За всю историю детской литературы — от «сказал Он, что это хорошо» до «жил-был мальчик Лёша» — про мальчика-фантазера написано сто миллионов раз. Популярная тема. Тем и интереснее. Интереснее, если этот мальчик-фантазер не похож на других мальчиков-фантазеров. Когда он превращается в «настоящий самолет», как никто еще не превращался, становится «самой последней разработкой конструкторского бюро» (скорее всего, секретной). И не просто летает по комнате, а набирает высоту и выполняет сложную фигуру высшего пилотажа под названием «мертвая петля». Талант! А талант — новость, которая всегда нова. В общем, если талантливо, то все можно и все возможно.

Лёша умеет превращаться: в голубя, в батон белого, в заварной чайник, в здоровенного силача-бодибилдера, в солнечного зайчика, в пуделя необыкновенной красоты, в Великого Тенора… Доказательства? Очевидцы? Все, прочитавшие «Сказки про мальчика Лёшу», — видели, могут поклясться. И, что является еще одним подтверждением реальности Лёшиных превращений, — видели по-разному.

Самые талантливые читатели успели зарисовать увиденное. Посмотрите картинки Вари Аляй. Какие ещё нужны доказательства? Такое невозможно придумать.

В чем особенность рассказов о животных Станислава Востокова. Для меня. В том, что это не «рассказы о животных».

Да, Востоков работал у Даррелла, да, любит, понимает… И в рецензиях на книги Востокова написано: «В Ташкентском зоопарке, Даррелл, Камбоджа, на собственном опыте и т. п.» Для меня это заметки странствующего смотрителя — любопытного, наблюдательного, ироничного человека. И — без чего нельзя быть смотрителем в зоопарке — доброго. И — что важно для путешественника — не унывающего. И… В общем, см. седьмую страницу, там портрет.

Сегодня он смотритель в Московском зоопарке, завтра смотритель в Архангельском краеведческом музее, послезавтра выдает книжки во Владивостокской библиотеке… Не сходится с фактами? Ну я же не о фактах. Кстати, не совсем не сходится, Востоков и про музей написал, и про библиотеку… А портрет «студента» на седьмой странице? Востокову уже 42, но я сразу узнал сегодняшнего, он не изменился, по-моему.

Художник Вера Цепилова легко подхватывает рассказ Востокова. У нее тоже быстрый и точный взгляд, соавторский, фиксирующий самое главное, характерное. Медведь, тигр, фазан, жираф, слон, бородавочник, летучая собака, вахтер… А про бегемота Стас и Вера молчат. Потому что бегемота в Московском зоопарке нет. Вернее, не было, когда там работал Востоков.

Рассказы про Вовку Морковкина — дворовые. Стилизация, незлое передразнивание. Я представляю как вечером на школьном дворе десятилетняя малышня уговаривает шестнадцатилетнего дядю Валеру: «Валера, расскажи про Вовку Морковкина». — «Да вы уже сто раз слышали!» — отказывается Валера для вида. — «Про пришельцев с Меркурия расскажи. Сашка про пришельцев не знает». Но Валера начинает не с пришельцев: «В окно стучалась весна — тук-тук-тук. Журчали ручьи. Кричали грачи. И таял лед, и сердце у Вовки Морковкина тоже таяло. Потому что вместе с весной к нему пришла девочка его мечты по имени Алёна». Эх, не слышит сейчас Валеру его учительница по литературе, ей бы начало очень понравилось.

А малышне, конечно, лучше что-нибудь пострашнее. Можно и страшное: «Пошел как-то раз Вовка Морковкин в лес. По грибы. Пришел, насобирал грибов, а назад из леса ему никак не выйти. Заблудился, короче. А в мобилке, как назло, сигнала нет».

Валера любит, когда его слушают, рассказывает увлеченно. Каждый раз с новыми подробностями. Как актер, оживляющий одну и ту же роль неожиданной выходкой, хоть мелочью. Иногда так вживается в роль профессора Тапочкина (это один из главных героев), что неожиданно для себя делает научное открытие: «Каждый человек — это тоже Вселенная, — поясняет профессор Тапочкин, — и его молекулы и атомы тоже летят. А твои атомы и молекулы, друг мой, стали замедлять свой полет. Поэтому ты частично и опустеваешь».

Потом Валера приходит домой и свои рассказы, особенно с научными открытиями, записывает в тетрадь. И это хорошо для науки.

До вчерашнего дня Валера не знал, что среди почитателей его таланта есть выдающиеся художники. Например, Елена Станикова. Вчера узнал. И сказал, посмотрев на портрет Морковкина: «Это я. Ой, вернее, он — Морковкин».

У Олега даже в «Ледяной Маше» тепло. Потому что Маша своим теплом — делится. С холодильником. («Спасибо, Маша, спасибо, Маша», — гудел холодильник.)

