В Редакции Елены Шубиной вышел новый роман Анны Матвеевой «Каждый сто лет», построенный на дневниковых записях и рассказах о двух женщинах, разделенных временем, но связанных схожими поворотами судьбы.

Каждые сто лет

Нет в продаже

«Каждые сто лет» — «роман с дневником», личная и очень современная история, рассказанная двумя женщинами. Они начинают вести дневник в детстве: Ксеничка Лёвшина в 1893 году в Полтаве, а Ксана Лесовая — в 1980 м в Свердловске, и продолжают свои записи всю жизнь. Но разве дневники не пишут для того, чтобы их кто то прочёл? Взрослая Ксана, талантливый переводчик, постоянно задаёт себе вопрос: насколько можно быть откровенной с листом бумаги, и, как в детстве, продолжает искать следы Ксенички. Похоже, судьба водит их одними и теми же путями и упорно пытается столкнуть. Да только между ними — почти сто лет...

Посмотреть

Мы поговорили с Анной Матвеевой о новой книге, а также выбрали отрывок, который позволит ощутить атмосферу романа.

Лабиринт Роман построен как «диалог» двух перекликающихся дневников. Как возник этот замысел?

Анна Матвеева Мне хотелось соединить главных героинь — Ксеничку Лёвшину и Ксану Лесовую — тонкими, но прочные узами, разорвать которые будет не под силу даже кошмарному ХХ веку. Дневник показался самым подходящим способом для того, чтобы «познакомить» персонажей, которым не суждено было встретиться в реальной жизни.

Л Одна из главных героинь романа носит имя вашей бабушки. Насколько история этого персонажа биографична?

АМ История Ксенички — это история моей бабушки Ксении Михайловны Лёвшиной, которую я никогда не видела, она умерла задолго до моего рождения. В работе я использовала личные дневники, письма, другие документы Ксении Михайловны. Конечно, не обошлось и без вымысла, хотя я очень старалась быть деликатной.

Л Вы рассказывали в одном из интервью, что текст первоначального варианта романа «Каждые сто лет» больше, чем финальный, почти вдвое. Как удалось решиться на такое сокращение?

АМ Не без труда. Однажды, возможно, я выпущу полную, «режиссерскую» версию романа. Как только перестану опасаться, что большие тексты отпугивают читателя.

Л «Каждые сто лет» — «роман с дневником». Ведете ли вы дневник?

АМ Вела когда-то в детстве, точно как мои героини! Сейчас я веду разве что путевые заметки в телефоне, назвать их в полном смысле слова денником все-таки нельзя.

Отрывок из книги «Каждые сто лет»

Львиный камень
Полтава, июнь 1893 г.

     Отец гордится своим происхождением и требует, чтобы мы тоже им гордились. «Ваши предки легли на Куликовом поле!» Лёвшины были столбовые дворяне по Шестой родословной книге, записаны наравне с Рюриковичами и другими славными фамилиями.
     Про чужих предков — всегда скучно, другое дело — свои. Наш род пошёл от немецкого рыцаря Сувола Лёвенштейна, также его называли Сцеволом, как Гая Муция, который стерпел боль, вложив руку в горящий на алтаре огонь. Как же ему подходит это имя — Муций! В нём звучат муки — непритворные, истинные.
     Наш Сцевол был младший брат феодального графа Кальвского, родом из Швабии. Папа римский Урбан невзлюбил Сцевола за «прилепление предков своих к цесарям швабского дому», и тот отправился искать лучшей доли сначала в Ригу, а затем в Северо-Западную Русь. В Россию Сцевол Лёвенштейн — фамилия переводится как «Львиный камень» — прибыл в 1365 году, и с ним было двенадцать рыцарей. Словно Зигфрид в сверкающих латах, он явился в Новгород.
     И стал зваться Суволом Левшой. Или Лёвштиным.
     Но русскому языку трудно выговорить «Лёвштин» — вот так мои предки стали Лёвшиными. А дальше славному роду дворянскому, о котором нам так долго и внушительно рассказывает отец, предстояли многие подвиги.

