У Дины Рубиной, одного из самых значительных и любимых читателями современных писателей, выходит в «Эксмо» долгожданное новое произведение — повесть «Бабий ветер». В ожидании новинки «Лабиринт» поговорил о книге с руководителем отдела современной российской прозы издательства «Эксмо» Ольгой Аминовой. 

Могут поменяться даже поэтика, стиль, не говоря о жанре! Дина Рубина относится ко второй категории. Конечно, рубинский почерк в новом тексте узнаваем, все имманентные черты ее прозы проявляются в нем сполна. Но после семейной саги «Русская канарейка», после эпического полотна, связанного с большим пространственно-временным периодом, разветвленными сюжетными линиями, множеством героев, камерная лирическая повесть «Бабий ветер» оказалась совершенно неожиданной.

Если прибегнуть к любимым Диной Рубиной сравнениям: после грандиозной симфонии вы вдруг слышите дивную — мелодичную, глубокую, нежную — песню, исполняемую женщиной без оркестрового сопровождения. Ветер, бабий ветер доносит ее чудный голос даже до тех, кто желает замкнуть слух, отворачивается, бежит. И не остается ни одного, равнодушного к ее мотиву.
Самым важным в чтении повести «Бабий ветер» для меня оказался катарсис. И я считаю, что он — самое желанное, но и самое редкое явление в современной прозе. Чтобы пробрало, чтобы вызвало сильные эмоции, сопереживание, чтобы сердце омылось слезами — такое, согласитесь, случается не часто.

Рубина поднимает остроактуальную тему, полемика по которой не утихает: гендер и его трансформации в современном обществе. На чьей стороне, на ваш взгляд, в этой битве позиция автора?
Мне бы хотелось уточнить: гендер, его трансформации — это лишь одна из проблем повести. Безусловно, очень важная, но ею «Бабий ветер» не исчерпывается. Позиция Дины Рубиной по отношению к ней вполне ожидаемая — в лучших традициях гуманистической литературы. Повесть «Бабий ветер» — о любви. Причем обо всех ее разновидностях: эросе, людусе, сторге, мании. И о высшем ее проявлении — агапе. По Рубиной, сострадательная любовь, жертвенная способна спасти человека. Именно за счет нее еще держится, не рассыпается наш шаткий мир. Сразу же после прочтения «Бабьего ветра» я написала Дине Ильиничне о том, что самый отъявленный гомофоб после знакомства с повестью должен помягчеть сердцем и закинуть свой радикализм к чертям подальше.

Как вам кажется, чем обусловлен заявленный автором выбор жанра — повесть?
По объему «Бабий ветер» — вполне себе роман: одиннадцать авторских листов. Но, безусловно, это именно повесть. Жанр определяется здесь не количественными, а качественными чертами. Во-первых, в центре произведения — одна героиня. В ее орбиту попадает множество персонажей, но композиция держится на образе одной женщины. Во-вторых, повесть Дины Рубиной «Бабий ветер»- это монолог героини. Она ведет переписку с близкой себе по бэкграунду женщиной-писательницей, обстоятельно изображая сферу своей деятельности, место жительства, устройство американской жизни (чтобы визави могла использовать это в будущих произведениях). В-третьих, на то, что перед нами повесть, указывает и то обстоятельство, что личность и судьба героини раскрываются в пределах немногих событий, в которых она принимает непосредственное участие. В повести есть камерность: ни широты тематической, ни пространственно-временной вы здесь не найдете. Но отсутствие широты компенсируется глубиной. Пожалуй, и интонация «Бабьего ветра» тоже ближе к повести — исповедальная, лирическая, интимная.

 С вашей точки зрения, какое место «Бабий ветер» и его героиня занимают во всей картине творчества писателя?
Совершенно особенное.
«Бабий ветер» — это гимн Женщине, это признание ей в любви, это глубокое сочувствие ей и сопереживание. Мне кажется, что с таким драматическим накалом, так обжигающе остро о дефиците любви, ведущем к неприкаянности и оставленности человека, Дина Рубина еще не писала.

