Как стать гениальным художником, не имея ни капли таланта

Зачем быть художником?

Почему мы хотим быть художниками? Потому что мир, окружающий нас, буквально так и норовит воплотиться в картине, рисунке, песне или стихотворении.

Будучи школьником, рисуя что попало, все почеркушки да каракули, я все-таки хотел нарисовать что-то такое, чтобы получилось красиво. В Доме Пионеров, в красном кирпичном доме на Кабацкой горе, было много разных кружков. Там учили клеить модели самолетов, играть на баяне и, конечно, рисовать.

Учитель рисования из Первой школы по фамилии Наговицин вел кружок рисования. Он работал учителем геометрии, черчения и рисования, так обычно совмещали в средней школе эти три абсолютно разных предмета. Он был небольшого роста и предпочитал пиджаку короткую курточку неопределенного серого цвета. Весь какого-то грифельного цвета, как неочиненный простой карандаш. Ученики так его и звали за глаза: "Карандаш".

Он очень обрадовался, что к нему пришел новый ученик. Усадил на высокую табуретку и поставил передо мной шар гипсовый и такую же гипсовую пирамиду.

Я пришел сам, а некоторых сейчас, я знаю, в такие кружки приводят родители:

"Давай, давай, вот тебе краски, вот тебе дорогая бумага, ты будешь у нас художником! Какие ты классные рисовал морские бои, каких ворон ты рисовал на обоях, помнишь, когда был маленький? Я и сейчас храню альбом, разрисованный твоими чудовищами…"

И вот он идет, насупясь, идет к своему учителю, тот сажает его за трехногий мольберт — это доска на трех ногах, называется "рембрандтовский" мольберт, по имени величайшего художника, который впервые стал использовать такие подставки для картин и рисунков. Учитель прикнопливает на доску лист бумаги, ставит перед твоими глазами страшную горбатую вазу и говорит: "Рисуй, мальчик, эту вазу".

Или, еще хуже, показывает на куб, бессмысленный гипсовый куб: "Давай рисуй! Только рисуй, чтобы было похоже!"

Так и я в детстве пытался начертить на ватмане что-то подобное, тушевал карандашом, тер резинкой, с одной стороны ластик был красный, с вкраплениями песка, для чернил, а с другой — светло-серый, для карандаша. Одна сторона его лохматила бумагу, другая размазывала линии карандаша. Получалось что-то серое и мрачное. Вокруг сидели на табуретках, не доставая ногами до пола, несколько насупленных ребят и сосредоточенно чертили то же самое.

В комнате с высокими стенками было темно, а учитель все время заставлял нас смотреть на гипсовые фигуры через карандаш, чтобы почувствовать "масштаб предмета".

И тут он вытащил из шкафа огромный нос, величиной с лошадиную голову, и когда вместо шара и куба учитель геометрии, рисования и черчения попросил изобразить страшный нос, видимо, отрубленный у великана, я бросился бежать из Дома Пионеров — на пруд, поднялся на гору Кукан и долго сидел на ее вершине, переживая неудачную встречу с художественной жизнью.

Как же скучно, думал я, быть художником, сидеть на табуретке и чертить гипсовые фигуры!..

Чего хотел тот мальчик, сидящий на верхушке горы? Может быть, изобразить, чего нет на свете? Он хотел быть создателем своей маленькой вселенной. Но мечтал, чтоб она превратилась в большую, и все там было бы необычное и новое. А ему предложили рисовать один к одному обыкновенный куб.

Когда ты чувствуешь себя художником, ощутил волны творчества, как можно рисовать какой-то куб?! Это сразу же становится шоком, будущий художник переживает крушение. Художник с маленькой пока буквы, но ему говорят: "Что за фантазии ты нам принес?! Нарисуй-ка вот это! Да нарисуй так, чтобы похоже!" Это как холодный душ для некоторых неокрепших пока творцов. Начинающий художник не понимает: зачем я буду рисовать то, что уже есть, для чего это нужно?

В нашем маленьком городке Нижние Серги, затерявшемся среди гор, я тогда встречал художников, их было мало, можно сказать — раз, два и обчелся. Вот отец моего друга Миши, Павел Иванович Зобнин, художник-оформитель металлургического завода, прилежный копиист репродукций из журнала "Огонек", он замечательно умел писать разбавленным мелом буквы на красном полотне, а по вечерам делал искусственные цветы для могилок.

Чуть позже я встретил наивного мастера Игоря Власова, беззубого киника, не слезающего со своего велосипеда. На пропитание он зарабатывал уборкой мусора на рынке, почти каждый день ходил на рыбалку, чтобы поймать окунька или плотвы себе на обед. Он писал картины на обрезках оргалита, фанере и кусках жести простой бытовой масляной краской. Но что он изображал — видел только он, и его глазами теперь мы смотрим на закатное солнце, что скрывается за глухой черной стеной уральских гор. Вот два рыбака без лиц держат факелы над водой. Пламя опрокинулось в воду, кажется, что сам пруд горит, — это ночная ловля раков.

"Раков лучат", — говорят нижнесергинцы про такую рыбалку.

У меня есть его картина с ночным пейзажем. А на обороте картины — график проката проволоки одного из цехов металлургического завода. На одной стороне — мир, видимый художником, на другой — всеми остальными.

Сосед напротив — тоже художник, выпиливает и разукрашивает наличники, да так, что никто не пройдет безразлично мимо его дома. Каждый остановится, посмотрит одобрительно, скажет:

— Ну, Андреич, красоту-то какую навел!

