9 рота

2

      Фергана. Узбекистан. День 3-й 

      Бетон взлетной полосы дышал жаром, недалекие горы дрожали и плыли в поднимающемся в небо мареве и казались призрачными. После промозглой слякоти сибирской весны парни с головой окунулись в палево весны среднеазиатской. В родном Красноярске только сошел снег, а кое-где и до сих пор лежал под заборами, а тут уже с месяц назад отцвели сады, и успела пожухнуть трава.
      Сомлевшие от нежданной жары мальчишки из шестой команды слепо щурились на солнце, поглядывая в незнакомое белесое, словно выгоревшее от зноя, небо. Сначала они пристроились в теньке под крылом транспортного самолета, но техники быстро прогнали их оттуда. И теперь они жарились на самом солнцепеке, рассевшись среди сумок и сброшенных теплых курток и ватников.
      На промежуточной посадке в самолет подсадили еще несколько десятков пацанов из других городов. Но теперь их уже разобрали командиры подразделений, где им предстояло постигать солдатскую науку. Только группа из Красноярска и с ними еще несколько ребят ожидали своего начальства.
      - Сколько сейчас, интересно? - промычал одуревший от духоты Ряба.
      - Полшестого, - ответил Джоконда.
      - Да нет, я про температуру спрашиваю.
      - Тридцать-тридцать два, - необычно, словно презрительно, растягивая рот, ответил незнакомый парень в спортивном костюме и клетчатой кепке.
      - А ты сам откуда? - поинтересовался не теряющий духа Лютый.
      - Из Грозного, - коротко ответил тот.
      - Где это? - не понял Лютый.
      - Чеченский город Грозный, - пояснил парень.
      - В честь Ивана Грозного?
      - Никакой он не чеченский, - вставил в разговор свое слово Джоконда. - И не в честь Ивана Четвертого. Когда русские войска замирили чеченцев, они основали на их землях свой город и назвали Грозным, чтобы горцы не забывали силу их оружия.
      Парень в кепке оценивающе осмотрел художника, сплюнул на бетон полосы, но ничего не ответил, демонстративно отвернувшись.
      - Чеченец, значит, - не унимался Лютый.
      - Ага.
      - Будешь Пиночет, тогда.
      - Как? - не понял парень.
      - Пиночет.
      - А почему Пиночет?
      Лютый пожал плечами.
      - А почему не Пиночет?
      Тут уже настал черед пожать плечами чеченцу.
      - Пиночет, - попробовал он на вкус слово. - Ладно. Чечен, Пиночет - похоже звучит.
      Неподалеку от них взвизгнул тормозами и остановился, оставив на бетоне взлетной полосы черные следы, армейский "уазик" без тента. Из-за руля выпрыгнул, не открывая дверцы, здоровенный мужик лет тридцати, шириной с двух Воробьев, а ростом с Джоконду, самого высокого новобранца в команде, в лихо заломленном набекрень голубом берете, тельняшке и ботинках с высокими берцами. Широкие штаны и короткая десантная куртка были тщательно отутюжены, но застираны и выжжены горячим узбекским солнцем до белизны.
      - Наш, что ли? - недоуменно хмыкнул Чугун, туша бычок об бетонку.
      - Ну и рожа, - скривился Ряба.
      Когда мужчина подошел, стали видны три вытянувшиеся в одну линию звездочки на его погонах.
      - Генерал-полковник, - со смехом заявил Чугун, так, чтобы подошедший услышал его.
      Прапорщик остановился, оглядел сборище мутноватым взглядом круглых глаз. Вся правая сторона его лица, от виска до подбородка, оказалась изуродованной страшным шрамом от ожога.
      - Откуда, клоуны? - произнес он усталым, бесцветным тоном. Говорил он тоже странно, словно слова застревали у него в горле, и он вынужден выталкивать их наружу.
      - Из Сибири, товарищ генерал-полковник! - весело отрапортовал Ряба.
      Прапор смерил его тяжелым взглядом.
      - Меня зовут старший прапорщик Дыгало.
      - Как? - переспросил Воробей, сидевший дальше всех.
      - У кого там со слухом херово? - спокойно поинтересовался прапор и вдруг взорвался криком.
      - А ну, подъем! Подъем, уроды! Встали все быстро! В строй, уроды! Бегом! Прыжками!
