«Одно чудо на всю жизнь», по признанию Екатерины Мурашовой, ее самая важная книга для подростков. Напряженный сюжет этой повести, которая недавно вышла в издательстве «Волчок», разворачивается в России девяностых, где главными героями внезапно стали бизнесмены, милиционеры и бандиты, а дети оказались заброшены растерянными взрослыми. Мы попросили наших авторов, которые были в девяностые подростками, рассказать о том, каким им запомнилось это время.
Например, жетоны на метро. Светло-салатовые, прозрачные. У нас дома они лежали в детской пластмассовой копилке в виде гнома. У гнома была желтая шляпа с прорезью, ее снимали, чтобы забрать жетоны. Монет тогда в обиходе не было. Самая мелкая денежка — голубая сторублевая купюра. На нее можно было купить жвачку. Проезд в метро стоил дороже. В копилке, в голове у гнома, всегда было несколько прозрачных зеленоватых кругляков. Как игрушечные монеты. Мамин запас. Проезд в метро часто дорожал. А еще жетоны можно было обменять обратно на деньги, прямо в кассе метро. Не знаю, на всех ли станциях московского метрополитена, но рядом с нашим домом, кассирши на Бабушкинской и Медведково делали это совершенно спокойно. Иногда это выручало. Каждую неделю нам с мамой требовалось четыре жетона: два туда и два обратно. Мы ездили в библиотеку на Октябрьской, сейчас она называется РГДБ. Там я занималась в литературной студии ЖИЗАЛЬМО, которую вела поэтесса Татьяна Котенёва-Громан. Памяти Татьяны Михайловны я посвятила свою повесть «Кандидаты на вылет», там есть похожая студия. Я ездила в студию каждую субботу.
Сперва с мамой, а потом сама. Меняла книжки на абонементе, шла в нашу комнату: она называлась «Комнатой сказок». Там были тексты, друзья и тексты друзей. А потом я ехала домой с книжками и делала то, что мама мне категорически запрещала. Я читала в метро. У меня тогда прогрессировала близорукость. Надо было ограничивать чтение. И мама мне запрещала читать в постели, за едой и в метро. Дохлый номер. По дороге из студии я читала «взатяг», ехать надо было без пересадок, одиннадцать или двенадцать станций. Я иногда оставалась в вагоне на конечной, проезжала насквозь кольцо. Тогда не гоняли пассажиров, только если поезд реально шел в тупик. Лишние семь минут. Лишняя глава — страниц десять текста. До сих пор читаю в метро, но уже с мобильного. И на нем же пишу тексты. Например, этот — тоже в метро, с телефона.
К концу 90-х стало получше. Моя тетя сама начала торговать одеждой, и мне то и дело перепадал свитер с браком, а иногда даже и без брака! Помню, однажды я гостила у тети. Забралась на балкон, где хранились вещи на продажу, и потихоньку, дрожа от собственной смелости, мерила кофточки. Как же я мечтала тогда об одной из них, вишневого цвета! В восьмом классе я победила в олимпиаде по биологии и получила приз — 80 рублей. Я купила себе платье. И, признаюсь, меня до сих пор удивляет и радует, что у человека может быть больше одной пары сезонной обуви!
Мы переписывали друг другу кассеты, пробовали жвачки, радовались первым джинсам, грелись в подъездах. Из резких впечатлений вне привычной жизни помню детей, нюхающих клей в метро, фильм «Спрут», неожиданное воровство в компании приятелей. Мы, последние пионеры, открывали для себя, что есть другая жизнь, а еще начинали понимать, как хотим жить, а как не хотим. Но все же лично для меня то время — это бесконечные разговоры и прогулки, дружба и открытие самой себя. В общем, то, что не зависит от конкретного времени в истории.
После восьмого мама меня не пустила быть бесплатной рабочей силой, и я помню, что, когда вернулась в школу после летних каникул, мне сначала не разрешили учиться, так что был небольшой скандал. А после десятого класса я сама уже пошла на отработку: мы с девчонками включали кассетный магнитофон, залезали на стремянки и белили школьные коридоры: и стены, и потолки. Это было весело: мы бесконечно пели песни и болтали. И фильмы. Я помню, как на уроках литературы мы классом иногда ходили в старенький кинотеатр смотреть советские экранизации. А иногда фильмы показывали прямо в актовом зале школы: например, «В моей смерти прошу винить Клаву К.». Ну и чтобы сделать реферат, конечно, нужно было идти в библиотеку, чтобы посмотреть там энциклопедии и выписать информацию, потому что ни про какой интернет я в 90-е даже не слышала!
