Фрэнсис Крой, автор нескольких романов, из которых по-настоящему удачным оказался только дебют, после громкого скандала скрывается в Венеции, в доме подруги. Она в творческом кризисе, ее будущее туманно, а настоящее — позорно. Фрэнки тщетно пытается освободиться от груза прошлых воспоминаний, от осознания того, что все потеряно. А друзья и издатели, не вникая в суть терзающих ее чувств и сомнений, ждут очередную, обязательную по контракту, книгу. Увы, «даже в Венеции невозможно исчезнуть без следа».

Ее отшельничество прервано внезапной встречей с молодой женщиной по имени Гилли («Фрэнсис, это вы?»). Присутствие настырной молодой особы с неясными поначалу мотивами кажется утомительным и раздражающим. Но человек соткан из противоречий. После продолжительного одиночества «уединение уже не казалось благом». Постепенно все разъясняется. Перед Фрэнки преданная почитательница ее таланта.

Кажется, что еще немного, и роман Мэнган потечет по привычному сюжетному руслу «таланты и поклонники», и Гилли, по примеру героини «Мизери» Стивена Кинга, хорошенько возьмется за своего кумира, чья слава поблекла, а литературный авторитет пошатнулся. Однако все оказывается сложнее и тоньше.

Само собой, Гилли пытается расшевелить Фрэнки. А Фрэнки эта назойливость раздражает. В то же время ее саму тянет к Гилли. Устоять перед обаянием очередного «легкого дыханья» невозможно. Фрэнки видит в Гилли ту девушку, какой могла бы стать, если бы не война, — открытую, веселую, уверенную, даже местами нагловатую. Гилли — словно ее не состоявшийся вчерашний день. А сама Фрэнки… Возможно, она сейчас такая, какой Гилли может стать в будущем.

Так вырастает сложное, подчас конфликтное по своему характеру, взаимное притяжение между молодостью и зрелостью, преодолеть которое не в силах ни одна из сторон. Единственный человек, который по-настоящему к тебе небезразличен, оказывается тебе крайне неприятен. Его неподдельный интерес воспринимается как бесцеремонность и беспардонность. В таком сложном переплетении взаимного узнавания, отторжения, зависти и признательности, соперничества и дружбы, становится уже трудно разобраться, кто охотник, а кто жертва. Кто дает, а кто берет. Кто талантлив, а кто нет. Кто из них самозванка.

И Гилли, и Фрэнки — заложницы сложившихся обстоятельств, и от того содержание романа приобретает все более трагичный характер, а атмосфера происходящего становится гнетущей и невыносимой. Губят не столько люди, сколько обстоятельства.

Собственно, атмосфера и есть одна из наиболее сильных сторон книги. Перед нами не только ностальгические шестидесятые, но настоящий, незамутненный классический саспенс. Мэнган удается мастерски передать состояние безотчетной тревоги, экзистенциальной тоски, неуверенности, сомнения в реальности происходящего, без которого не бывает ни настоящих психологических триллеров, ни настоящей готики и мистики. «В Гилли с самого начала ощущалась нездешность. Будто она и не человек вовсе, а фантом, подменыш, занявший чужое место». Но разве Фрэнки с ее затворничеством, со странной писательской карьерой не такова?

Верным спутником этой неуверенности становится нарастающее от страницы к странице чувство обреченности, неизбежности рокового исхода, щемящая тоскливая нотка фатализма. И пусть внешне происходящее с Фрэнки выглядит цепью случайных событий, за происходящим проглядывает основное веяние современной эпохи. Сейчас те, кому за сорок, то есть, как считалось еще недавно, в самом расцвете сил, уже никому не интересны. Нужно что-нибудь новенькое, помоложе. Так настроено все общество. «Все с ума посходили в погоне за молодостью». В своем первом романе Фрэнки прожила свою не случившуюся юность без остатка, задав тон общественной одержимости молодыми, и выкопав себе, таким образом, могилу. Зрелая Фрэнки интересна только странноватой Гилли. Хотя и то, скорее, как повод для исследования: куда уходит юность?

Молодость — единственный товар, который оказался нынче в цене. Новизна — единственная абсолютная ценность. Она дороже индивидуальности. Лучше быть молодым, чем самим собой. Если ты молод, если ты способен на что-то новенькое, тебе простят все. Зрелость и старость, верность самому себе — это грех. Они непростительны. Фраза Генрика Ибсена «юность — это возмездие» оказалась воспринята современной эпохой слишком буквально.

Все хотят только новенького. Всем нужна только молодость. В том числе, и Фрэнки, не торопящейся стать Фрэнсис и преувеличивающей юность своей новой подруги Гилли. Все любят «золотые часы», и мало кто — «синие», все предпочитают поверхностность, яркость, очевидность глубине и утонченности. А за этим культом юности проглядывает нечто более важное — легкомысленность и полное безразличие к сути, к индивидуальности. Оттого борьба Фрэнки за свой голос, за уважение к себе, за личное пространство, которую она ведет на протяжении романа, выглядит обреченной, а собственное одиночество не случайно кажется абсолютным.

Что же касается венецианской части, то здесь «Дворец утопленницы» выходит далеко за пределы узких жанровых рамок, вступая в перекличку с книгами Томаса Манна («Смерть в Венеции») и Генри Джеймса («Крылья голубки»). Очарование юностью, дары юности не только прокляты, но и смертельны. И это особенно очевидно здесь, в Венеции, городе, где снова встречаются зрелость, юность и смерть.