Хроники Фрая

Пять лет назад Стивен Фрай написал первую часть автобиографии, пообещав раскрыть в ней все тайны своей жизни. Обманул: из первой части мы узнали много о британских частных школах, еще больше — о специфике созревания мальчиков в частных школах, кое-что о болтовне, воровстве, мошенничестве и чуть-чуть о первой любви мистера Фрая. Вторая часть заставила себя ждать, но в итоге все-таки появилась на свет. Здесь, уже не зная, чего ждать от автора, мы покорно начинаем со сладкого: сахарных хлопьев, мармелада, леденцов, тянучек, жвачек и шоколада. Оттуда переходим к Кембриджу, курению, комедиантству, кокаину и прочим важным вещам на "К" (на “C”, если по-английски) — всему, что важно для главного героя книги, что вызывает зависимость, возбуждение, желание. Вообще, вся жизнь Стивена Фрая, как выясняется, подчинена двум разнонаправленным целям: удовлетворить свою страсть и избавиться от зависимости. В детстве и отрочестве он сходил с ума от сладкого и желания любви. В Кембридже отчаянно стремился стать своим, при том что это место вроде бы создано специально для таких, как Фрай: выпускников частных школ, интеллектуалов с хорошо подвешенным языком, артистичных прожигателей жизни, голодных до умных разговоров индивидуалистов. Именно в Кембридже и в первые годы после него Фрай был счастлив, но признаваться в этом ему мучительно: "Может, я периодически начинаю казаться себе неудачником, человеком, ничего толком не добившимся, и мною овладевает страшное понимание того, что, какими бы дарованиями ни наделила меня природа, я изменил им, надругался над ними и ими пренебрег? Может, я сомневаюсь в моей способности стать, хотя бы когда-нибудь, счастливым? Может, меня одолевают опасения за мой рассудок, нравственную состоятельность, будущее?" Семидесятые и восьмидесятые Фрая — это пьесы, статьи, театр, съемки в рекламе и беспечное транжирство, первые (вторые и третьи) компьютеры "Макинтош" и роскошные машины, знакомство и дружба с известными людьми и манифест о целибате, и все это — на фоне рождения "новой комедии", экономической депрессии, речей Маргарет Тэтчер и рок-н-ролла, в стенах университетских клубов и дизайнерских магазинов. "Я люблю мир клубов, старых, почтенных пятизвездочных отелей, улиц Сент-Джеймса и безумных традиционных институций — от крикетного стадиона "Лордс" до "Бифштекса", от мюзик-холла "Уилтонс" до ювелирных магазинов "Уортски", от парикмахерской Трампера на Джермин-стрит до "Песочницы" клуба "Савил". Может быть, потому, что оба мы [с Беном Элтоном] происходим из европейских еврейских семей, избежавших преследований со стороны нацистов, возможность проникать — хотя бы случайно и с краешку — в цитадели Истеблишмента давала нам ощущение большей укорененности в культуре и ее законах, которых мы могли бы и не знать вовсе. Не исключено, что и моя безумная коллекция кредитных карточек плюс то, что меня узнавали в лицо портье и метрдотели самых изысканных заведений Лондона, укрепляло мою уверенность в том, что меня просто-напросто не могут сию же минуту арестовать" Рассказчик, выстроив себе маршрут по К-трассе, то и дело уходит в сторону, отвлекается (но не увиливает), кается в грехах чревоугодничества, мотовства и уныния, и все равно как будто не открывается до конца. В этом, вероятно, следует признать "типичную" британскую черту: уныние — грех, и признаться в нем требует мужества большего, чем публично признаться в гомосексуализме или в том, что не занимался сексом уже несколько лет. Мы, однако, привыкшие к голливудским и не очень дебошам, алкогольным и наркотическим зависимостям "звезд", к всенародному вступлению в рехабы и всенародным семейным дрязгам, воспринимаем мучительную неуверенность самого внешне самоуверенного человека на свете с недоумением: и что здесь такого? Фрай понимает и это, но его вторая книга, в отличие от первой, ориентирована все-таки на разговор с самим собой. Был ли я прав? Поступал ли я хорошо? Мог ли я прожить свою жизнь иначе? Хотел бы я этого? Фраю пятьдесят четыре; его семья — это его лучшие друзья Эмма Томпсон и Хью Лори, его домашние зверьки — айподы, айфоны и Twitter, его дети — книги, фильмы и роли. Если можно найти связь всех фраевских "К" — это представление о том, что "совы не те, кем они кажутся". Высокомерие маскирует застенчивость, трудоголизм компенсирует страх ненужности, одиночество исключает возможность быть брошенным. Мы все таковы — или нет? "Это как с чувством света или чувствительностью к боли — мы не можем знать, совпадает ли какое-либо из наших восприятий и ощущений с таковыми же других людей. Так что очень может быть, что я — просто-напросто большая, здоровенная даже тряпка, а все мои беды и заботы ничто в сравнении с вашими. А может быть, я отважнейший из людей планеты, и, если бы кто-то из вас испытал десятую долю горестей, кои мне приходится сносить каждодневно, вы заорали бы от боли благим матом. О господи, ведь возможно же, что я один такой". Единственное, что способно приблизить нас к пониманию другого — слова. Слова, слова, миллионы слов, и Фрай — адепт этой религии, этого поклонения слову. Все его зависимости: от сладкого, от курения, от желания любви — всегда трансформировались в слова, от первого лица или от тридцать первого, и вариации бесконечны, как комбинации букв. Как комбинации генов: вроде и похож на отца и на мать, но совершенно же другой человек. И ведь возможно же, что он такой один. Рецензия: Дина Суворова, booknik.ru