Ольга Лебёдушкина — литературный критик. Родилась в поселке Турки, живет в Балашове Саратовской области. Кандидат филологических наук, доцент кафедры литературы филологического факультета Балашовского института СГУ имени Н. Г. Чернышевского. Обозреватель газеты «Первое сентября» и «Радио России. Культура» (передача «Азбука чтения»), публикуется в литературных журналах. Представленный ниже материал был опубликован в девятом за 2013 год номере журнала «Октябрь».

Облачный полк

Нет в продаже

«Облачный полк» — современная книга о войне и ее героях, книга о судьбах, о долге и, конечно, о мужестве жить. Книга, написанная в канонах отечественной юношеской прозы, но смело через эти каноны переступающая. Отсутствие «геройства», простота, недосказанность, обыденность войны ставят эту книгу в один ряд с лучшими произведениями XX века. Для детей старшего школьного возраста.

Посмотреть

Повесть Эдуарда Веркина совпала с давними читательскими ожиданиями, точнее, разбудила эти ожидания, запрятанные куда-то очень далеко. В результате среди поклонников «Облачного полка» мне приходилось встречать людей совсем молодых и очень пожилых, либералов и консерваторов, «западников» и «почвенников», сельских жителей и «креативный класс».

Поскольку веду семинар по современной словесности для студентов — будущих учителей русского языка и литературы и собственные ощущения имею возможность сравнить с восприятием молодых читателей, могу сослаться на более конкретный опыт, который для меня оказался новым. Впервые за два года совместной работы мнения на семинаре не разделились. Обычно разговор шел, невзирая на авторитеты и репутации, и, в общем, довольно аргументированно. И только повести Веркина будущие учителя единодушно выставили высший балл. Для всех герой повести Саныч оказался «своим».

При этом автор не делал абсолютно ничего, чтобы всем понравиться. Наоборот, «Облачный полк» — книга жесткая, не щадящая читательских нервов, в определенном смысле неполиткорректная, книга — поступок и усилие.

Сегодня писать о Великой Отечественной войне опасно. Само поле высказывания превратилось в минное поле, нашпигованное взрывоопасными и рискованными смыслами. Риск здесь пока исключительно художественный, но для писателя это и есть главное: правда, и художественная, и историческая, в конечном счете оказывается проблемой эстетического решения, выбора жанра и языка.

Эдуард Веркин прошел поле до конца. Помогли не хладнокровный расчет и умение лавировать, а везение и бесстрашие. Без некоторой доли хитрости тоже, впрочем, не обошлось.

Начнем с того, что «Облачный полк» — повесть о Лене Голикове. Это становится ясно ближе к финалу, когда главного героя, юного партизана Саныча, впервые назовут по фамилии. Спрашивается, кого и зачем понадобилось автору так обманывать? Для юного читателя «от 16 и старше» пионеры-герои не намного реальнее хоббитов. Вот читатели сильно старше 16-ти, папы-мамы, бабушки-дедушки, те, пожалуй, вспомнят изнурительные мероприятия по патриотическому воспитанию в школе плюс обязательное оформление альбомов.

В передаче «Открытый урок» на радио «Свобода» Веркин обозначил свою задачу, казалось бы, очень просто: «я хотел вспомнить героя». Но многозначность этой фразы очевидна. И первый, буквальный, смысл — восстановление исторической справедливости, возвращение торопливо забытых имен. Проблема здесь в том, что возвращать и восстанавливать практически ничего. В советское время пионеры-герои с самого начала были идеологемами, а не людьми, реальные человеческие истории власть не интересовали. По советским книжкам о пионерах-героях вообще невозможно понять, что это за люди, кроме того, что они были идеальны во всем, учились на одни «пятерки» и мыли руки перед едой, а когда родина позвала, героически за нее погибли, и вообще с них надо брать пример. Хулиганистого пэтэушника Саныча читатель успевает полюбить прежде, чем узнает, что он, оказывается, и есть тот самый герой из подзабытого пантеона былых времен. Так что вспомнить на деле означает найти то, что было потеряно изначально: найти человека. И здесь абсолютно не важно, насколько совпадает Саныч у Веркина с реальным Леонидом Голиковым. «Облачный полк» — повесть не документальная и даже не вполне реалистическая.

Можно было бы здесь увидеть дань нынешней ретро-моде на все советское, этакую советскую литературу с человеческим лицом, над которым поработал хороший стилист, но это далеко не так. Даже когда сам автор заявляет о том, что пробовал написать советскую детскую повесть. Справедливо сравнивая «Облачный полк» с «каноническим советским житием» Лени Голикова — биографическим очерком Юрия Королькова, Софья Сапожникова называет Веркина «переводчиком с советского для подростка». Вряд ли, однако, можно назвать сложнейшую работу памяти, которая происходит в повести, переводом или своего рода «мягкой деконструкцией». Официальная советская мифология о войне (во многом приветствуемая сегодня) для Веркина не объект переосмысления и не оппонент. В повести он занят не воспеванием героизма или созданием его новых канонов, а поисками и обретением человеческого в тяжелейших и отнюдь не героических обстоятельствах. И это позволяет автору спокойно миновать все угрозы государственно поощряемой конъюнктуры, которая, кстати, пока существует в основном именно как потенциальная возможность.

