Юное — юным. Молодое издательство «Волчок» выпустило книгу для подростков «Обратно он не придет» — о девочке Оле, «зоне отчуждения» и о жителях этой «зоны». Ее автор, писательница Екатерина Мурашова рассказала Лабиринту о книге, о работе с беспризорниками по программе «Врачи без границ», остроте текстов и несентиментальной любви к животным.

Лабиринт Екатерина Вадимовна, вы правда начали писать еще в школе? 

Екатерина Мурашова Ага.

Л Расскажете?

ЕМ Первую повесть я написала в пятом классе: она была про кота, который находил полезные ископаемые и помогал советским геологам бороться с басмачами.

Л Любопытно, что двигало девочкой из пятого класса, когда она писала повесть? Просто захотелось?

ЕМ У нас было принято пробовать себя в разных областях. Мы почти все пробовали играть на гитаре, а я еще и на пианино пробовала играть, но оказалось, что у меня совсем нет музыкального слуха. Две мои музыкально одаренные подружки подбирали мелодии на пианино и гитаре, а я не могла.

Мы все пробовали рисовать. Мне очень хотелось уметь рисовать, очень-очень. Но, увы, не получилось и здесь. Дворововый приятель, глядя на мои мучения, брал карандаш и одним росчерком, без усилий рисовал все, что мне хотелось. Но я долго упиралась.

Я пробовала заниматься гимнастикой, у нас это тоже было очень модно и популярно, но была слишком высокого роста, и здесь даже моя гибкость не помогла.

Подруга на два года старше совершенно не любила читать, но охотно слушала мои пересказы книг. Я понимала, что владею речью лучше многих в нашей школе, и логично было попробовать.

Тогда у нас было наглядно-действенное мышление — берешь и делаешь.

Л Так вы не бросали писать с тех самых пор?!

ЕМ Да ну что вы! Я иногда десятилетиями ничего не писала, и совершенно от этого не страдала. Писательство так и осталось для меня хобби. Если б могла, я бы писала картины.

Л Вы дважды закончили Ленинградский университет. Как так получилось?

ЕМ Я зоолог-эмбриолог по первому образованию. Университет заканчивают, чтобы работать по специальности, вот я работала и дальше бы работала. Я была ученым, занималась биохимией, работала на кафедре эмбриологии Ленинградского государственного университета, ездила в экспедиции, на Тихом океане плавала на малых рыболовных сейнерах. Мне все нравилось, но наука накрылась медным тазом. Пришлось выбирать что-то другое.

Л Почему вы выбрали психологию? Вы хотели работать с детьми и подростками?

ЕМ Мне нравятся идеи возрастной психологии, поэтому по второму образованию я возрастной психолог. Люблю работать с подростками и семьями, а с маленькими детьми мне не очень интересно. Второе образование я сознательно получала в пандан первому — по первому я эмбриолог, специалист по онтогенезу, а по второму — возрастной психолог, то есть тоже специалист по онтогенезу. И мое первое образование очень помогает мне в работе сейчас. Но для работы по второй специальности мне не нужны реактивы, не нужно оборудование.

Л Вы дебютировали в 1989 году в альманахе «Дружба» с повестью «Талисман». Расскажите, как это вышло?

ЕМ Да, все правильно. Валерий Михайлович Воскобойников собирал тот альманах. Повесть я написала из страха, что меня выгонят из ЛИТО при Детгизе, мне там нравилось, там собирались занятные люди, и я туда с удовольствием ходила. Но у меня ничего детского не было, я до этого взрослые, как считала тогда, вещи писала. В какой-то момент я поняла, что сейчас меня спросят: «Ну, а вы-то что?». Или даже уже спросили. Я села и быстренько написала.

Л Не смог найти и прочитать «Талисман», что это была за повесть?

ЕМ Знаете, это была повесть о толерантности, о толерантности среди детей тогдашних, и она была совсем небольшая. Героям повести по 10-11 лет, они начинают взрослеть и в этот период сталкиваются с ребенком из Средней Азии. Нормальным, но очень странным для ленинградских детей, и они нападают на него. Видите, написала на тему намного раньше, чем она стала насущной.

Л Тогда тема толерантности людей совсем не беспокоила?

ЕМ Вообще никого не беспокоила, Валерий Михайлович включил повесть в сборник, потому что ему понравилась не тема, нет, а описание тонкостей взросления.

Л В 1991 году в Костре вышла повесть «Обратно он не придет» под своим первым названием «Полоса отчуждения». Вы за нее сразу после «Талисмана» взялись?