      Он кричал страшно, из горла с криком вылетал жутковатый присвист, глаза вылезали из орбит, лицо стало красным. И только шрам белел на лице, поблескивая на солнце гладкими буграми и напоминая капустный лист с рубчатыми прожилками. Пацаны мгновенно вскочили, и начали строиться, бестолково толкаясь плечами.
      - Застегнуться в строю! Головные уборы надеть! - продолжал неистовствовать Дыгало, заставив свою команду застегнуть ватники и куртки на все пуговицы в тридцатиградусную жару, и нацепить на мокрые от жары головы меховые ушанки и вязаные "петушки", в которых они уезжали из холодной Сибири. - Равняйсь! Смирно! Глухоту у вас я вылечу. Слепых, надеюсь, нет? Тогда смотрите туда! - он ткнул толстым коротким пальцем в сторону синевших на горизонте гор. - Это наши горы. А за ними чужие горы. Там Афганистан. Через две недели после присяги замполит предложит каждому из вас подписать рапорт о добровольном направлении в республику Афганистан. Почти все из вас подпишут его. Кто от глупости, кто от смелости, а кто от трусости, от боязни выпасть из коллектива и прослыть трусом. - Дыгало орал так, что казалось, сейчас выблюет свои легкие. - И чтобы те, кто из вас, уродов, попадет туда, не сдохли в первый же день - от мины, пули или дизентерийного поноса - я буду драть вас три месяца подряд, изо дня в день, круглые сутки, не вынимая, начиная с этой минуты. Вы уйдете из учебки не сержантами, не спецами. И будете здесь не полгода, как другие, а только три месяца. Потому что вы - переменный состав. Пушечное мясо воздушно-десантных войск! Войне нужно мясо. Моя задача - оставить ее голодной. Вы все поняли? Вопросы есть? Нет? Напра-во! За мной, в расположение части, бегом, марш!
      Дыгало прыгнул в машину и дал газу. Новобранцы похватали вещи и, офонарев от его речей, нестройной толпой побежали следом.

      Получая на складе обмундирование, ребята веселились. Маленький кругленький прапорщик, начсклада, виртуозно матерился абсолютно не подходящим его невнушительной фигуре басом, выдавая форму. Наорал на Воробья, выдав ему одежду пятьдесят второго размера, когда ему и сорок восьмой великоват. До хрипоты визжал на Джоконду, когда выяснилось, что ему требуются брюки сорок шестого размера, а китель - пятьдесят второго.
      - Фигуристый, бля! Талия, как у девочки, а плечи накачал, как у портового грузчика! Шварценеггер хренов! А как я комплект распаривать буду? Или ищи мне урода с плечами сорок шесть, а жопой пятьдесят второго, или будешь ходить, как выдам!
      Такого персонажа в команде не нашлось, пришлось художнику брать штаны, спадавшие с него при любом движении и висевшие на заднице, как парашют.
      - Зато дерьмо будет куда складывать, когда Дыгало начнет его из вас вышибать, - успокоил его прапор под общий гогот.
      - Ушьем. За три пачки "Мальборо", - похлопал его по плечу Лютый. - Главное, машинку найти, руками - с ума сойдешь.
      В следующее мгновение и сам Лютый получил на орехи, примерив голубой берет.
      - Ты чего на голову нацепил, дятел! - заорал прапор.
      - Так форма, - попытался оправдаться Лютый.
      - Форма для десантников, а вы пока салажня безродная! Берет - часть парадной формы одежды, и его еще заслужить надо! А твоя форма вот, панама. И не вздумайте ее под ковбойскую шляпу загибать, предупреждаю сразу. Дыгало сожрать шляпу заставит, а новую панаму на рынке покупать.
      - А как панамы на рынок попадают? - с ехидцей поинтересовался Ряба.
      - Не твое дело, щегол, - отрезал начсклада. - И тельники пока спрячьте, не гневите судьбу. После первого прыжка наденете, а пока майки носите.
      Воробей озадаченно тер стриженый затылок, переваривая информацию. Так много условностей он не ожидал. Но форма ему уже нравилась, хотя еще необмятая, она казалась жесткой. Зато не та привычная одежка солдат с кителем на пяти пуговицах и убогими галифе, а удобная, с кучей карманов "афганка".
      - Еще предупрежу, - расщедрился на поучения прапор. - Узбеки на бушлаты падки, хорошие деньги дают. Не вздумайте продать. Второй не получите. А зимой там, - он кивнул головой на юг, - прохладно. Если думаете, что там вечное лето, то здорово ошибаетесь. В горах и сейчас снегу по пояс. А зимой похолоднее, чем у вас в Сибири. Так что думайте. Не зашибет Дыгало за залет - значит, там от холода загнетесь.
