С одинаковым рвением подростки ссорятся и мирятся, исследуют окрестности и выдумывают легенды, трудятся и валяют дурака в романе «Осеннее солнце» от издательства «Волчок». Повествование о деревенских каникулах приправлено узнаваемым авторским юмором. Эдуард Веркин считается сегодня одним из самых интересных российских прозаиков. Мы побеседовали с автором о романе, русской глубинке и современной подростковой литературе.
Лабиринт Вы говорили, что каждый автор «стоит у кого-то на плечах» и что вашим ориентиром является Гоголь. От него ли эта смесь мистики и социальной достоверности в ваших книгах?
Гоголь ведь очень по-разному писал: «Мертвые души» — одним языком, «петербургские повести» — другим, «малороссийские повести» — совершенно третьим. И этот странный сплав: тем, стилистик, — конечно, оказал на меня влияние. И думаю, на большинство наших писателей: мимо Гоголя сложно пройти.
Л В некоторых ваших книгах фигурирует будто один и тот же вымышленный небольшой город. Какой город послужил прототипом или это собирательный образ?
ЭВ Это в целом присуще многим авторам. Можно протянуть прямую параллель к Стивену Кингу: у Гоголя — Полтава и ее окрестности, У Кинга — Дерри, Касл-Рок и прочее, а посередине — прекрасно разместится Фолкнер с его Йокнапатофой и еще сорок сороков других писателей. Это ведь очень удобно: придумать свою небольшую землю и потихонечку ее обживать. Так действуют многие, и я не исключение.
У меня есть два города, которые я разбираю на «запчасти» для придумывания книг: небольшой городок Нея Костромской области и город Воркута. Все мои города и поселения — это симбиозы из этих городов и других. Вокзал я могу взять в городе Галич, улицу 40 лет Октября — в городе Нея, пруд и городской парк с озером и антенной — в Воркуте.
Л А что насчет Кинга? Вы говорили, что много читали его в детстве. Он кажется вам значительным писателем?
ЭВ Кинга немного распыляет, но, на мой взгляд, он один из самых или даже самый сильный современный американский писатель. Он рискует занять место классика. Со временем шелуха осыплется и останется, например, чудесная подростковая повесть, возможно, одна из лучших в мировой литературе, — «Тело», которая на меня в свое время произвела большое впечатление. В этой повести настолько советские мальчишки, что, когда я ее читал, я видел себя и своих друзей вплоть до каких-то мелких увлечений. Было так удивительно и странно осознавать, что в Советском Союзе и в Америке 60-х годов мальчишки были очень похожими. Кинг, конечно, насочинял много, но как реалист он весьма убедителен. Сейчас я перечитываю какие-то «старые» вещи Кинга, и по мне он вполне стоит в одном ряду с Марком Твеном, Синклером Льюисом, Фолкнером, Сэлинджером.
Л Вы рассказывали в одном из интервью про пионерскую готику как особый фольклорный жанр. Можете вспомнить страшную историю, которая наиболее запомнилась? Может быть, есть история, которую вы использовали в своих книгах?
ЭВ В пионерских лагерях я ни разу не был, поскольку я был таким «диким» ребенком, меня из Воркуты отправляли на лето к бабушке, и там мы с ребятами жили своей летней жизнью, ходили на рыбалку с ночевкой. И у костра ночью мы, конечно, рассказывали страшные истории. Меня очень удивила одна вещь. Есть история о фотографии смерти: суть в том, что, кто такую фотографию увидел, тот в скором времени умирает и не может даже рассказать, что же на этой фотографии было. Это мне запомнилось. И когда через двадцать лет я увидел фильм «Звонок», то я опять подумал, что такие вещи международные и интернациональные. В детстве меня эта история напугала и напрягла, и старые альбомы я с опаской перелистывал, а потом меня, уже довольно взрослого человека, напугал этот японский хоррор. И совпадения были весьма заметны. «Звонок» вышел раньше, чем моя первая книга, иначе я бы его, конечно, опередил и использовал сюжет о фотографии смерти.
Была еще история о том, как дети заблудились в лесу и нашли церковь с черными стенами и черными куполами. И через какое-то время я увидел примерно такую же церковь в фильме «В пасти безумия». Видимо, человеческое бессознательное ходит по одним рельсам.
Л Вы в своих книгах совмещаете несколько направлений: реалистическое, мистическое и фантастическое. Про мистику мы поговорили. А что касается фантастики, повлияли ли на вас Стругацкие?
ЭВ Безусловно, повлияли. Когда я лежал в больнице, мне принесли сборник фантастических повестей, одна из них — «Парень из преисподней». В тот момент я понял, насколько их фантастика отличается от любой другой. Мне, конечно, у Стругацких не все нравится. Я большой поклонник цикла «Мир Полудня», много раз его перечитывал, еще в детстве эти книги произвели на меня неизгладимое впечатление. И хотелось бы, может, что-то написать в этом духе. Стругацкие на нашу фантастику здорово повлияли и не только на фантастику.
