Леонид Юзефович. "Журавли и карлики"

Леонид Юзефович серьезный писатель. Очень серьезный. Роман "Журавли и карлики" приводит на ум слова и выражения, которых я, выйдя из университета, надеялась больше не употреблять никогда — "сюжетная линия", "магистральная идея" и всякое такое. До сих пор Бог миловал, но тут деваться некуда: автор как будто сам ни на секунду о них не забывает. Его книгу можно использовать как руководство по написанию крепкой прозы. Излишне говорить, что новый авантюрный роман Юзефовича сделан с исключительным ремесленным мастерством. Действие разворачивается одновременно в четырех эпохах, персонажи безупречно отзеркаливают друг друга, в то время как их судьбы выделывают сальто и кульбиты, как им и положено в рамках заявленного жанра. Историко-краеведческая канва (одна из сюжетных линий разворачивается во времена Османской империи, другая — в наши дни в Монголии, третья — в перестроечной Москве, четвертая — в Забайкалье, в годы Гражданской войны) — беспроигрышный способ увлечь читателя и создать у него чувство причастности к мировой культуре. Есть соображение, что настоящая история куда увлекательнее вымысла, и нет сомнений, что в распоряжении Юзефовича находятся в этом смысле огромные ресурсы. Один из героев, пытаясь нащупать компромисс между чистоплотностью ученого и требуемой заказчиком долей газетной "желтизны", ради заработка пишет исторический очерк о похождениях Тимошки Анкудинова — авантюриста 17-го века, самозваного царевича, странствующего от одного двора к другому. Эта сюжетная линия представляет собой плутовской роман в чистом виде, то есть нанизывание анекдотов, объединенных обаятельным героем-пикаро. Читается она одним духом. Однако Леонид Юзефович серьезный писатель, и задача в "Журавлях и карликах" ставится куда более масштабная: это ведь не то, что называется "чистый жанр", а Русская Проза, со всеми ее характерными особенностями, иногда довольно комичными. Взять, например, свойство каждого, самого проходного персонажа (иногда буквально прохожего на улице), выхваченного из серо-бурой толпы фокусом авторского внимания, моментально становиться в позу и подавать реплику. В таком примерно духе: "Что такое Бог? — Единое информационное поле планеты"; "Любой обыватель по природе своей государственник. Русский — тем более"; "Не надо идеализировать маленького человека. В перестройку этот пушкинский бедный Евгений сам стал гоняться за медным всадником, а мы, дураки, радовались". Другая примета традиции — чрезвычайно точное отражение неприглядной русской действительности. Настоящее время романа (март 1993 года, разгул дикого капитализма, гражданская война между сторонниками и противниками ельцинских реформ) описано формулами, которые войдут в хрестоматии. С этим не поспоришь: "Было чувство, будто его жизнь надпилили в нескольких местах и пытаются сломать то по одному надрезу, то по другому". Позволю себе только робко заметить, что, по-моему, суровый реализм иногда зашкаливает: непонятно, почему в самом что ни на есть беспросветном девяносто третьем году нужно обсуждать желудочные расстройства во время эротической сцены. Ну и, наконец, главное — та самая "магистральная мысль" романа, давшая ему название: история про вечную войну журавлей и карликов, описанная еще в "Илиаде" и объясняющая ход мировой истории. "…Журавли с карликами входят в иных людей и через них бьются меж собой не на живот, а на смерть. Если же тот человек, в ком сидит журавль или карлик, будет царь, король, цесарское или султаново величество, или гетман, курфюрст, дож, дюк великий или простой воевода, то с ним вместе его люди бьются до потери живота с другими людьми. Спросишь их, отколь пошла та война, и они в ответ чего только не наплетут, потому как нужно что-то сказать, а они знать не знают, что ими, бедными, журавль воюет карлика либо карлик журавля". Война журавлей и карликов идет подспудно, в определенные моменты вырываясь на поверхность: причина их вражды никому не известна, а победы и поражения чередуются с неуклонностью календарного цикла. Эта мысль, в романе принадлежащая самозванцу Анкудинову, считывается довольно быстро. Но автор не слишком доверяет сообразительности читателя и с научной обстоятельностью иллюстрирует этот миф все новыми и новыми примерами на всех уровнях, во всех сюжетных линиях. И вот эта навязчивая зарифмованность безупречно подогнанных деталей (ни слова в простоте!) оборачивается утомительным однообразием. Каждый эпизод похождений самозванца времен Османской империи, отзеркаленных и повторенных его коллегами из других эпох, сделан по четкой и немудрой схеме, всегда одной и той же: путешествие, перемена религии, женщина, смертельная опасность, выбравшись из западни, Рокамболь поднялся на поверхность. От женщин и вероисповеданий, которые меняет как перчатки Тимошка Анкудинов, начинает, наконец, рябить в усталых глазах. И уже как-то совсем неинтересно, каким образом уйдет на сей раз от преследователей, поставивших его на счетчик, спекулянт Жохов в марте 93-го. Потому что совершенно очевидно, что эпизодов могло бы быть вдвое больше или меньше — форма плутовского романа позволяет как нанизывать их бесконечно, так и остановиться в любой момент, но железная авторская воля не дает нам насладиться фактурой, снова и снова вдалбливая одну и ту же безупречно сформулированную, но, в общем-то, не особенно увлекательную идею. "С прошлой весны им владела та же тревога. Было чувство, будто его привели в подвал огромного здания, в котором он спокойно прожил всю жизнь, и показали, что эта многоэтажная конструкция с электричеством, лифтом и водопроводом держится на трех связанных пальмовым лыком бамбуковых сваях". А это просто война журавлей и карликов в очередной раз вышла на поверхность сквозь тонкий-тонкий слой цивилизации, пусть даже это была цивилизация бетонных девушек с веслом в сквере у ДК. Рецензия: Варвара Бабицкая, OpenSpace.ru