В издательстве Inspiria вышел второй сборник юмористических эссе и рассказов драматурга и куратора «Гоголь-центра» Валерия Печейкина. В новой книге «Стеклянный человек» автор продолжает описывать свою жизнь в коротких остроумных зарисовках. Он шутит о своем детстве в Ташкенте, переключается на политику и котиков, фиксирует смешные диалоги с таксистами и курьерами, говорит о психотерапии, экологии, зумерах и о том, когда понял, что станет писателем.

Мы побеседовали с Валерием о его фамилии, образе стеклянного человека, хороших мемах и недетских травмах, а также о том, что изменилось в его спустя год после выхода первой книги «Злой мальчик».

Лабиринт Валерий, поздравляем с выходом новой книги! Ее название навевает ощущение, что речь пойдет о хрупкости. О чем на самом деле книга?

Валерий Печейкин В эту книгу вошли мои самые честные и даже откровенные тексты. Некоторые из них я не решился опубликовать в социальных сетях. Бумага же, как говорится, все стерпит, а читатель — примет. Я очень люблю своих читателей: открытых и умных.

Л Откуда взялся образ стеклянного человека?

ВП Книга начинается с детского воспоминания — я вспомнил, как нас однажды водили в «музей анатомии», где показывали «стеклянного человека». Это был манекен, на котором нам рассказывали об устройстве человеческого тела. Много лет спустя этот прозрачный мужчина стал для меня образцом идеального писателя. Того, кто стремится к прозрачности в своих текстах. К тому, чтобы стать для читателя таким «стеклянным человеком» — сделать себя видимым насквозь. От читателя как от врача нет никаких тайн. Поэтому со временем я стал больше любить Чехова, а не Достоевского. Любить прозрачность, а не призрачность.

Л Многие привычки у нас из детства. А ваша любовь к юмору, она из детства? Как вы поняли, что можно говорить обо всем на свете вот в такой, ироничной, манере?

ВП Знаете, у каждого ребенка как у маленького зверька свои «сверхспособности». Одни выживают в школе, потому что они высокие и сильные. Другие, потому что их мама завуч. Третьи, потому что не ходят в эту школу. Я выживал за счет юмора. Надо сказать, что я до сих пор выживаю благодаря нему.

Л В инстаграме вы называете себя «богом мемов». За что вы так любите мемы?

ВП Они помогают мне как витамин D в отсутствии солнца. И, как я выяснил, помогают многим другим людям. Одна из подписчиц написала мне письмо, которое я публиковал. Оно о том, как благодаря мемам смогла победить депрессию: https://www.instagram.com/p/CLOvuADnnmu/. Для меня это очень важное письмо. Я надеюсь, что мои тексты это если не лекарство, то хотя бы «биологически активная литература».

Л Что отличает хороший мем от плохого?

ВП У меня очень простой способ, понять хороший мем или плохой. Я сам рассмеялся над ним или нет? А еще хороший мем не обижает тех, кто уязвим. Например, я больше не публикую мемы про полных людей. Но толстые коты у меня остались. Коты пока не обижаются.

Л Можно ли ваши рассказы из нового сборника назвать мемами? С чем (творчеством какого автора) бы вы их сравнили?

ВП Очень на это надеюсь! Я стараюсь создавать короткие тексты, в каждом из которых есть своя микровселенная. Как в настоящем меме. Мне кажется, самый мемный писатель — это Николай Васильевич Гоголь. Не случайно, когда Puma выпустила свои знаменитые кроссовки, весь мир увидел там Гитлера, а в России — Гоголя. Потому что Гоголь — это мем.

Л В части про детство вы пишете, что весь класс в школе, где вы учились, смеялся над вашей фамилией. Это было травматично? Как на вас это повлияло?

ВП Для ребенка это, конечно, было травмой. Когда ты взрослый, тебе с этим легче справиться. В конце концов, ты просто можешь взять псевдоним. Но когда ты ребенок… Наверное, поэтому я так настойчиво хотел взять псевдоним, когда стал заниматься литературой. Но друг-писатель отговорил меня, сказав, что моя фамилия… уже звучит как псевдоним. И она идеально подходит для текстов, которые я пишу. Кстати, меня до сих пор иногда спрашивают: «А Печейкин это псевдоним?» Нет, друзья. Печейкин — это судьба.