Девочки тоже одевались как Бог на душу положит, а клал Бог на душу так, что наша классная руководительница чуть ли не каждый урок начинала с диалогов такого плана:
— Герасименко, ты не могла юбку еще короче надеть?
— Могла бы, но короче не нашла, Елена Витальевна…
— А ты, Бобрикова? Губехи как советский флаг! Ты куда так накрасилась?!
— В школу, Елена Витальевна…
— Ох, Бобрикова, не в школу ты накрасилась! А на дискотеку! Здесь тебе не танцы-шманцы! Здесь учатся, между прочим! А ты, Шнайдер? Все пузо открыто! Позор!
— Мне мама свитер постирала, и он сел.
— Плохо, Шнайдер! Плохо! Хоть ты и мальчик, а все равно некрасиво!
— Простите, Елена Витальевна…
— Ладно уж. Только когда вы уже запомните, что я не Елена Витальевна, а Марина Аркадьевна? Только о танцульках и думаете! Как экзамены сдавать собираетесь?!
В общем, интересно было. Демократия опять же.
Скажем, раньше техничка, если кто на перемене бегает, мокрой тряпкой сразу по голове с размаху ляпала. Без вопросов. А тут не так стало. Теперь сперва спросит:
— Сиротин, здоровый лоб, что ж ты носишься, как лось, по помытому?! Но, поскольку сейчас демократия, я сперва должна узнать твое мнение. Ну-ка скажи: ты не против, что я тебе вот этой тряпкой сейчас по мордуленции как зафиндюлю?
Ну, и зафиндюливала тут же. Но ведь — спрашивала сперва! Вот они, демократические достижения постсоветского периода.
А город мой, Воркута, выглядел в те годы потрясающе. Всякие коммерческие магазины открылись. Видеосалоны. Бандиты опять же. Идешь, бывало, мороз, метель, как всегда у нас, — и все-таки сквозь шум ветра слышишь: Бах! Бах! Трах-та-ра-рах! Стреляют, стало быть. Хорошо, если не в тебя. Тогда наша газета «Заполярье» прямо полна была статьями о криминальных разборках и вообще о всяких ужасах. И так город бандитский был, учитывая гулаговское прошлое, а тут еще и демократия пришла. Опять же, подростковые войны, группировки всякие… Как выжил — сам не пойму. Видимо, очень хотел жить.
Хотя, конечно, и деньги много раз на улице отнимали, и поколотить пытались, но я таким всегда говорил:
— Вот когда вырасту, стану писателем, и все про вас напишу. С именами и фамилиями. И с адресами. И будет вам стыдно.
После этого, конечно, все равно били, но, наверное, с некоторым уважением: все-таки будущий писатель. Культура. Не танцы-шманцы. А в целом, конечно, весело было. И не болел тогда так, как теперь. И родные были живы. В основном. Так что Воркуту и 90-е до сих пор во сне вижу. В основном в кошмарах, но это детали.
Но когда это было, хотя бы в какое время года (точно не зима), долго ли он простоял там, — не помню. Сейчас я предполагаю, что это был 1991 или 1993 год. Иногда думаю, что танк мне просто показался. В 90-е годы шла война с Чечней, и по телевизору часто показывали танки. Часто было страшно, война все не кончалась, в Москве взрывались дома, по Белому дому стреляли, все было очень дорого. Но было и хорошее: наша жизнь. Я ходила в секцию по скалолазанию, с братом мы занимались в краеведческом кружке, сестра рисовала в художественной студии. В школе мы обсуждали разные новые детские и подростковые передачи. Мир был юн, многое открывалось для меня впервые: дружба, любовь, книги.
Иногда денег не было вовсе. В один из таких периодов маме по работе нужно было развозить документы коллегам. Заплатить за проезд было нечем. Мы сели на велосипед (она за руль, я сзади) и за полдня развезли-таки все бумаги. Пятые точки, конечно, болели потом неслабо. Когда к нам в тот период пришла посылка от родственников — невероятный праздник! — и я впервые за месяц выпила чая с сахаром, он показался мне невероятно вкусным. Мне кажется, такого вкусного чая я не пила никогда в жизни. В конце концов, когда папа писал очередное письмо брату в другой город о том, что живем мы в общем-то нормально, мама не выдержала и перед отправкой дописала: «Саша, мы голодаем». Через несколько месяцев я узнала, что мы переезжаем в другой город, к папиному брату: там родители нашли работу, и мы перестали выживать и начали жить. Через несколько дней после нашего переезда страна встретила 2000 год.
Похожие подборки
Не знаете, что почитать?
