Рецензии на книгу «Моня Цацкес - знаменосец: Роман. Ласточкино гнездо: Сценарий» Эфраим Севела

ПОЖАЛУЙСТА, ОБРАТИТЕ ВНИМАНИЕ НА ЭТУ КНИГУ!!! ОТЛИЧНАЯ, да еще за ТАКУЮ цену. Одна из самых моих любимых у Севелы. Чем то напоминает книгу о бравом солдате Швейке, но написана намного лучше, смешнее, интереснее, задорнее.
О чем книга: "В самый разгар войны с немцами Сталин дал приказ прочесать все уголки России и найти литовцев, чтоб создать национальную литовскую дивизию. Как ни старались военкоматы, кроме литовских евреев, бежавших от Гитлера, ничего не смогли набрать. Пришлось довольствоваться этим материалом. Литовских евреев извлекали отовсюду: из Ташкента и Ашхабада, из Новосибирска и Читы, отрывали от причитающих жен и детей и гнали в товарных поездах к покрытой толстым льдом реке Волге. Здесь, в грязном и нищем русском городке, до крыш заваленном снегом, их повели с вокзала в расположение дивизии штатской толпой, укутанной в разноцветное тряпье, в непривычных для этих мест фетровых шляпах и беретах."

"О чем думает солдат на посту? В первую очередь о еде. И во вторую очередь о ней же. Моня Цацкес не был исключением. Он даже и в третью очередь думал тоже о еде. Потому что в Красной Армии была славная традиция: кормить солдат как можно меньше, чтоб были злее. А эта злость, полагало начальство, превратится при встрече с врагом в священный гнев, то есть в подлинный советский патриотизм. Ибо со времен царя Гороха на Руси повелось:"Тяжело в ученье - легко в бою". "Чем чаще нас бьют, тем злее мы будем". Этого мудрого правила аккуратно придерживаются и по сию пору. И не без успеха. Моня же был на Руси чужим человеком, залетной птицей, и эта мудрость на него не распространялась. Даже голод не сделал его злым. Такой уж у него был кроткий нрав, доставшийся по наследству от предков..."

" Цацкес, встать! Идите, Цацкес, ко мне. Вот здесь, на плакате, нарисовано наше красное знамя. Объясните мне и своим товарищам, из чего оно состоит.
- Знамья, - взглянув на плакат, почесал стриженый затылок Цацкес, - составлено... из...красной материи...
- Не материи, а полотнища, - качнул рыжим одуванчиком Кац. - Дальше.
- Из палки...
- Не палки, а древка.
- Что такое древко? - удивился Цацкес.
- Палка. Но говорить надо - древко.
- Надо так надо.
- Солдатская доля, - вздохнула Глафира, - хочешь не хочешь, говори, что прикажут.
- Дальше, Цацкес.
- На конец палки, то есть... этого самого... как его...надет, ну, этот... как его... Можно сказать на идише?
- Нет. По-русски, Цацкес, это называется наконечник. То есть то, что надето на конец.
- Объяснил! - хмыкнула Глафира. - Мало ли чего надевают на конец?
- А что мы видим в наконечнике? - спросил Кац.
- Мы видим... - задумался Цацкес, вперившись своими круглыми черными глазами в плакат. - Мы видим... этот... ну как его... Молоток!
- Молот, - поправил Кац. - И...
- И... - повторил за ним Цацкес. - Что это, я знаю, а выговорить не могу.
- Серп, батюшки! - вставила Глафира. - Чего тут выговаривать?
- Серп, - сказал Цацкес.
- Значит, серп и молот, - подвел итог старший политрук Кац.
- Правильно, - согласился Цацкес.
- А что означают серп и молот? - подумав, спросил старший политрук.
- Не знаю... - простодушно сознался рядовой Цацкес.
- Много упомнишь... на таком пайке... - сочувственно вздохнула Глафира, повернув зад к аудитории, и солдаты все как один снова пригнули стриженые головы к партам, силясь разглядеть что-то под ее задравшейся юбкой.
- Серп и молот - это символ, - сказал Кац и строго посмотрел на зад уборщицы, остервенело шуровавшей замызганный пол казармы."