«И в дружбе, и в любви рано или поздно наступает срок сведения счетов. (Б. Шоу)» – написано в вагоне метро на рекламной наклейке (страховая компания, кажется). Это я отвлекся от Марининой книжки, поднял на секунду взгляд. Вот в «Собаке» нет никаких сведений счетов. Попытки были.

Андрюхе даже диагноз поставили: «Синдром Отелло». Но Отелло из Андрюхи не получился. Потому что Отелло из другой оперы. Вернее, Отелло – это опера, а Андрюха и Кит – джаз. «Я извлек из гитары квакающий звук. Взвыл Кит. На этом фоне я изобразил тиканье часов, клич самца-горбыля, крики чаек. Кит — гудок паровоза и гудок парохода». Кит – это собака, такса. Однажды один ветеринар сказал, что Кит – циклопическая американская крыса, Люся и Миша испугались, но Кит их успокоил: «Вы что, психи? Слышал бы мой дедушка такс кентерберийский эту белиберду!».

Кстати, у Андрюхиных родителей, Люси и Миши, причин для сведения счетов предостаточно: Люся оказалась инопланетянкой, а Миша вообще… «Когда ему Каракозова зуб вырывала, наш папа Миша почувствовал, что это женщина его мечты». В опере бы все кончилось плохо, а в джазе все кончилось хорошо. Неужели Бернард Шоу ошибся? Или, может, для Миши, Люси и Андрюхи ещё время не наступило? Ответ на первый вопрос: «Да». На второй: «Не наступит». Это другое Шоу.

В одном из читательских отзывов на «Мороженое» написано, что «книжка замечательная, о странных людях, странной семье…» и что «любовь и доброта этих странных людей убеждает…», в другом — «о доверчивости и заботе, но, наверное, взрослая…» Получается, про странных людей, убеждающих своей любовью и добротой. Немножко непонятно. Прочитал «Мороженое в вафельных стаканчиках». А, так это детдомовским инспекторам кажется странным, даже подозрительным, что можно любить и заботиться без проверки и оформления документов. «Вы поймите, — не раз говорили они маме, а иногда и папе, — ребенок не ваш, детдомовский. У вас, кстати, все на месте? Все вещи? Ничего в последнее время не пропадало?» Ну да, таких инспекторов много. Правда, если первый отзыв написал такой инспектор, то с ним, похоже, произошли серьезные изменения. Хорошо, что он прочитал «Мороженое в вафельных стаканчиках».

Для взрослых? Сижу я однажды в классе с девятилетним Костей, разбираем новую пьесу, что-то объясняю, Костя задает уточняющие вопросы… Дверь открывается, заглядывает Костина мама: «Как наш Костя, Артур Александрович, не капризничает? Он у нас немножко капризуля». Дверь закрывается. Я смотрю на Костю. Костя пожимает плечами: «Они думают, что я маленький».

«Куда идет эта фраза, какая нота тут главная. Или вот мелодия — это кто? Воин или поэт?..» (Нина Дашевская: «Около музыки»).

Я тоже своим ученикам говорю что-то подобное. Например, ми мажорная скрипичная партита Баха — такое ощущение скорости и пространства. Ты движением охватываешь огромное пространство, физическое и духовное, внешнее и внутреннее. Способ открытия мира, и/или — себя. А на скрипке, гитаре или самокате — не важно.

В тринадцать лет нужен подходящий «быстрый» легкий инструмент: скрипка, флейта, гитара, самокат, скейт, ролики…

Тринадцать лет — возраст, когда в школе задают сочинение на тему: «Человек, на которого я хотел бы быть похожим». Когда перебираешь всех литературных героев и в конце концов понимаешь, что не нужно никого повторять: «Я бы хотел быть похожим на Игната Волкова. Я пока не знаю, кто это. Мне кажется, он, или я, каждую минуту разный. Но я не хотел бы повторять кого-то…»

Игнат Волков выбрал самокат и ролики. На мой взгляд, вся повесть «Я не тормоз» — это продолжение сочинения Игната: «Мне кажется, он, или я, каждую минуту разный…»

Признаюсь, мне во время чтения часто хотелось быть похожим на главного героя. На самокате у меня с такой скоростью не получится, пойду сыграю ми мажорную партиту Баха (есть отличное переложение для гитары).