Бунин и Набоков. История соперничества

В марте 1921 года молодой литератор Владимир Набоков отправляет письмо главному российскому писателю в эмиграции, живому классику Ивану Алексеевичу Бунину, где признаётся в любви к его творчеству, то есть пишет о своих чувствах не иносказательно, а практически прямым текстом: "…это так же трудно, как признание в любви — давнишней любви". В следующем своём письме Набоков рассказывает, как мысль о поджидающих дома книжках со стихами Бунина согрела и убаюкала его посреди дождливой ночной улицы, "блестевшей местами, как мокрая резина", где "ветер трепал деревья" и "с коротким, плотным стуком падали каштаны". Надо сказать, что, будучи знакомым со сложившимся каноном восприятия Набокова, с его едкими и брезгливыми шуточками по отношению к современникам, выпуклым горделивым нарциссизмом и выборочным унижением литературных классиков из-за укрытия профессорской кафедры, последнее, что можно от него ожидать — признание в любви, к кому бы то ни было, кроме женщины. Но нет, Набоков присягает бунинской музе, позже он будет защищать писателя от модернистов в литературной критике, распробует многие его стилистические приёмы, среди которых особенно выделит уникальное, бунинское цветовидение — сам Набоков известен как ярко выраженный в творчестве синестетик, человек, способный испытывать вспышки цветов и сопутствующих образов от прикосновений, запахов, звуков и других посторонних чувств. "Великому мастеру от прилежного ученика", — подписывается Набоков. В это время Бунин изредка, очень сдержанно будет нахваливать Сирина (Псевдоним Набокова — Прим. ред.) в дружеском кругу, мол, талант огромный, но стихи теряются в стилистике чужих голосов, а проза написана слишком холодно, злобно. "А всё-таки никого из молодых с ним и сравнивать нельзя!" — напишет потом Бунин. Впервые они встретятся после 12 лет обмена письмами в Берлине, на торжестве в честь вручения Бунину Нобелевской премии — две звезды русской литературы, ключевые герои своих поколений. Набоков будет чествовать своего "учителя" декламацией любимых стихов. Пройдут года, и Набоков назовёт Бунина "старой тощей черепахой" и пошляком, отказываясь от любого бунинского влияния за пределами и без того запредельно эклектичных стихов. Беспокойный и терзаемый ревностью к возрастающей славе Набокова, Бунин охарактеризует его в интервью следующим образом: "Чудовище, но какой писатель". Сам Набоков припишет ему полные злости и отчаянья слова, правда, в контексте двух разных встреч: "Вы умрёте один и в страшных мучениях". В ответ Бунин вообще будет отрицать, что они с Набоковым когда-либо сидели в ресторанах, о которых последний рассказывает в автобиографии. На поздних этапах общения писатели будут открытыми соперниками. На вопросы, как и почему это произошло, и пытается ответить Максим Д. Шраер. Для многих людей ознакомление с русскими классиками заканчивается ещё в школе, а если и продолжается — не важно выборочно или с любовью и фанатичной жадностью, — литература для них всё равно оказывается запаяна в конкретные произведения, физические книги на полке (ну и ещё в пролетающие мимо экранизации). Книга Шраера помещает литературный процесс в новый, живой контекст, который пестрит живыми голосами современников, отсвечивает выискиванием ссылок и взаимовлияний, зацикливается вокруг историей непредотвратимого художественного соперничества. Автор уделяет достаточно внимания сравнительному анализу творчества двух писателей, но его основные усилия направлены на то, чтобы показать их борьбу за торжество на литературном олимпе. По словам автора монументальной набоковской биографии Брайана Бойда, "встречи <Набокова и Бунина> были обречены на неудачу". Действительно, Бунин считал себя хранителем традиции великой русской литературы, которую он впитал из произведений Чехова и развил до недостижимых, эталонных высот. Набоков поначалу был также склонен обозначать в работах Чехова истоки для своего письма, но по мере вырабатывания индивидуального неподражаемого почерка, он всё сильнее отдалялся от ценностей и форм, которые Бунин и его сторонники считали незыблемой сердцевиной литературного канона. Не отказывая Набокову в таланте, они обвиняли его произведения в трюкачестве, бездушности, отсутствии здравого ценностного зерна. Возможно, из-за того что феномен Набокова выходил за края российской традиции, сметал прежние границы и условности, говорил на совершенно новом языке. На последнем этапе соперничества звезда Набокова с такой силой начала затмевать блеск бунинской прозы (Шраер подтверждает это сравнением количества публикаций и оценками современников), что ради утверждения собственной фигуры в качестве главного русского писателя Бунину пришлось взяться за сборник рассказов "Тёмные аллеи" — таков один из основных и самых спорных тезисов Шраера. В итоге Бунин сохранил бесценную для него литературную преемственность, при этом значительно расширив границы собственного письма — рассказы в сборнике задуманы как "гимн женскому телу", они посвящены любви и сексуальности, которые на пике собственного развития чаще всего разрешаются смертью, гибелью. Для этого Бунин, по его собственному признанию, был вынужден искать и в итоге найти "какие-то другие", новые слова. На пороге собственной смерти Бунина продолжал волновать творческий путь Набокова: "Этот мальчишка выхватил пистолет и одним выстрелом уложил всех стариков, в том числе и меня", — говорил он. Тем не менее великий классик закончил свой жизненный путь в твёрдой уверенности, что именно он оказался финализирующим звеном в истории золотой эпохи русской литературы XIX века, традиции Пушкина, Толстого, Тургенева и Чехова (или же это была запоздалая попытка успокоить старческое разочарование?). Набокова в его списке, разумеется, не было. "Лолиту" Набоков закончил в год смерти своего "крёстного отца". До начала мировой славы Набокова оставалось ещё три года, а до бестселлерства "Лолиты" — почти пять лет (та же "Лолита", как выяснится позднее, оборвёт его настойчивое движение к заслуженной Нобелевской премии). При этом начиная с 1937 года он не написал ни одного романа на русском языке, если не считать автопереводов "Лолиты" и автобиографии "Другие берега", то есть вопрос остаётся открытым — есть ли в истории этого противостояния победитель? Рецензия: Алексей Павперов, Look At Me.