Казалось бы, зачем в двадцать первом веке писать исторический роман, ведь все уже написано. Все эти библейские притчи, средневековые сюжеты уже придуманы до нас. Но как бы не так. История — бесконечный диапазон взглядов, смыслов и ракурсов. И если старинные романы содержали большую порцию дидактики, а последовавшие за ними современные на эзоповом языке отражали уже свою современность, то как раз сейчас пришло время новых. Связь времен восстанавливается: мы вдруг видим то, что пропустили раньше. В книгах серии «История в истории» издательства «Самокат» нет описаний сражений (а дворцовые интриги есть, если, конечно, есть сам дворец). Они очень психологичны еще и потому, что чаще всего это — сказка. Сказка чем хороша — она показывает, как работают архетипы: универсальные образы. Те самые, что сформулировали еще мифы, библейские притчи, и о которых Шекспир писал, что мир — театр, а люди в нем — актеры. И, конечно, они говорят с нами о тех ролях, что играют в наши дни.

Книжная полка

Царская дочь 5 рец.
10 фото

Норт Сельма

Самокат: Истории в истории

Нет в продаже

УЖЕ ПОКУПАЛИ

Аулия 5 рец.
14 фото

Мургия Вероника

Самокат: Истории в истории

Нет в продаже

УЖЕ ПОКУПАЛИ

–50 % Выгода 772 ₽ Мирелла 8 рец.
8 фото

Веско Флор

Самокат: Истории в истории

773 ₽ 1 545

В КОРЗИНУ

УЖЕ ПОКУПАЛИ

Библейские архетипы: «Царская дочь» и «Аулия»

Роль Аулии — героини романа Вероники Мургия — Мятежница, или Чародейка: варианты активного архетипа Дочери. В арабском селении посреди пустыни слабые просто не выживают, и нескладная хромоножка жива одной любовью Матери (второй архетип), да — так уж и быть — какой-никакой общинной милостью. Но то ли материнской любви оказалось достаточно, то ли что-то еще пошло не так, но внезапно Аулия дерзко осмеливается полюбить. Чужеземца (кстати, тоже архетип: Чужак, Пришелец, Иноземец — один из важнейших образов в системе архетипов). Тот, за кем следует Мятежница, претерпевая все невзгоды и бросая вызов не то, что обществу, а самой жизни и даже Смерти (а вот об этом архетипе мы поговорим позже).

Слабость на поверку оборачивается силой: долгая борьба за выживание, вынужденное одиночество, материнская любовь — то, что в реальной жизни обостряет умение наблюдать, анализировать, сопереживать, в сказке — магия. Которой по традиции боятся: кто знает, этих колдуний, что они могут натворить. (И правда, когда совесть нечиста, очень страшно).

Вот, кстати, ирония автора:
«В Самарре никто не будет коситься на ее хромоту, и она научится скрывать лицо под чадрой, как свободная женщина, — думал он, хотя с каждым днем чувствовал себя все слабее, уходил все дальше от Самарры и самой жизни».

Чужестранцу (это его мысли об Аулии) никто не хочет верить. Моря, о котором он рассказывает (символ лучшей жизни) не существует. Он, конечно, безумен. Тяжелая жизнь диктует жестокие законы: с пришельцем поступят так же, как со всяким слабым (и бесполезным). И вот тут Аулия проявляет себя с неожиданной стороны: начинает бунт. Кстати, у архетипа чужестранца есть еще одна ипостась:

Родной отец оказывается еще более яростным защитником традиции, чем окружающие, и матери ничего не остается, как поддержать дочь единственным доступным путем: так, чтобы не узнали. На бунт она не решится: сил маловато.

Друзья Аулии — птицы, звери и стихии: земля, вода и огонь. Ее магия — умение понимать, видеть, слышать то, чего не могут другие. Все, как положено чародейке. Мы оказываемся в узнаваемом мире сказок «Тысячи и одной ночи» с их образами и символами.

Умение обращать в возможность то, что кажется неудачей, поиск собственных новых путей и в конце концов спасение для всех — именно то, о чем эти сказки рассказывают нам на языке образов и символов.

Интересно, что образ мятежной чародейки обыгрывается и в следующих двух книгах серии. Мы вдруг замечаем, что сказки, мифы, библейские сказания универсальны еще и тем, что, наблюдая за их героями, мы видим мир с разных точек зрения. И здесь он женский. Ну еще бы, ведь женщины пытались изменить свою участь во все времена. Не смиряться — вот их девиз.

Сломать старые недобрые традиции получается и у второй мятежницы — Зиссель из романа «Царская дочь». Немая от рождения девочка с увечной птичьей лапкой на месте руки оказывается дочерью царя Соломона. Сельма Норт видит библейского царя не таким, как библейская притча. Мудрым, но и жестоким. Великим, но охваченным страхом. Она говорит с нами о том, что тайное становится явным, а цель далеко не всегда оправдывает средства. В общем, очередная бедняжка — не просто немой укор царю, а раскрытие жестокого заговора против отца.

Еще один из вариантов архетипа Чародейки — Целительница, и это Зиссель. Птичья лапка оказывается магической. Символ слабости оказывается символом скрытой силы. И случайно ли, что магию снова открывает родительская любовь? Ведь это слова любящего приемного отца:

— Твоя слабость должна стать твоей силой, Зиссель.

Каменотес знает, о чем говорит: его собственная сила досталась ему дорогой ценой. Но она, право, того стоит.

Игра в Средневековье. «Мирелла»

Хромая, немая c птичьей лапкой, у обеих предыдуших героинь совпадает мотив калеки. А вот и третья наша чародейка: нет, не калека, она никто — сирота-водоноска, ниже только нищие и прокаженные.

Они, кстати, архетип Отверженных — очень важный общий персонаж. Именно Прокаженные помогают увидеть картину несправедливости и необходимости перемен в романе Флор Веско «Мирелла». Слишком просто любому оказаться на их месте.

У Миреллы, как и у Зиссель, тоже зеленые глаза, но на этот раз Мятежница рыжая — она еще сильнее отличается от остальных, чем предыдущие две героини. Такая Чародейка может быть только Ведьмой. Непохожесть во все времена была проклятием и… благословением.

В город Гамельн пришла чума. Даже не так — Чума. Тот самый архетип Кары: это чаще всего как раз болезнь или мор. За что же послана кара жителям Гамельна? Может, они слишком долго смирялись с тем, с чем смиряться нельзя?

Магию Миреллы — песни, которые окрыляют — создаст ее ярость. Она так долго терпела унижения, что одна терпение лопнет. Несправедливости и лжи окажется так много, что она не побоится бросить вызов ни Чуме, ни Смерти. И за ней пойдет целый город. Иногда безумство храбрости — единственный путь. Это то, о чем рассказывает нам еще одна легенда о Гамельнском крысолове.