ЕМ Не помню. Мне кажется, Валерий Михайлович меня воодушевил: он это умеет. Наверное, сказал, раз получается — надо писать. Ну я и написала. Я его воспринимала как учителя.

Л В повести описывается время вашего детства?

ЕМ Да-да-да.

Л А каким вы были ребенком и подростком?

ЕМ Я сумрачным была ребенком. А героиня повести Оля — экстраверт, такой я никогда не была. Оля на меня не похожа.

Л Разве можно назвать Олю экстравертом? После переезда она спокойно принимает, что теплые отношения с новыми одноклассниками не завязываются, а со старыми сходят на нет. Она проводит много времени в одиночестве, и ее это совсем не мучает.

ЕМ Оля — больший действователь, чем была я. Она что-то переживает внутри себя, но ее рефлексия действенна. Оля действует. Можно сказать, что она — усовершенствованный вариант меня-подростка.

Л Давайте поговорим о сюжете повести. Домашняя девочка встречает двух беспризорников. Насколько эта тема была актуальна на рубеже 1980-1990-х годов?

ЕМ Этой темы не существовало. Ее не было. Хотя, разумеется, дети и тогда бежали из неблагополучных семей и детских домов, и в моем детстве были подобные встречи. Но для общества этой темы не существовало. В повести не было ничего антисоветского, но сама идея, что у нас есть беспризорники, выглядела сомнительной.

Прошло несколько лет, и беспризорников стало очень много. Я несколько лет работала по программе «Врачи без границ»: искала беспризорников в канализационных трубах. Не хотела бы больше никогда с таким столкнуться. Сейчас есть дети, которые растут без надзора, такое всегда было и всегда будет, но я, надеюсь, что столько детей больше никогда не окажется на улице.

Л Как бы вы сами оценили степень драматичности этой повести для сегодняшнего подростка?

ЕМ Она и для сегодняшнего подростка драматична. Современные подростки выросли на голливудской продукции, где все может быть, но в конце супергерой спасет мир. Поскольку в повести даже близко нет супергероев — она драматична. Безусловно. Некоторые подростки могут воспринять текст даже не как драматичный, а как трагедийный, как трагедию.

Л Такие эмоции важно переживать подросткам?

ЕМ Их необязательно переживать с героями книг, но вообще они формируют личность. Крайне важно переживать весь спектр эмоций. Переживание драм и трагедий обязательно для становления личности.

Л Подростковые тексты должны быть острыми? Должна ли быть какая-то сложная проблема в их основании?

ЕМ Тексты должны быть разными. Я считаю, что для всех возрастов тексты должны быть разными. Кто-то рыдает под популярную песню, а кто-то — под песни Грига. Так что мы отменим? Ну, что нам отменить? Кого нам лишить возможности плакать светлыми слезами? Тексты должны быть разными. Благо, современный мир дает возможность для вот этой разности. Он ей сейчас не так сопротивляется.

Л Стоит ли родителям оберегать подростка от острых текстов?

ЕМ Родители могут делать, что им хочется, а среда все отрегулирует.

Вы же понимаете, что подростки будут читать то, что они сочтут нужным. Позднесоветская коллизия «Обратно он не придет» ни в какое сравнение не идет с подборкой новостей, которые доступны любому ребенку в его телефоне. По остроте, так сказать.

Подросток не будет познавать мир через книжки, которые отберет мама. Вот в чем суть. Мы познавали мир отнюдь не через книжки, которые нам подбирали родители или библиотекари. Мы его познавали по-другому. И современный подросток будет познавать мир не через отобранные для него книги.

Но, надо сказать, что современные родители стали относиться к острым текстам гораздо проще.

Л А был ли какой-то резонанс после публикации повести в «Костре», может быть, вы встречали читательские отзывы?

ЕМ Да, мне Коля Харлампиев (главный редактор «Костра») тогда передал письмо от двух девочек, которое я запомнила на всю жизнь. Письмо такое: «Дорогая редакция! Мы прочитали повесть Е. Мурашовой. Повесть нам понравилась, но мы не поняли, что стало с героями дальше. Нам было бы интересно узнать. Дорогая редакция, если Е. Мурашова еще жива, передайте ей, пожалуйста, пусть она напишет продолжение».

В моей семье фраза «если Е. Мурашова еще жива, пусть что-нибудь сделает» стала, как сейчас бы сказали, мемом.

Л Но продолжение вы писать не стали?

ЕМ Нет. Нет.

Л И никогда ничего не хотелось изменить в уже вышедшей книге?

ЕМ Да даже если бы захотелось, я бы этого делать не стала. Я лучше что-нибудь другое напишу.