Гораздо интереснее другая возможность, вполне реальная, которой Эдуард Веркин также благополучно оказался чужд. В литературе последних лет она отчасти представлена несколько запоздалыми экспериментами в духе соц-арта, например, романами Сергея Кузнецова «Живые и взрослые» (2010) и «Первый отряд. Истина» Анны Старобинец (2010), но в первую очередь стоит упомянуть даже не книги, а известный фильм-аниме Алексея Климова и Михаила Шприца «Первый отряд» (2009), который вернул в современную российскую культуру тему пионеров-героев, и это произошло раньше, чем появился «Облачный полк».

Возвращение произошло в точном соответствии с законами жанра: пионеры-герои превратились в «людей Икс» из секретного отдела, и сражаться им пришлось не с фашистскими войсками, а с восставшими мертвецами — тевтонскими рыцарями. Впрочем, и сами пионеры — тоже из «восставших», призваны девочкой Надей из загробного мира. Противостояние мертвецов, сражение мертвых с мертвыми стало своего рода метафорическим обозначением сложившейся военной мифологии, указанием на то, что сама мифология — мертвый и отработанный материал, отлично подходящий для соцартовских композиций.

В результате получились неплохое аниме и абсолютно никакой фильм о войне. Сказалось сопротивление материала, который оказался вовсе не отработанным и не мертвым.

Особенность отечественной общественной ситуации в том, что память о войне, индивидуальная и коллективная, находится в постоянном конфликте с мифологией (неважно, какой — официальной, либеральной, масскультовой). И может быть, это существование под постоянным давлением тех или иных мифов, конвенций, табу — одна из основных причин того, почему память до сих пор не капитулировала перед мифологией и остается живой. Не случайно главным событием военной литературы последнего времени признана исключительно литература нон-фикшн, и несмотря на то, что ряды непосредственных участников и свидетелей редеют, именно живые свидетельства сегодня в цене, как никогда.

Когда память по-прежнему ищет выход из-под спуда, и миф, и деконструкция мифа вряд ли способны с ней честно конкурировать. Соответственно, и формальные приемы обессмысливаются: в присутствии подлинных свидетелей и свидетельств не будет работать ни казенно-патриотическая риторика, ни постмодернистская игра в концепты.

Лучше всего, пожалуй, это сформулировала одна из студенток нашего семинара после просмотра «Первого отряда»: «Я бы не хотела, чтобы мой прадед, погибший на войне, был персонажем аниме и сражался на мечах с призраками и зомби. И вовсе не потому, что я хотела бы чего-то пафосного или не люблю аниме. Я с удовольствием иногда смотрю какого-нибудь „Наруто“, но отдаю себе отчет, что это все игрушечное и искусственное. А прадед был настоящий. Для меня и для моей семьи война — это мой прадед».

На самом деле эта наивная оппозиция «настоящее — ненастоящее» объясняет, почему правда за «Облачным полком», а не за «Первым отрядом». Если мыслить в тех же категориях, Саныч, Митя, Ковалец, другие персонажи повести — «настоящие», а потому они ближе к живой памяти о войне, а не к концептуальным играм с мифологией.

Не случайно автор романов-фэнтези Эдуард Веркин так умно и экономно обращается с мистикой и фантастикой в своей повести о войне: никаких зомби, живых мертвецов, загробного мира и прочих атрибутов «палп-фикшн», сразу отбрасывающих текст в иные эстетические границы. Неведомый топтун, которого Саныч боится больше вражеской пули, и легенда о проклятой деревне — это, по словам самого героя, «предрассудки», без которых в лесах никак. Метафизический сюжет «Облачного полка» совсем иной: Саныча невозможно сфотографировать, но он, сам того не ведая, уже причислен к небесному воинству на народной иконе, написанной деревенским художником-самоучкой.

Так история о герое, образ которого не поддается фотографии, но подвластен кисти иконописца, приобретает отчетливые житийные черты.

Впрочем, от нынешнего курса на «самодержавие-православие-народность» книга Веркина тоже далека. Более того, авторская формулировка «вспомнить героя» явно предполагает еще одно прочтение. Вместе с Санычем и Митей в нашу детскую литературу вернулся герой, которого в ней давно не было. Последним по времени его удачным воплощением, кажется, был Сережа Каховский, «мальчик со шпагой», да и вообще крапивинские мальчишки из той же породы, имеющей западное происхождение. Если присмотреться, Саныч и его верный друг-оруженосец Митя, рассказчик из «Облачного полка», — прямые потомки Джима Хокинса, Тома Сойера и Гекльберри Финна. Этот авантюрно-романтический герой-подросток как-то не особенно приживался на русской почве. Если говорить о более ранних примерах, то назвать можно разве что героев Гайдара и Каверина. Но Саныч — все-таки больше Джим Хокинс или Гек Финн с ППШ и гроздью трофейных крестов, снятых с убитых немцев, а Митя — Том Сойер, контуженный войной и ужасом потерь.

Война для обоих — приключение, и живут они в ее чудовищной реальности, как в реальности большой авантюры, в которой все — и смерть, и ненависть — по-настоящему, по-«всаделишнему». По поводу того, что игра в войну на войне страшна и смертельно опасна, никто из героев не питает иллюзий. Но, думаю, многие из прочитавших книгу, согласятся с тем, что, несмотря на жестокие сцены и ужасающие картины страданий и смерти, «Облачный полк» читается, как «Остров сокровищ». И это еще одна из примет того, что книгу и ее героев вряд ли удастся забыть.

В оформлении использована фотография Дарьи Доцук.