      Еще одно преимущество "афганки", кроме множества карманов, выяснилось очень скоро, когда парни, матерясь и дуя на исколотые пальцы, пришивали подворотнички.
      Подшившийся за минуту и теперь балдеющий на кровати Лютый менторским тоном поучал:
      - Радуйтесь, дети мои, что на эту формягу только подворотничок требуется. А прикиньте, что бы было, если б нам старую выдали? Надо еще погоны пришить, да еще ровно, петлицы. Да еще на парадку погоны, петлицы и шеврон. И на шинель то же самое.
      - Встать! Смирно! - раздался уже знакомый, срывающийся на сип рев старшего прапорщика Дыгало. - Кто разрешил сесть на кровать? На койку ваша жопа может опуститься только по команде "Отбой". Всем понятно?
      - Так точно! - нестройно ответили замершие в строю новобранцы.
      - Не слышу.
      - Так точно! - крикнули они уже более слаженно.
      - Если у кого-то из вас плохая память, я напомню. Меня зовут старший прапорщик Дыгало. Я командир учебного взвода. Везде командирами лейтенанты, а вам вот не повезло. Остальные отделения уже укомплектованы и занимаются боевой учебой две-три недели. А вы у меня свеженькие, еще мамиными пирожками какаете. Поэтому основное внимание я сосредоточу на вас. Фактически беру на себя обязанности командира отделения. Гордитесь, сынки, у всех командиры отделений - рядовые из своего призыва или максимум сержанты из учебки, а у вас - целый старший прапорщик, - при этом он так плотоядно ухмыльнулся, что глупцу стало бы понятно, что тут надо не гордиться, а хвататься за голову.
      Заложив руки за спину, Дыгало медленно двинулся вдоль строя, впиваясь немигающим взглядом в лица солдат. Возле Рябы он остановился и несколько секунд разглядывал его молча.
      - Хули молчишь, боец?
      - Не понял, - растерянно отозвался Ряба.
      - Когда старший по званию останавливается около солдата, тот должен встать, если сидит, и громко и четко назвать свое звание и фамилию.
      - Рядовой Рябоконь! - гаркнул Ряба в лицо прапорщику.
      Тот одобрительно кивнул, и двинулся вдоль строя дальше.
      - Рядовой Чугайнов! - представился Чугун.
      Дыгало смерил его взглядом, взялся за ремень. Чугун, сообразив, зачем он так делает, выпятил живот, заполняя пустое пространство. Дыгало чуть сдвинул губы в ухмылке, резко дернул ремень на себя, и тут же возвратным движением впечатал кулак в живот Чугуна, выбив из того воздух.
      - Ремень, рядовой, нужен не для того, чтобы яйца поддерживать. Всем затянуться так, чтобы палец пролезал с трудом.
      - Рядовой Бекбулатов! - рявкнул Пиночет, пожирая глазами начальство.
      - Рядовой Стасенко!
      - Рядовой Петровский!
      - Ты, что ли, художник? - прищурился Дыгало.
      - Так точно, товарищ прапорщик.
      - Старший прапорщик! - выкрикнул ему в лицо Дыгало.
      - Есть, товарищ старший прапорщик!
      - Какого хрена ты сюда приперся, сынок? Сидел бы себе на гражданке, рисовал баб голых, - прапорщик пошевелил в воздухе толстыми грубыми пальцами, - цветочки в горшочке.
      - Видите ли, товарищ прапорщик, если верить доктору Фрейду, - невозмутимо ответил Джоконда, - любое художественное творчество - это только сублимация подсознательных инстинктов человека, в том числе инстинкта насилия.
      Дыгало внимательно продолжал смотреть на художника, как на внезапно заговорившую собаку.
      - Впрочем, вы можете с ним не согласиться, - пожал плечами Джоконда. - Советская наука не признает буржуазного учения доктора Фрейда, считая его шарлатаном.
      Прапор цыкнул зубом, двинул желваками.
      - Умный, - констатировал он.
      - Виноват, товарищ старший прапорщик, исправлюсь, - уже не скрывая иронии, улыбнулся Джоконда. Он решил, что моральная победа над туповатым служакой состоялась. - С вашей помощью.
      Но Дыгало считал иначе, у него имелись свои инструменты против умников. Через мгновение художник лежал на полу казармы, тщетно пытаясь вздохнуть, сраженный коротким точным ударом пудового кулака в живот.