Л А что вы думаете о современном подростковом фэнтези? В каком состоянии сейчас этот жанр и актуален ли он?
ЭВ Я в последнее время за этим не слежу, но когда я захожу в немногочисленные книжные магазины, то полки с детской и подростковой литературой в основном заняты фэнтези, фантастики нет, конечно, а фэнтези есть. Безусловно, книги Дмитрия Емца повлияли на целое поколение и стали явлением. Это бессмысленно отрицать. Людей, которые читали про Таню Гроттер и Мефодия Буслаева, очень много. И я читал.
Л А что вы думаете о серии романов про Гарри Поттера? В одном интервью вы говорили, что когда выйдете на пенсию, то купите весь семитомник и будете читать. С чем связано то, что вы еще не читали эти книги?
ЭВ Да, я его еще не читал. Когда вышла первая книга, то я ужаснулся тому, как она плохо написана, а, может, плохо переведена. Потом я посмотрел фильмы, и они мне даже начали нравиться, поэтому я думаю собраться и всего Гарри Поттера прочитать. Знатоки советуют читать в оригинале, но это я, конечно, не осилю. Безусловно, эти книги — культурный феномен, поэтому когда возникает вопрос, кому давать Нобелевскую премию, то наверно по совокупности заслуг ее уже вполне можно дать Роулинг, потому что она отчасти спасла интерес к чтению у подрастающего поколения. А это огромная заслуга.
Л Мы обсуждали прототипы городов, которые фигурируют в ваших книгах. Кажется, что в деревне Туманный Лог, где живут герои «Осеннего солнца», нет ничего от Неи и Воркуты. Что это тогда за место?
ЭВ Если ехать от города Галич в сторону Неи, там есть гора и на ней деревенька, где осталось буквально два-три дома. Это оно. Дорога там плохая, на машине практически не заехать. Это абсолютно Туманный Лог. Я его увидел задолго до того, как начал сочинять повесть, и это место всегда было перед глазами, когда я писал «Осеннее солнце». Это одна из многочисленных деревенек Костромской области.
А вот от Воркуты в Туманном Логе нет ничего. Это крайне своеобразный город. Я иногда думаю написать про Воркуту, особенно сейчас, когда там происходит умирание и стремительный распад, который я еще не застал: я уехал раньше.
Не знаю, соберусь ли писать про Воркуту, но тема, конечно, сложная: жизнь в умирающем городе. Причем ясно, что надежды на возрождение особой нет, — получится такой Туманный Лог в тундре.
Л Вы ведь в основном пишете о русской провинции. А вы любите ее?
ЭВ Я в ней живу. Иногда люблю, иногда не люблю, как все наши писатели. Я очень часто вспоминаю гениальный рассказ Шукшина «Срезал» и думаю: в этом рассказе Шукшин любит русскую провинцию или ненавидит всеми фибрами души? У меня частенько похожее ощущение. Это иногда от погоды зависит: дождичек прошел, сидишь в канавке в ожидании трактора, который вытащит из грязи, — и любишь провинцию.
Л Вы видите будущее у таких поселений, как условный Туманный Лог?
ЭВ Если учитывать то, как там все развивается сейчас, — будущего нет. Везде постепенно приходят пресловутые агрохолдинги, которые уклад (даже не девятнадцатого века, а колхозный) разрушают. Как будет потом — можно пофантазировать. При определенном уровне развития общества, экономики и, главное, транспорта может начаться возрождение. Взял личный вертолет — и полетел в Туманный Лог. А пока дороги такие, не знаю, будет ли возрождение, скорее нет. Это отчасти жестокие законы исторического развития: деревня вымирает по всему миру.
Люди в таких местах живут тяжело, трудно просто физически. И не могут сходить в кино, музей, театр. Ладно театр, до поликлиники — день пути. Здесь вопрос в том, а можем ли мы, городские, рассуждать о возрождении деревни, пока они месят грязь в сапогах по колено и рубят дрова. Я иногда думаю: не надо быть эгоистами, пусть и они живут хорошо — в городе. Обрекать людей ради идеи сохранения деревни на тяжелую трудную жизнь — не знаю, правильно это или нет. В моей повести «Осеннее солнце» главному герою Васькину все нравится, а вот Дрондиной и Шныровой — совсем нет.
Л Читая «Осеннее солнце», кажется, что повествование о трех подростках из Туманного Лога расширяется и превращается в историческое. Как пишет Лиза Биргер в послесловии к книге, там и многовековая вражда Шныровых и Дрондиных, и след от метеора, и сам Пушкин проходил. Это сделано намеренно, чтобы углубить небольшое пространство и придать ему другую перспективу?