Л Что бы вы сейчас сказали себе в детстве — тому мальчику, который появляется на первых страницах книги «Стеклянный человек»?

ВП Я бы сказал ему: «Дорогой Валера, взрослые говорят, что ты “вырастешь и поймешь”. Но они так говорят обо всем. Они сами ничего не понимают. Ты действительно вырастешь и поймешь, но что-то другое. Знай, что я жду тебя здесь, с книжкой о тебе самом».

Л Как вы сейчас относитесь к своей фамилии? Она является для вас предметом гордости?

ВП Я стал видеть в ней сакральный смысл. В буквах «П» и «Н». Заметьте, что в русской литературе есть несколько важных фамилий писателей с эти сочетанием: Пушкин, Пришвин, Пелевин. Даже Прилепин. В этом смысле Печейкин хорошо смотрится рядом с ними. Мне осталось только всего-то стать гением.

Л Если бы вдруг поняли, что хотите написать что-то диаметрально противоположное своему творчеству, взяли бы псевдоним и если да, то какой?

ВП Когда я учился в Литинституте, то в шутку подписывался псевдонимом, взятым у Булгакова. Это Адельфина Буздяк. Я бы очень хотел написать что-нибудь от лица женщины. Как писательница Кармен Мола, получившая премию Planeta. Так вот, она оказалась сразу тремя мужчинами, писавшими под женским именем. Недавно я придумал себе псевдоним Лера Кукис — это сорокалетняя писательница-феминистка, авторка романа «Сестринские манипуляции».

Л О каких детских и недетских травмах читатель узнает из вашей новой книги?

ВП О своих собственных. Не думаю, что у меня травм было больше или меньше, чем у многих читателей. Всем нам в детстве родители говорили «больше поплачешь — меньше пописаешь». О своей книге я говорю так: «Лучше плакать от смеха, чем просто плакать».

Л В рассказе «Зачем нужны психологи?» вы пишете о том, что не понимаете, зачем вам нужен психолог. Является ли литература для вас своеобразным психологом, а писательство — психотерапией?

ВП Я действительно не понимаю, зачем нужен психолог. Но я говорю только о себе. Другим — сколько угодно. Для меня психолог это человек, который за мои деньги вручит мне шоколадную медаль. Но повторю, что есть люди, которым психолог по-настоящему нужен. И есть настоящие специалисты, которые умеют помогать. Психология — это массаж души. Нужно просто делать его правильно, а не чесать пациенту за ухом, как коту.

Л Ваша новая книга, как и первая, собрана из постов в соцсетях? Чем «Стеклянный человек» отличается от «Злого мальчика»?

ВП Как в рекламе: больше, лучше, гуще! И еще пьеса в конце. Я ведь, кстати, драматург. Работаю куратором в Гоголь-центре, пишу пьесы. Так вот, в «Стеклянном человеке» есть короткие тексты, рассказы и пьеса. Поэтому «Стеклянный человек» получился очень разнообразным. Это книга-ассорти.

Л Прошел почти год с тех пор, когда вышел «Злой мальчик». Что в вашей жизни с тех пор изменилось?

ВП Без шуток, но я заметил, как изменился мой социальный статус. Все-таки быть писателем почетно. Писатель, которого издает Inspiria имеет право отпустить бороду. Кстати, я ее действительно отпустил. Без книги я бы не имел на это права.

Л Какую роль в вашей книге играет пьеса «Россия, вперед!», замыкающая список эссе и рассказов? Почему вы решили включить ее в сборник?

ВП Эта пьеса анекдот, построенный на известной мысли, что «будущее России — это ее прошлое». В ней герои, чтобы спасти Россию, разворачивают время вспять. И начинают совершать все бытовые процессы в обратном порядке.

Представьте, как будет выглядеть прием пищи, рождение детей, смерть… Так вот эта пьеса была написана в 2013 году как большая шутка. Сегодня это уже не шутка. Вообще движение времени легко увидеть, если посмотреть на то, как перестают быть смешными старые шутки. Они становятся или оскорбительными или страшными. А тот, кто их рассказывает, становится или абьюзером или пророком. Однако я надеюсь, что читатели моей пьесы будут все-таки смеяться. Как написал Набоков «смех, собственно, и спас меня». Я уверен, что смех спасет нас всех.