Именно после этой книги Бодрийяра стали называть «гуру» и даже «первосвященником» постмодернизма. А голливудских кинематографистов она вдохновила на создание известного фильма «V — значит вендетта».

Во Франции книга вышла вслед за громким успехом «Симулякров», в которых Бодрийяр провозгласил безвыходность симуляции и занял нигилистическую позицию. Однако в «Фатальных стратегиях», несмотря на само название книги («Разве может быть фатальность, если есть стратегия?» — задается вопросом сам автор), он уже не столь пессимистичен. Победить симуляцию прежними методами невозможно, но можно наметить новые стратегии. Предшествующие стратегии — марксизм, либерализм, фрейдизм и прочие -измы он называет банальными. Они исчерпали себя и не могут служить руководством к действию. Вместо этого Бодрийяр обнаруживает иронические стратегии. Иронию и осмеяние, цинизм («Или быть циничным, или погибнуть»), собственно, и взяли на вооружение постмодернисты. Однако Бодрийяру этого недостаточно. Единственно действенными он называет фатальные стратегии, которые заключаются не в борьбе с существующей системой вещей, но в возведении всего в энную степень, выведении за свои собственные пределы, доведении до абсурда, экстаза, до полного или фатального («более финального, чем финальность») конца. «Эта революция не будет символической, ослепительной и субъектной, а будет неясной, темной и иронической. Она не будет диалектической, а будет фатальной».

И здесь на первое место выходит не на «активный» субъект, а «пассивный» объект. К примеру, массы, которые нашли оригинальный способ сопротивления, основанный не на внешнем эксплозивном, а на внутреннем имплозивном разрушении. На процесс разрастания и превращения экономики, культуры, информации в гиперреальное массы отвечают гиперпотреблением и гиперконформизмом, на все попытки разговорить их они отвечают молчанием — и в этом заключается их фатальный вызов для системы.

Главным различием между банальной и фатальной теориями является то, что в одной субъект по-прежнему считается коварнее, чем объект, а в другой предполагается, что объект всегда коварнее, циничнее, гениальнее, чем субъект, которого он «дразнит» и, наконец, «соблазняет». Тем самым приходит конец классическому отношению субъекта и объекта, когда первый всегда говорил от имени второго. Новый мир — это бессубъектный мир объектов. Но бесстрастная «кристаллическая» логика объекта совершенно иная, чем привычная нам логика желания субъекта. Нам еще предстоит прочувствовать ее на себе. Собственно, в этом и заключается самая главная из фатальных стратегий: признать верховенство объекта и перейти на его сторону, перенимая все его коварство и правила игры.

Конечно же, темой смерти субъекта и верховенства объекта Бодрийяр не ограничивается. Так например, он значительно расширяет свой концепт соблазна, противопоставляет судьбу и обратимость моделям симуляции, исследует терроризм задолго до того как тот стал актуален для всех, критикует психоанализ и даже заводит речь о любви. Но, несмотря на всю пестроту тем, по прочтении книги становится ясно, что она представляет собой некую голограмму, когда целое содержится в каждом фрагменте. Недаром образ кристалла проходит через всю книгу: сама книга — кристалл, и кристалл мстит.

И здесь возникает вопрос: принадлежат ли эти фатальные стратегии нам, людям, или же мы просто захвачены их логикой?