      - Правило номер раз! - выкрикнул прапор, не глядя на распростертое на полу тело, обращаясь к остальным. - Десантник всегда, в любой момент готов отразить внезапное нападение. В бою, в строю, во сне, в толчке, в постели с бабой. Всегда!
      Он нанес молниеносный удар в живот стоявшему рядом Лютому. Но тот успел среагировать и отбил удар.
      - Молодец. Фамилия?
      - Рядовой Лютаев! - довольно улыбнулся Лютый.
      Дыгало шагнул дальше, но тут же, с разворота, врезал Лютому локтем поддых. Тот всхрапнул и улегся рядом с Джокондой.
      - Правило номер два! Умнее прапорщика только старший прапорщик! А кто думает иначе, будет вылечен. Забудьте, кем вы были на гражданке. Больше нет папы и мамы. Теперь я вам папа и мама в одном лице, а также царь, бог и непосредственный начальник. Запомните, клоуны, здесь вы больше не хорошие и не плохие, не умные и не глупые, не художники и не пролетарии. Здесь вы даже не люди. Вы человеческая масса, говно, из которого я буду лепить солдат. Вот этими самыми небрезгливыми руками! - Ревевший, как слон, Дыгало вскинул вверх узловатые руки, давая понять, что именно ими он свернет шею любому, кто усомнится в его непререкаемом авторитете.
      - Начнем с самого простого. Сейчас на плац, занятия по строевой подготовке. - Заметив разом скисшие лица новобранцев, Дыгало снова повысил голос: - Если вы думаете, что строевая мне нужна для того чтобы вы, бараны, смогли красиво пройти на разводе перед комполка, то вы, как всегда, ошибаетесь! Она нужна, чтобы вы перестали быть стадом ишаков, а почувствовали себя подразделением. Чтобы вы научились выполнять команды, не задумываясь, на рефлексах. Когда командир дает команду "Ложись", солдат должен упасть раньше, чем стихнет его голос, и не рассматривая, на что он падает - на мягкую травку, на асфальт или в кучу дерьма. Возможно, это кому-то спасет жизнь. И мне плевать, нравится вам это или нет и что вы думаете по этому поводу. Здесь за вас будут думать другие. А потому, - он быстро осмотрел ряд одинаковых в своих не стиранных еще хэбэшках бойцов и мгновенно вычленил из массы лидера, - рядовой Лютаев назначается исполняющим обязанности командира отделения. Выводи подразделение на плац. Бегом!!!

      Две недели курса молодого бойца слились в один непрекращающийся кошмар. Двух-, трехчасовая строевая подготовка на раскаленном южным солнцем плацу сменялась еще более изнуряющей "физикой". Сразу после трехкилометрового кросса новобранцев бросали на полосу препятствий. Когда после скудного обеда еще пытающийся хохмить Ряба потребовал провести "тихий час", Дыгало вместо нудной зубрежки Устава отправил их расчищать забившиеся сточные канавы за столовой. Рябу за это чуть не побили, но сил не хватило.
      Они висели на стропах, выпрыгивали из фанерного макета самолета, учась приземляться на полусогнутые ноги и падать на бок, чтобы не вышибить себе зубы торчащим спереди под укладкой автоматом. Разбирали и собирали на скорость старый, стертый до металла "Калашников". Рекорд поставил Воробей, выронив автомат, который от удара об пол рассыпался на составные части. Дыгало, правда, рекорд не признал, и отправил Воробья на кухню в посудомойку, которая при сорокаградусной жаре становилась настоящим адом. Считалось, что хуже только в варочном помещении, где черные и блестящие, как черти, повара варили что-то жуткое в своих котлах.
      И даже долгожданный отход ко сну сопровождался такой подготовкой, что бойцы с содроганием ждали начала вечернего спектакля. Сон-тренаж старший прапорщик Дыгало проводил с упоением, вышагивая по проходу между койками и отсчитывая секунды, отведенные на то, чтобы солдаты успели раздеться, сложить свою одежду аккуратно и приземлиться на кровать.
      - Забудьте про то, что читали в книжках и видели в кино. Никакого норматива в сорок пять секунд ни в одном уставе не записано. Поэтому вы должны укладываться максимум в двадцать. - Прапор медленно шел вдоль рядов табуреток, прислушиваясь, не раздастся ли предательский скрип кровати. - Особенно это касается команды... - Он сделал изуверскую паузу и, услышав долгожданный скрип, рявкнул: - ПОДЪЕМ!!!
