна и по второму уху...

– Соседушка? – с телеги поинтересовался я. – Мить, ты их знаешь, что ли?

– А то, – на мгновение откликнулся он, дав плюху другому братцу. – Наши олухи, деревенские, сызмальства шалостями известные – Прошка да Крошка! Два близнеца, как из очного яй...

Тут он отвлёкся и сам сломил берёзовым брев­ном в лоб. Треск раздался... Как вы поняли, пересушенная древесина не выдержала столк­новения. Наш герой лукошкниских баталий искренне обиделся и начал валять близняшек всерьёз. Яга, проснувшись, приоткрыла один глаз:

– Всё ли под контролем. Никитушка?

– Всё-всё, бабуль... Спите. Митька уже од­ного под пнём закопал, второго кобчиком об ёлку стучит. Так что скоро поедем...

– И то дело, вздремну-ка я, старая. – Бабка повернулась на другой бок и через мгновение сладко сопела по-прежнему.

Митяй подбежал буквально через минуту, оба здоровяка-брата за ним следом.

– Никита Иванович, можем трогаться! Воспитательная деятельность на уровне проведена, местное население ждёт. А ребят маменька моя послала, до вечера нас по дороге встретить да шуткой какой развлечь...

– Ну я так и понял. Поехали?

Мне не хотелось лишний раз говорить, что деревню я не люблю, что шутки у них дубовые, чувство юмора недоразвитое, а на топлёном мо­локе с пенками я лично загнусь уже к вечеру. Впрочем, вечер заслуживал отдельного описа­ния...