Л А вот этот открытый финал повести…

ЕМ Я очень люблю открытые финалы, и считаю вещи с ними более важными для духовного развития читателей. И сама я всегда любила читать книги с открытыми финалами.

Л Екатерина Вадимовна, книга ведь связана с Ленинградом — Санкт-Петербургом? В тексте есть узнаваемые места города, в первую очередь, конечно, Московский вокзал и его окрестности. Расскажите о местах своего детства.

ЕМ Мы проводили много времени во дворах, были дворовыми детьми. Я жила на площади Александра Невского, недалеко от вокзала. Монастырский сад, старое монастырское кладбище мы освоили очень рано. А уже со второго класса могли сесть на трамвай, уехать на кольцо, погулять там и вернуться.

Взрослые нами не интересовались. Мы находились ниже взгляда взрослых. Я сильно подозреваю, что никому не было до нас дела, и это было взаимно. Взрослые считали, что дети ничего не понимают, а дети считали, что ничего не понимают взрослые. Нам не приходило в голову обращаться к ним за каким-то пониманием, скажем так. Это было то, что позже назвали детской субкультурой. Сейчас, на мой взгляд, отдельной детской субкультуры практически не существует, а тогда она реально существовала.

Л Чем тогда, помимо школы, занимались подростки?

ЕМ Мы играли во дворах. Были периоды: например, какое-то время все прыгали в классики, потом все прыгали на резиночках, или играли в ножички, или в казаки-разбойники, или в штандер и картошку. В нашем распоряжении было порядка трех десятков игр. Всегда было можно что-то выбрать. Мы почти не разговаривали. Играли, бегали, лазили.

Л Вы рассказывали в интервью, что много читали. Тогда читать много было обычным явлением?

ЕМ В моей школе, в моем классе, это и тогда было необычно. Теперь кажется, что тогда дети все, как сумасшедшие, читали. Ничего подобного. Да, мы читали, но к подростковому возрасту практически все прекращали, и чаще было так: кто-нибудь прочитывал книгу, за ним прочитывала вся его компания, а потом все кончалось. Идея о высокой интеллектуальности ленинградский детей времен моего детства — это апокрифическая идея, не имеющая ничего общего с реальностью.

Л У вас дома всегда есть животные, так было принято в вашей семье?

ЕМ Моя семья всегда смотрела на это с ужасом. Я была ребенком вроде Джерри Даррелла, который сидел часами около муравейника, приносил кого-то с улицы. В мои 11 лет случилась самая суровая зима в моей жизни. Минус 41 в Ленинграде воспринимается совершенно чудовищно. Птицы замерзали и падали на лету. Тогда во дворе у меня уже была определенная репутация, этих птиц собирали и приносили мне. Сосед с пятого этажа разводил канареек и не мог брать к себе этих воробьев, но он «уплотнил» своих канареек и отдал все свои освободившиеся клетки. Я, думаю, вы понимаете, почему он не мог брать замерзших воробьев к себе?

Л Нет, не понимаю.

ЕМ Канарейки разводились на продажу, они были певчие и тут же начинали имитировать воробьиное чириканье — через три дня они бы все чирикали, а не пели. Поэтому 33 воробья, не считая тех, которых выходить не получилось, чирикали у меня. Я чистила все эти клетки, кормила и поила их, а когда морозы кончились, выпустила.

Я никогда не любила животных сентиментально. Просто они всегда были частью моего мира. И сейчас остаются. Вон там сурикат бегает, там — собачонка, улитки, рыбки, креветки. Недавно умерла моя ящерица, она долго прожила, лет 15. Правда, сейчас мне уже тяжеловато с ними справляться.

Л Как вы чувствуете, сильно ли изменились подростки, если сравнивать их с героями из «Обратно он не придет»? Изменились проблемы, с которыми они сталкиваются, внутренний монолог, который они ведут?

ЕМ Здорово изменились. Очень сильно. Перед ними вообще стоят другие проблемы. Понимаете, тогда перед теми детьми в основном стояли проблемы депривации, у них было всего мало: мало информации, мало внимания со стороны взрослого мира, мало одежды, денег, развлечений. У современных детей прямо противоположные проблемы: они растут на игрушечной свалке, на них обрушивается чудовищное количество информации, большинство из них топят в заботе и развлечениях. Их постоянно развлекают!

Л Но все же, вы считаете, что вот этот драматизм не очень новой книги сегодняшние подростки смогут уловить и принять?

ЕМ Ну конечно. Современные люди улавливают драматизм «Гамлета», а это ж вообще когда было.