Евсей Цейтлин — эссеист, прозаик, культуролог, литературовед, критик, редактор. Составил четыре сборника прозы русских и зарубежных писателей. Его книги издавались в CCCР, России, США, Литве, Германии, Украине. Лабиринт побеседовал с автором о его творчестве и взглядах на жизнь, а также о новой книге, вышедшей в издательстве «Феникс».

Лабиринт Однажды, отвечая на вопрос «Что для вас писательство?», вы заметили, что это «разгадка тайны». Та же фраза повторяется в вашей книге «Долгие беседы…»: «Стоит мне столкнуться с тайной, как тут же хочется разгадать ее». Так говорит ваш герой, но эта мысль, безусловно, близка вам.

Евсей Цейтлин Да, начиная с раннего детства, я был уверен, что должен разгадать какую-то тайну — очень важную для себя. Сначала искал эту тайну в книгах. И к двенадцати годам, торопясь, прочитал целую библиотеку русских и западных классиков. В шестнадцать стал журналистом. В девятнадцать женился и уехал в киргизский аул: преподавать русский язык, но главное — беседовать с аксакалами. Годы складывались из встреч и поездок.

Оглядываясь назад, вижу лица сибирских шаманов, тайных учителей йоги, поселения исчезающих северных народов, лаборатории патологоанатомов, читальные залы архивов. С удивлением обнаружил однажды: с тайны начинаются и мои книги, хотя все они — о людях искусства.

Моими героями были: один из самых ярких и загадочных представителей русского литературного авангарда 20-х годов прошлого века Всеволод Иванов, основоположник литовской поэзии пастор Кристионас Донелайтис… Впрочем, еще чаще меня привлекали таланты, не успевшие себя реализовать, только догадавшиеся о своем призвании. Звезды, мелькнувшие на литературном горизонте и — погасшие.

Да! Что касается тайны… В начале 1992-го я сделал в Иерусалиме тшуву (это многозначное понятие; так, в частности, евреи называют возвращение к традициям и религии предков). В одной из еврейских молитв говорится: «Тот, кто погружен в высшую тайну, постоянно будет пребывать под сенью Всемогущего»…

Долгие беседы в ожидании счастливой смерти. Из дневников этих лет

491 ₽ 981

В Вильнюсе, который когда-то называли литовским Иерусалимом, встречаются два писателя. Старый и молодой. О чем их беседы, длящиеся пять лет? Это путь в лабиринте: медленное и странное погружение в глубины человеческого сознания, в судьбу еврея, который в течение десятилетий не просто многое тщательно скрывал от других — сам стремился многое забыть, навсегда вычеркнуть из памяти.

Посмотреть

Л Что для вас самое сложное в написании книги?

ЕЦ Для меня всегда очень важно ответить на вроде бы простой, но по сути трудный вопрос: что эта книга откроет в твоей судьбе, что прояснит в твоей собственной жизни? Ничего странного, кстати, в таком вопросе нет. Ведь в конце концов каждый автор пишет прежде всего для себя.

Л Пожалуйста, вспомните, как рождались «Долгие беседы…»

ЕЦ В конце восьмидесятых, когда советская империя уже дышала на ладан, я стал записывать устные рассказы евреев. Это решение пришло не сразу, к тому же необычно — во сне. Почти каждую ночь мне снился старый еврей с большими печальными глазами. Он неизменно молчал, но при этом, кажется, о чем-то меня просил. Проснувшись, я пытался понять — о чем? Наконец, догадался. Миллионы людей (несколько поколений), думал я, могут уйти в небытие, так и не рассказав правду о себе и своем времени, когда само слово «еврей» было зачастую непроизносимо на языках народов СССР. Нет, не зря нобелевский лауреат Эли Визель назвал советских соплеменников «евреями молчания…».

Только спустя много месяцев я оcознал, насколько резко переменил — переломил — свою жизнь. Из успешного литературоведа и критика, вузовского доцента я на долгие годы превратился в интервьюера, гоняющегося за людскими судьбами.

Исход евреев из страны красных фараонов становился тогда массовым. Своими историями — в чем-то невероятными, в чем-то обычными — делились со мной активисты недавно возникших еврейских организаций, бывшие узники гетто и концлагерей. Я слушал невольные признания в очередях у посольств. Встречался с литераторами, писавшими на идиш, их вдовами, детьми: чаще всего это были люди, чьи души навсегда искорежил страх. В моих тетрадках появились записи «еврейских снов». Мне казалось: разгадывая их, можно понять чужое «молчание».

Так я и встретился с Йокубасом Йосаде, старым литовско-еврейским критиком и драматургом (в своих дневниках, составивших книгу, я называю его «й»). Он тяжело болен и мучительно ждет смерти. Он очень хочет исповедаться и одновременно боится своих воспоминаний, которые долгие годы решительно отодвигал от себя.

Так начались наши беседы, длившиеся пять лет. До смерти моего героя.

Л Что для вас наивысшее счастье?

ЕЦ Счастье — жить в согласии с собственной душой, а это значит — выполнить замысел Бога. Каждый из нас приходит на эту землю с какой-то миссией. Но, увы, мы не всегда понимаем, в чем она состоит. Нередко в конце жизни уже знаем, от чего умрем, но по-прежнему не догадываемся о том, для чего появились на свет.

Л В книге подняты несколько фундаментально важных тем. Одна из них — конечно, смерть. Чем откликается это слово у вас в душе?

ЕЦ Сначала вспомню очевидное: многие люди страшатся самого этого слова. «Я еще не готов читать вашу книгу», — говорит мне один нью-йоркский писатель. Известное московское издательство хочет переиздать «Долгие беседы в ожидании счастливой смерти», но ставит условие: «Вы должны обязательно сменить название. Оно отпугнет немало читателей». Это условие принять не могу: одной из главных моих задач была реконструция человеческого сознания при свете смерти.

Добавлю: в иудаизме смерть физического тела означает только остановку на пути нашей вечной души к новой жизни.

Л В одной из рецензий на вашу книгу «Долгие беседы…» было написано, что ее читали под 15-й бетховенский квартет a-moll. Есть ли книги, во время чтения которых вы включали музыку?

ЕЦ Для меня было лестно узнать об этом. (Кстати, в некоторых статьях структура «Бесед» интересно сравнивается со структурой музыкального произведения.) Признаюсь, однако: сам я музыку во время чтения книг никогда не включаю. Может быть потому что, погружаясь в текст, хочу услышать ту музыку, которая всегда звучит в поэзии, прозе, драме. Если, конечно, это настоящая литература. Но… я часто слушаю музыку, когда пишу сам. Музыка помогает обрести открытое миру сознание, почувствовать внутреннюю свободу… Обычно это Вивальди, Моцарт, Бетховен.

Л В чем заключается смысл человеческой жизни?

ЕЦ Разные люди по-разному ответят на этот вопрос. Самое банальное — видеть смысл жизни в обретении богатства или славы. Человек в таком случае обязательно окажется у пресловутого разбитого корыта. Даже если его мечта сбудется. Не хочу сейчас открывать Америку — просто повторю мудрые слова Эриха Фромма, над которыми не раз задумывался: «Главная жизненная задача человека — дать жизнь самому себе. Стать тем, чем он является потенциально. Самый важный плод его усилий — его собственная личность».