35 кило надежды: Роман

* * *

Только один человек меня тогда утешал – мой дедушка. Оно и неудивительно, потому что дедушка, дед Леон, всегда меня утешал: с тех пор как я научился ходить, он стал пускать меня в свой закуток.

Закуток деда Леона – это вся моя жизнь. Мое убежище и моя пещера Али-бабы. Когда бабушка начинает нас слегка доставать, он наклоняется ко мне и шепчет на ухо:
– Что, Грегуар, не прогуляться ли нам с тобой в Леонленд?
И мы потихоньку смываемся под бабушкино ворчание:
– Давай, давай! Задуривай голову ма-лышу…
А дед пожимает плечами:
– Да ладно тебе, Шарлотта. Мы с Грегуаром уединяемся, нам надо спокойно подумать.
– О чем это вы будете думать, интересно?
– Я – о своей жизни, которая позади, а Грегуар – о своей, которая впереди.
Бабушка отворачивается и бормочет, что лучше бы ей оглохнуть, чем слышать такое. На что дед всегда отвечает:
– Душа моя, ты и так уже оглохла.
Мой дед Леон – такой же мастер на все руки, как и я, только у него к тому же еще и голова варит. В школе он был отличником, первым в классе по всем предметам и, между прочим, признался мне однажды, что никогда не сидел за учебниками по воскресеньям («Почему?» – «Да просто не хотел, и все»). Он был первым по математике, по французскому, по латыни, по английскому, по истории – по всем предметам, честное слово! В семнадцать лет он поступил в Высшую политехническую школу, а это, между прочим, самый сложный вуз во Франции. А потом он строил всякие колоссальные штуки: мосты, транспортные развязки, туннели, плотины. Когда я спрашиваю, что именно он делал, дед зажигает погасший окурок и принимается размышлять вслух:
– Трудно сказать. Я никогда толком не знал, как называлась моя должность… В общем так: мне показывали чертежи, чтобы я сказал свое мнение – рухнет эта штуковина или нет.
– И все?
– И все, и все… Это не так уж мало, парень! К примеру, скажешь «нет», а плотина возьмет да и рухнет – то-то сядешь в лужу, уж поверь мне!

Дедов закуток – это место, где мне лучше всего на свете. Хотя, казалось бы, что там такого особенного – сараюшка из досок и листового железа в углу сада, зимой в ней холодно, летом жарко. Я стараюсь забегать туда как можно чаще. Что-нибудь смастерить, позаимствовать инструмент или деревяшку, посмотреть, как работает дед Леон (он сейчас делает на заказ мебель для ресторана), посоветоваться с ним или просто посидеть. Мне здесь нравится, мое это место, вот и все. Помните, я говорил, что от запаха школы меня тошнит? Так вот, здесь – наоборот: входя в эту захламленную – не повернуться – сараюшку, я раздуваю ноздри, чтобы поглубже вдохнуть запах счастья. Запах горячей смазки, электронагревателя, пайки, клея, табака и еще многого всякого. Обалденно. Я давно решил, что когда-нибудь выделю этот запах в чистом виде, создам духи и назову их «Закуток».
Чтобы нюхать, когда становится тошно от этой жизни.

Когда я в первый раз остался на второй год, мой дед Леон, узнав об этом, посадил меня на колени и рассказал сказку про зайца и черепаху. Я очень хорошо помню, как сидел, прижавшись к нему, и какой ласковый у него был голос.
– Вот видишь, малыш, никто и гроша ломаного не поставил бы на эту несчастную черепаху, уж больно медленно она ползла… И все-таки она пришла первой… А знаешь почему? Потому что черепашка была молодец, упорная и трудолюбивая. Ты ведь тоже такой, Грегуар… Я-то знаю, я видел тебя за работой. Видел, как ты часами сидишь не шелохнешься, когда шлифуешь деревяшку или макеты свои раскрашиваешь… Ты такой же молодец, как эта черепаха.
– Но в школе нам не задают ничего шлифовать! – прорыдал я в ответ. – Нам задают только такие штуки, которые у меня не получаются!

Когда дед узнал про шестой класс, это был совсем другой разговор.
Я пришел к ним, как обычно, а он почему-то не ответил на мое «здравствуй». Поели мы молча, после кофе он как будто и не собирался никуда выходить.
– Дед?
– Что?
– Пойдем в закуток?
– Нет.
– Почему?
– Потому что я узнал от твоей мамы скверную новость.

– … – Я тебя не понимаю! Ты ненавидишь школу и делаешь все, чтобы задержаться в ней как можно дольше…
Я молчал.
– Ведь не такой же ты все-таки тупой, каким тебя считают! Или такой?
Голос у него был сердитый.
– Да.
– Ох, терпеть этого не могу! Конечно, легко себе сказать, что ты ни на что не годен, чтобы ничего не делать! Еще бы! Таким уж я уродился! Куда как просто! А дальше что? Какие твои планы? Останешься на второй год в седьмом, восьмом, девятом и если повезет, то аттестат получишь к тридцати годам!
Я теребил уголок диванной подушки, не решаясь поднять глаз.
– Нет, правда, не понимаю я тебя. В общем так, на деда Леона можешь больше не рассчитывать. Я люблю самостоятельных людей, которые умеют добиваться своих целей, понятно? Терпеть не могу лодырей, которые только и знают, что жаловаться, и вдобавок вылетают из школы за плохое поведение! С ума сойти! Лоботряс и второгодник! Отличная картина! Поздравляю! Подумать только, а я-то всегда тебя защищал… Всегда! Родителям твоим говорил, что в тебя верю, оправдывал тебя, да еще и потакал! Вот что я тебе скажу, дружок: несчастным быть куда легче, чем быть счастливым, а я не люблю, слышишь, не люблю людей, которые ищут легких путей. Не выношу нытиков! Будь счастливым, черт побери! Делай что-нибудь, чтобы быть счастливым!

Он так кричал, что закашлялся. Прибежала бабушка, а я тихонько выскользнул в сад. Пошел я, конечно, в закуток. Мне было очень холодно. Я сел на ржавую канистру и стал думать, как же мне хоть чего-то в жизни добиться.
Я бы все сделал, да только как строить, если нет ни чертежей, ни материалов, ни инструментов, ничего. Только тяжесть на сердце, от которой даже заплакать не получается. Своим перочинным ножом я нацарапал несколько слов на дедовом верстаке и ушел в дом, не попрощавшись.