ЭВ Это отчасти прием, а отчасти — такая ужасная правда. Условно говоря, Шнырова и Дрондина — это моя бабушка и ее сестра, которые жили в одном доме, и всю жизнь у них — то дружба, то вражда, то еще что-то. И все вспоминали, как во времена Крымской войны кто-то у кого-то украл топор. Мне кажется, это настолько типичное явление — бессмысленная, бесконечно тянущаяся вражда. У девочек ведь особых претензий друг к другу нет, но эта кровная вражда… Если мы вспомним «Приключения Гекльберри Финна» Марка Твена, то там есть чудесный образ: два семейства — Шепердсоны и Грэнджерфорды, которые шесть дней друг друга отстреливают по лесам, полям и весям, а в воскресенье сидят в одной церкви, держа между коленок ружья и друг на друга поглядывая. Так же и Монтекки и Капулетти. Ничем хорошим это не заканчивается.
У меня тут на стене висит чудесная картина: там две старушки, худая и толстая, играли в карты и поссорились. Такое впечатление, что в крови нашей эта ссора.
Л Возвращаясь к Гоголю, нет ли в «Осеннем солнце» чего-то общего с повестью «Старосветские помещики»?
ЭВ Я поскольку Гоголя читал много, «Старосветских помещиков» я тоже прочитал в детстве, и меня чем-то эта маленькая повесть напугала — я до сих пор не осмелился ее перечитать. Странное ощущение полуденного ужаса осталось. И в Туманном Логе оно, видимо, тоже есть. Поскольку, когда сочинялось «Осеннее солнце», «Старосветские помещики» в голове всплывали.
Л Вы говорили, что многие книги дались вам с трудом, с десяток были сожжены. А как было с «Осенним солнцем»? Легко ли шла работа и сколько времени вы писали повесть?
ЭВ Писалась эта книга почему-то долго. Я собрался написать небольшую повесть знаков тысяч на двести. Когда я написал эти двести тысяч, то понял, что тут малой кровью не обойдется и надо еще продолжать. И она так потихоньку продолжалась, пока не дошла до настоящего объема. Писал примерно года два. Не подряд: бросал, возвращался. Это довольно долго, хотя некоторые вещи я откладывал по три раза, например, «Кусателя ворон».
Л Вы говорили, что большая половина американской, да и мировой литературы вышла из бочки Гека Финна и что в ваших героях тоже звучит его голос. Есть ли голос Гека Финна в «Осеннем солнце»?
ЭВ Это до меня говорили. Гек Финн — это наверно Шнырова, а Васькин — Том Сойер. Он достаточно рассудительный, склонный скорее собирать вокруг себя пространство, а Гек Финн, наоборот, склонен отдаляться: он хочет сидеть в стороне и наблюдать.
Л А в какое время разворачиваются события в «Осеннем солнце»? Есть ощущение какого-то безвременья.
ЭВ Это настоящее время. Но если телефоны и планшеты убрать, то, в принципе, да, безвременье есть. Это такая древнерусская тоска: еще у Чехова, Лескова есть, а в стихах Есенина как звучит — «Мир таинственный, мир мой древний…». Эта печальная нота через русскую, потом советскую литературу до нашей современной дошла. Это одна из магистральных тем русской литературы.
Л А меняется ли что-то в Туманном Логе, кроме появления планшетов и мобильников? Есть ли разница между концом девяностых и тем, что происходит сейчас?
ЭВ Там немного потоньше. У меня есть повести «Мертвец», «Друг-апрель», «Кусатель ворон». И вот «Осеннее солнце». Это все звенья одной цепи. Мне было интересно показать, есть ли какая-то разница между концом 90-х и настоящим временем. И на самом деле она есть: в 90-х все это было в активной фазе (люди уезжали, многие спивались, умирали), а сейчас пришло замирание. Все три главных героя «Осеннего солнца» живут неплохо в бытовом плане, но жизнь все равно уходит. Нет материальной разрухи 90-х, но плазменный телевизор тебя не спасет оттого, что нужно уезжать.
У меня как-то возникла идея описывать каждые десять лет состояние дел в России, сугубо для истории.
Л Раньше вы говорили, что одной из проблем подростковой литературы является оберегание ребенка от лишних проблем. Вам не кажется, что за последние годы ситуация стала меняться?
ЭВ Мне кажется, она изменилась: сейчас стали писать о проблемах больше, смелее. Авторы, которые приходят в детскую и подростковую литературу, как раз начинают с проблем. Я начинал с приключений в стиле Жюля Верна, а они — с проблем. Не знаю, хорошо это или плохо. Меня немного настораживает, что наша литература начинает походить на зарубежную — на, так называемую, «young adult».
Л А это плохо?
ЭВ Сложно сказать, это мы узнаем через десять лет. Мне, как старому мастеру подростковой литературы, хотелось бы, чтобы во главе произведения была скорее художественная задача, нежели социальная. Хотя я и сам грешил социальными задачами. Десять лет назад мне казалось, что «проблемных» книг мало, сейчас мне кажется, что их много.
Л Может быть, просто дети сейчас другие? Раньше им хотелось уходить в фантазийные миры, потому что в реальной жизни все было непросто, а сейчас, наоборот, появилась потребность с этими проблемами сталкиваться в литературе?
ЭВ Да, может быть, в этом дело.
Похожие подборки
Не знаете, что почитать?