      Горохом пацаны посыпались в проход, перепрыгивая через спинки кроватей, и лихорадочно натягивая форму. Раздался грохот. Это Чугун от души угостил замешкавшегося Воробья пинком под зад, и тот растянулся на полу.
      - Что за ... - прапорщик смачно выматерился.
      - Да мы из-за него уже полчаса летаем! - возмущенно крикнул в ответ Чугун.
      Бойцы согласно загудели - Воробей вечно не успевал вовремя встать в строй, и последний скрип раздался именно с его стороны.
      - А ты что, право судить себе присвоил? - заорал, брызгая слюной, Дыгало. - Ты кто такой, чтобы в моем присутствии делать выводы, из-за кого вы тут летаете? Наказать хочешь? Так иди, повесься, накажи себя, потому что следующие полчаса вы будете летать только из-за тебя, урода!
      Чугун насупился, ощущая неприязненные взгляды товарищей, только что бывших на его стороне. Усталость после тяжелого дня была так велика, что о справедливости никто и не помышлял, всем хотелось только упасть в койку и забыться. И тот, кто мешал это сделать, казался смертельным врагом. Причем сам прапорщик Дыгало таких чувств не вызывал. Он не казался причиной их страданий, он считался чем-то высшим, какой-то стихией, неосязаемым и всемогущим злом, на которое так же глупо обижаться, как на дождь или землетрясение.
      - Запомните, клоуны, - вещал Дыгало, - через очень короткое время вы окажетесь там! - он, как начсклада, энергично кивнул головой в сторону юга, туда, где царапали небо горы. - Там выживают только вместе. Слабый, умеющий играть в команде, останется жив. А тот, кто думает, что он сильный и другие ему только мешают... Тот сдохнет. И случалось, что от своей же пули.
      Ребята стояли в тяжелом молчании. Дыгало выдержал паузу и проинформировал:
      - Теперь закрепим пройденный материал. Получасовой курс имени рядового Чугайнова. ОТБОЙ!!!

      Дни сливались один в другой, мальчишки, которые потихоньку переставали быть мальчишками, потеряли счет времени. О том, что приближается день присяги, большинство из них в суматохе и не вспоминало. Поэтому неожиданное ночное построение они сначала восприняли как очередную блажь их командира.
      Полусонный Воробей спрыгнул со своей койки на втором ярусе, и с легким недоумением увидел, что брюки на нем уже надеты до половины. Недолго думая, он натянул их окончательно, накинул китель, схватил ботинки и побежал в строй, чтобы там их зашнуровать. И уже в строю он услышал за спиной злое шипение:
      - Ты чего, сука, делаешь?
      Он обернулся и с изумлением увидел Рябу, стоявшего в одних трусах, и державшего в руках брюки. Ему показался такой финт тем более странным, что Ряба всегда на сон-тренаже был одним из первых. Ничего ответить Володя не успел, потому что его заглушил рев прапорщика Дыгало.
      - Это что за херня? Ты чего, клоун? Какого хера ты в строй в трусах приперся?
      Ряба неуверенно посмотрел по сторонам, втянув голову в плечи, сглотнул комок в горле и, разведя руками, сказал:
      - Так, Воробей в моих штанах убежал...
      Воцарилось молчание, все переваривали услышанное. Дыгало, понявший не больше остальных, горой навис над Рябой, требуя пояснений. Тот потупился, не зная, как все объяснить, и выпалил:
      - Когда команда прозвучала, я взял штаны, чтобы одеть, сидя на кровати. А тут Воробей сверху спрыгнул, и прямо в мои штаны, натянул их и убежал. А я вот...
      В строю послышалось сдавленное кряхтение, бойцы, в том числе из других отделений, тщетно силились сдержать смех. Лицо Дыгало побагровело. Только через несколько секунд он смог сказать.
      - Так одел бы штаны Воробьева.
      Ряба развел руками:
      - Я бы - да, но он меньше на два размера, не лезут.
      Дыгало судорожно дернул кадыком и обреченно махнул рукой:
      - Клоуны. Бегом переодеваться! Двадцать секунд!
      Выбегая из казармы, свидетели происшедшего размазывали по щекам слезы, выступившие от задушенного в груди смеха. У Чугуна даже колени подкашивались.
      - Ой не могу! - стонал он. - Пернатый в Рябины штаны впрыгнул! Щас сдохну!