Но больше всего мне нравились маляры. Смотришь с горы на улицу Нудовскую или Загорную, видишь, кто-то красит крышу. Ярко-голубой прямоугольник загорается, сверкает под лучами солнца, как зеркало, отражающее небо. А вокруг — зеленые картофельные огороды, с искрами фиолетовых цветов.

А еще дальше — на пруду — зеленеет лодка с рыбаком, отражаясь в темной водяной глубине. Лодка эта похожа на огромного кузнечика, если у рыбака две удочки.

И все художники, маляры и соседи-искусники создавали свои миры. Они множились и дополняли друг друга. На кладбище — буйство голубого цвета, яркие цветы, на церкви — картина Иисус, написан прямо по штукатурке. Дома — все с крашеными крышами, зелеными и голубыми. На воротах из дерева — ромашки, а медные ручки — с львиными головами.

Вот лошадь бежит, запряжена в телегу. У нее дуга — оранжевая, синими колокольчиками расписана. Кто это рисовал? Еще один художник обнаружился, безымянный, но талантливый. Сколько же художественных миров в таком маленьком городке!!!

Мать вяжет коврики из "махориков" — разорванной на ленты старой одежды. Яркие, солнечные по содержанию и по форме, они лежат повсюду. На диване, на полу, на стульях. Над кроватью "Утро в сосновом бору" Ивана Шишкина — тоже картина! А рядом — "Незнакомка" Крамского, в рамке, репродукция. У Антонины Кузьминичны, учительницы, и Петра Григорьевича, начальника автобазы, друзей моих родителей, — портрет Ленина работы Бродского, а у нас Крамской.

Все эти картины и многие другие можно было встретить в журнале "Огонек". Там же я увидел впервые Исаака Левитана, Сурикова, Репина, Рафаэля и Рубенса. Я читал журнал "Знание — Сила" и "Техника молодежи", рассматривал иллюстрации к фантастическим рассказам. Вот такое художественное образование я получил в Нижних Сергах.

Правда, однажды мой старший брат Валера привез из Москвы, где учился в университете, пару журналов "Америка", и я увидел там репродукции совершенно других картин. Одна из них называлась "Я видел пятерку из золота", не помню автора, и "Зеленый карлик" художника Марка Ротко. Это было откровением для меня — эти картины перевернули мое сознание!

Зеленый карлик представлял собой странное зеленое существо, не человека даже, а некое зеленое пятно в окружении голубого цвета. Так я впервые увидел картину, которая не изображала ничего конкретного. Она несла какую-то иную информацию, просто была, существовала в этом мире и удивляла своей необыкновенностью. Больше всего она мне напоминала крышу дома, только что выкрашенную и освещенную солнцем.

Замерцали вокруг меня, как планеты, как звезды, картины художников всего мира. И я заметался среди них, словно бабочка, не знающая, на какой огонь лететь.

Такой протоптанный путь для художника — кружок, потом институт, рисунок с натуры — навеки отпугнул меня. В нем не было для меня ни жизни, ни любви. Какого мне пришлось дать кругаля в судьбе, учиться на врача, почти им стать, но все-таки от судьбы не уйдешь, особенно если ты художник.

Прошу понять меня правильно. Речь идет не о том, что ты обязан сотворить что-то такое, чего никогда никто не видывал, что не имеет устойчивую форму в существующем мире. Однако художник, когда он даже рисует то, что есть, перерисовывая цветок или дерево или рисуя портрет человека, сидящего перед ним, — он создает его заново.

Художник не повторяет предмет, он его сотворяет в новом качестве. Он освещает его другим светом, придает ему совершенно иные грани, которые начинают переливаться. И вид этого предмета или этого существа, или этого дерева, или этого пейзажа становится совершенно уникальным. Ты как бы достраиваешь этот мир, досоздаешь его, ты множишь прекрасное этого мира.

Если бы мне тогда мой учитель рисования объяснил, как прекрасен тот куб и тот шар, сделанные из удивительного, ярчайшего, белого гипса, что эти предметы вмещают в себя всю вселенную (да-да-да, эти самые — куб, шар и пирамида!), что они полны жизни, а мне остается только увидеть это и нарисовать, тогда у меня не возникло бы страха и скуки, и я не бы не покинул с позором наш сергинский Дом пионеров. А уже тогда начал бы становится художником.

Потому что художник своим творчеством выявляет поэзию простых вещей. Обычные вещи для человека обыкновенного кажутся обыкновенными. Он смотрит на луну: "ну, вот луна…" Луна освещает землю, значит, дорожка ярче, теперь я пойду и не поскользнусь…

А другой человек — поэт, например, Мацуо Басё, он смотрит на луну, и у него возникает стихотворение:

В небе такая луна,
Словно дерево спилено под корень:
Белеет свежий срез.

Так же мы можем воспринимать не только Луну, но и яблоко, стакан, гипсовый нос. Вот для чего человек должен стать художником. Стать мастером. Если он испытывает внутренний посыл. Потому что первое, чему он должен научиться, прежде чем стать художником, — это смотреть. На вещи. На мир вокруг него.

А дальше, когда творческая сила и желание стать художником станут устойчивы и непогасимы, тогда ему уже не страшны испытания академическими штудиями. Он сам найдет кем-то выброшенный пыльный гипсовый шар, отчистит его и нарисует — и этот шар вместит в себя всю Землю.