И холодного читателя Машино тепло согреет. Холодный читатель это: 1. Замерзший зимой на автобусной остановке, 2. Объевшийся мороженым. 3. Не вылезающий полтора часа из моря. 4. Разочаровавшийся в жизни.

(Петрович, поддай-ка жару!)

Эксперимент. Тридцатое декабря, 18.15. Люди на автобусной остановке ежатся — недовольны, тридцать минут уже ждут. Подходишь, читаешь «Теплые сказки». Все. В-первых, согрелись, во-вторых, еще сорок минут незаметно пролетело, автобус приехал.

(Петрович, поддай-ка жару!)

У водителя лицо перепуганное, думает, его сейчас ругать начнут: «Почему вас час десять не было?!» «Заносы, буксовал», — заранее оправдывается про себя водитель. А никто не кричит. Люди поднимаются по ступенькам и улыбаются: какая приятная неожиданность, вы ли это! (Через минуту лед на оконных стеклах растаял…)

Ну, а если замерзший читатель книги Олега Кургузова еще не умеет читать (я, например, только в пять лет научился читать), то достаточно посмотреть картинки Дарьи Герасимовой. Или открыть книжку на 47 странице и сказать волшебные слова: «Петрович, поддай-ка жару!» Кстати, 47 страница очень пригодится деревенскому жителю. Вдруг ранние осенние холода, заморозки на почве, а тыква и капуста еще в огороде?

(…Снег растаял, трава зеленая выросла, и даже ромашки с колокольчиками расцвели. Это детсадовский кочегар Петрович такую жару развел!)

Вывод. Книга Олега Кургузова не только интересная, но и необходимая в хозяйстве (особенно в нашем климате).

А в конце книжки еще один полезный совет от Олега:

«И я там был, мед и пиво пил. Только у меня по усам текло, а в рот (как всегда бывает в сказках) не попадало.

Но я об этом заранее догадывался и прихватил с собой два бочонка. Поэтому все, что у меня по усам текло, зря не пропало. Мед попал в один бочонок, пиво — в другой. И принес я домой два полных бочонка. С медом и пивом!

— Ах, какой же ты молодец! — сказала мне жена. — Я думала, ты только сказки умеешь сочинять, а ты, оказывается, хозяйственный мужик! Дай-ка я тебя поцелую.

И поцеловала. Крепко-крепко, как в сказке».

Один из героев Ирины Зартайской — логик. Логик Петров. А есть еще умелец Витька. И Анечка, которой ужасно захотелось в кого-нибудь влюбиться.

«Логик» — какое-то серьезное, научное слово. Логик — специалист в области логики, логика — наука о способах получения выводного знания… В общем, всё это, наверное, не очень подходит для характеристики маленького мальчика. Ну, а как еще, если этот маленький мальчик так умело расставляет логические ловушки! Прямо с первого рассказа: «Мама, ты мне никогда не веришь». — «Неправда!» — «Вот видишь». А дальше, с молочным шоколадом, — наповал…

Маме героя немножко сочувствую. Тяжело ей. Эх, почему у меня в детстве не было такого учебника! Я ужасно не любил молочный суп, но нечем было себя защитить. Ладно, учиться никогда не поздно. Ну, а устанете от логики, есть еще Анечка, которой ужасно захотелось влюбиться в первого встречного (где любовь, там нет логики). У Анечки не получилось влюбиться в первого встречного. Потому что мороз.

Владислав Суровегин проиллюстрировал рассказы Ирины Зартайской изобретательно. Находчиво. То железная логика, то любовь — я бы растерялся от таких перепадов. Но Владислав не растерялся. Мы с Владиславом не виделись, только по телефону разговаривали. Но я и по голосу сразу понял — не растеряется.

Автор: Мне кажется, Приемная комиссия музыкальной школы не должна на меня обижаться. Я ведь сам Приемная комиссия. Я так давно Приемная комиссия, что забыл уже, когда был не Приемная комиссия. А Приемная комиссия, которая боится над собой шутить — плохая Приемная комиссия, не настоящая. Это известно любой хорошей Приемной комиссии с детства. Надеюсь, все хорошие Приемные комиссии меня поддержат.

Строгий голос из зала: А зачем над собой шутить?

Автор: Сразу видно, что вы не учились в музыкальной школе. Тем более не работали. Когда работаешь в музыкальной школе, приходится каждый день повторять одно и то же двести сорок четыре раза. Например: «Расслабь плечи, расслабь плечи, плечи, плечи, плечи, плечи, плечи, плечи, плечи…»

Сердитый голос из зала: Хватит!!!

Автор: Вот видите, вы сердитесь. Значит, вы не правы. Вы не преподаватель музыкальной школы. Преподаватель шутит. Ведь шутить лучше, чем сердиться, правильно?

Зал (хором): Правильно!

Автор: Если согласны, покупайте «Полет самолета по нотам». Всем подпишу.