      Но на улице возле казармы смешки прекратились. Здесь построилась вся их учебная рота, значит, дело серьезное. Далеко на востоке в предрассветных лучах розовели отроги Ферганского и Алайского хребтов, но тут, в долине, было еще темно.
      Солдат построили повзводно, коротким марш-броском перегнали на аэродром соседнего авиаполка, и там выдали собственноручно уложенные накануне парашюты.
      Сердца ребят учащенно забились. Все о...знали, что такой момент настанет. Прыжки с парашютом - главная деталь службы в воздушно-десантных войсках. Они готовили себя морально. Но, как все в армии, момент этот настал неожиданно.
      Все с волнением посматривали на мощный силуэт военно-транспортного "Ан-12". Но вот невдалеке взревели моторы, и к собравшимся вырулили три "кукурузника" "Ан-2".
      - С "двенадцатого" бросают уже подготовленных, - объяснил Дыгало. - Наши парашюты Д-5 или, как их называют, "дубы", надежны, как "Калашников", и просты, как мешок для картошки. Отказы настолько редки, что не принимаются во внимание. Главный враг парашютиста - схождение. То есть когда два клоуна не поделят небо, и один влетит в купол другого. Подобное случается, когда бросают сразу много народу, например с того же "двенадцатого". При прыжках с "кукурузника" такое практически исключено. С "двенашки" производится уже третий прыжок. Но вам это не грозит, у вас сокращенный курс. Да и не нужны в Афгане парашюты. Так что романтика неба для вас закончится сегодня. Все условия - ветра нет, раскрытие принудительное, на фале, вам даже кольцо дергать не надо. Главное, ноги себе при приземлении не поломайте. Вперед, по машинам!
      Все так и произошло. Сначала нервный мандраж в самолете, который мальчишки, как всегда, пытались скрыть натужной бравадой. Потом резкий звук сирены, прапор, открывающий дверь самолета, откуда рванулся давно забытый в узбекском пекле вихрь холодного воздуха, и сердце, которое почему-то почти перестало стучать. Его удары такие редкие и такие резкие, что голова дергается. А Дыгало что-то орет, размахивая руками. Сначала идут самые тяжелые, мелюзгу вроде Воробья - в конец, чтобы в купол нижним не влетали. Прапор тянется руками к прыгающим, чтобы выкинуть их вниз. Джоконда останавливает его взглядом и делает шаг в жуткую пустоту сам. Пиночет сигает туда без малейшей задержки - ему страшно до потери сознания, но горец не может показывать свой страх остальным. Ряба и Лютый вываливаются один за другим с отчаянными воплями "Банзай!". Стас чуть задерживается в проеме, и Чугун тут же выталкивает его из самолета. Но и сам останавливается, увидев расчерченную квадратиками полей землю где-то внизу, в безумной дали. И тут же вылетает, получив ускорение от тяжелого ботинка старшего прапорщика Дыгало. Остальные выпрыгивают один за другим, не задерживаясь, чтобы не испытать такого унижения. Короткое мгновение свободного полета, которое в перепуганном мозгу растягивается в вечность. Негромкий хлопок где-то вверху, рывок. И мир снова останавливается и становится реальным. В огромной тиши, куда не доносятся звуки с земли и даже пение птиц остается где-то далеко внизу, слышны только восторженные вопли парящих по соседству товарищей. Кто-то поет, кто-то восторженно матерится, не в силах выразить чувства иначе, кто-то просто завывает от радости, переполняющей грудь.
      А в расположении новый сюрприз. Старший прапорщик Дыгало, по-прежнему мрачный, но с просветленными глазами, лично вытащил из своей каптерки и раздал бойцам тельняшки и голубые береты. Перемену в нем заметило только второе отделение, но и они не знали причины. А она проста - в этот день после долгого перерыва медики разрешили Дыгало совершить прыжок вместе со своими воспитанниками. Но Дыгало не был бы собой, если бы не поздравил парней по-своему. 
      - Слушайте сюда, клоуны, - шел он перед строем своей странной раскачивающейся походкой. - Сегодня вы заслужили право надеть берет и тельняшку. Но если вы решили, что стали солдатами или, хуже того - десантниками, то вы ошибаетесь. Даже формально вы станете солдатами только завтра, когда примете присягу. А на деле вы есть и остаетесь полным говном. Но уже не жидким, а имеющим хоть какую-то форму. Если вы думаете, что с окончанием КМБ трудности и неприятности кончились, то вы также ошибаетесь. Они только начинаются.