Найди пять отличий
Свердловск, июль 1980 г.

     Я точно знаю, что отличаюсь от других, и мне это не нравится. Мне хочется быть такой же, как моя подруга Варя, которую папа один раз назвал обидным и почему-то привлекательным словом «мещаночка». Варя знает, что я пытаюсь к ней подделаться, поэтому мы часто ссоримся. Вот и вчера тоже. А тут ещё этот немецкий… Быля уже пыхтит, поднимаясь по лестнице. Хоть бы раз опоздала, но она pünktlich. Вообще-то сейчас лето, каникулы, но мы занимаемся. Былю не собьёшь с толку солнечным светом. А я теперь больше хочу учить французский.
     Мама сегодня плакала — умер Высоцкий. У меня есть его маленькая пластинка с четырьмя песнями, которые я очень люблю. И большая «Алиса», где он поёт за Додо вкрадчивым голосом. Я тоже плачу, но как-то не всерьёз: мне не верится, что Высоцкого больше нет. Его портрет висит у Вари дома на стене, потому что её папа — он носит очень неприятную бороду, за которую ужасно хочется дёрнуть, — обожает Высоцкого.
     Наверное, он сейчас тоже плачет.
     Жаль, что в каникулы нет занятий в музыкальной школе. Вот по кому я скучаю, так это по Луизе Акимовне. Она не то что Быля! У неё душистые маленькие ручки в кольцах. Кольца стучат по клавишам. А Быля орёт, что я неправильно сделала Hausaufgabe.
     Я как будто слушала немку, а сама под столом разглядывала журнал. «Сравни две картинки, найди пять отличий». Быля объясняла, как заучивать глаголы, а сама смотрела на столик трельяжа, где у мамы косметика: крем «Балет», тушь «Ленинградская», духи «Пани Валевска».
     Первое отличие: у мальчика на левой картинке есть ружьё, а у мальчика на правой — нет. Второе: зайчик на левой картинке серый, а на правой — белый. Остальные я найти не успела: Быля выудила журнал с моих колен и так завопила, что с кухни прибежала мама.
     Быля отказывается заниматься с этим ленивым ребёнком. У неё сотни тысяч предложений от заинтересованных родителей. Дети там все трудолюбивые, как на подбор, сознательные и думают о будущем. Да ещё за такие деньги стараться — была бы охота…
     Тут Быля собирается заговорить о повышении платы за урок, но я успеваю сказать первая:
— А вы брали мамин крем, я видела!
     Она правда брала — «Балет» стрелял ей в щёку длинным бежевым плевком. Размазывала его торопливо, кокетливо посматривая на себя в зеркало… Теперь Быля на глазах стала белой, как зайчик на правой картинке, никакой крем не поможет. Она даже не догадывается, как брезглива моя мама! Тема немецкого языка закрыта. Мама провожает Былю до дверей в последний раз — и дарит тот самый тюбик крема на прощание.
     Теперь я совершенно одна. Буду вести дневник и записывать всё, что приходит в голову. Толстая тетрадь у меня как раз есть.
     Чем я отличаюсь от других людей?
     1. Люди любят вещи. А я — музыку.
     2. Варю её мама чмокает в губки вот так: «Муа! Муа!» У нас такое не принято. Я бы хотела, чтобы мама меня тоже целовала и звала Ксеничкой, а не Ксаной.
     3. Все верят в любовь, а я никогда не поверю!
     4. У меня руки-крюки, я не могу научиться даже самым простым вещам — вязанию или вышивке.
     Пятое отличие я не могу доверить даже дневнику.
     Потому что никто не ведёт дневник, не думая при этом, что он может попасть в чужие руки. Дневники ведут для того, чтобы их кто-то прочёл.