Отношения редактора издательства и автора — особая алхимия. Каково это — работать с маститым классиком литературы?
Видите ли, существует вот такой парадокс: с «маститым классиком литературы», а если точнее — с настоящим одаренным большим художником, профессионалом, очень требовательным, человеком сомневающимся, ищущим, стремящимся к совершенству, а потому очень критичным к самому себе, работать одно удовольствие. Он лишен снобизма, внимателен к замечаниям редактора, отзывчив, благодарен. Такова Дина Ильинична Рубина.
А вот чем меньше в писателе таланта, чем мельче его замыслы, чем чаще он думает о себе как о «маститом классике литературы», тем тяжелее с таким автором взаимодействовать.

У значительного писателя всегда трудно выделить какую-то одну любимую книгу. Но есть ли работа Дины Рубиной, которая особенно вам дорога?
Работая над новой серией «Малая проза Дины Рубиной», в которой ее рассказы, повести, эссе, путевые очерки выходят в хронологическом порядке, я перечитываю многое из того, с чем давно была знакома. И, поверьте, заново влюбляюсь в тексты писателя. Но, пожалуй, «Высокую воду венецианцев» я люблю особенно.

 Фрагмент книги «Бабий ветер»

...Базары?! В двух словах?! Какое кощунство! Нет, двумя словами тут не обойдешься. Тут мы должны вписать если не целую главу, то уж вставную главку точно. У меня аж сердце затрепыхалось: базары — это ж моя стихия! Я же — Весы: «характер легкий, ум живой, стихия — воздух». Парашюты, аэростаты, красота во всех ее видах. В том числе и базары, а как же...
Я понимаю, ты встрепенулась при магических словах «коровьи копыта»? И правильно сделала, я никогда не видела их в магазинах. Они же стоили... копейки! Как и потроха, именуемые нынче «субпродуктами». Язык, печенка, сердце, пупочки, мозги, копыта, легкие, хвосты и, наконец, Его Величество ВЫМЯ! — вот оно иногда валялось грязно-бурой кучей на прилавке гастронома. Но на базаре — это было совсем другое: величественный пористый архипелаг розового коралла — о, боже, как я любила вымя, отварное вымя нежно-перламутрового цвета, упруго пружинящее на зубах!

Базары? Ну что ж... Тогда — по пунктам.
Самым красивым, богатым и дорогим базаром была «Бессарабка» — легендарный, как одесский Привоз, Бессарабский рынок. Первый крытый рынок, чье строительство, как говорят сейчас, спонсировал сам знаменитый Бродский, богач-меценат.
Если хотелось несбыточного, шли на Бессарабку. Когда худосочным младенцам врачи прописывали кроличью печенку (дорогущую, но такую сладкую!), мамаши знали, где только и можно ее купить, и трудно было удержаться, чтобы не отъесть половину от дитячьей порции. На Бессарабке покупалось «по жмэнечке», на один прикус: один гранат, один апельсин, сто граммов кураги. А то и просто ходили пробовать, только пробовать: кислую капусту, соленые огурчики, творожок... Бабки охотно давали пробовать: глядишь, и купит, курва этакая... Подкрепишься — и в загул: в квартале от Бессарабки был любимый кинотеатр «Киев», два зала, синий и красный, и самое свежее кино.
Кстати, в те патриархальные советские времена лица кавказской национальности, торговавшие на базаре хурмой, абрикосами, лимонами и мандаринами, были весьма почитаемы, им кланялись в киевских ресторанах, а гарны дивчины висли на каждом плече и выглядывали из подмышек.
На Бессарабке клубилась пестрая публика. Вот тебе картинка конца семидесятых: старый еврей при медицинских весах сидит у входа в базар. Взвеситься копеек пять стоило. Мимо проходит компания белобрысых подростков лет по пятнадцать.
— Ребята, берегите здоровье, проверайте вэс! — каркает старик.
— С дрэком  или без? — задиристо спрашивает один из пацанов.
— Можно с дрэком, — спокойно парирует тот.
Читать фрагмент дальше