Тэги
Советский мир уходит в прошлое, становится достоянием истории. И вещи, и ментальность людей существенно изменились за последние десятилетия. Но реалии тех лет вызывают неизменный интерес писателей, мемуаристов, исследователей. Как жили, что носили, как проводили досуг, о чем размышляли люди 60-х – 70-х? Окончательно ли «списаны в архив» ценности и принципы того периода? Ответы на эти вопросы помогают искать книги, в которых воссозданы черты повседневности недавнего прошлого.
Приметы жизни московской интеллигенции второй половины прошлого века воссоздает в своей прозе Борис Минаев. Новая его книга «Ковбой Мальборо, или Девушки 80-х» тоже во многом базируется на личных воспоминаниях. Но здесь автобиографический герой («молодой журналист Лева») отошел за второй план. Главные же героини этого романа в рассказах — молодые москвички: подруги, знакомые, коллеги автора. Это одновременно и художественная проза, и социологический срез поколения, и россыпь психологических этюдов. Автор рассказывает простые житейские истории, нетривиальные, подчас анекдотические, но без эффектных развязок.
Девушки эти учатся в институте или работают где-нибудь в редакции журнала, в пресс-центре, в библиотеке или в «огромной, немного нелепой, как бы полунаучной конторе». Всем им по 20–25 лет, зарплаты вечно не хватает, а хочется модно одеваться, иметь очки в импортной оправе и модную стрижку. Они фантазируют, влюбляются, ходят на выступления популярных бардов. Ездят за дубленками в далекую белорусскую деревню. Некоторые читают запрещенную литературу. Одни живут в коммуналках, другие недавно переехали в отдельные квартиры из деревянного дома где-нибудь в Марьиной Роще. И все они ждут чего-то необыкновенного, ведь вся жизнь впереди. Им кажется, «что сквозь привычные вещи вдруг проступит что-то новое, другое». Но на работе одно и то же — «соцсоревнование, обязательства к 7 ноября, стенгазета к 8 марта, собрания, столовая, зарплата». А если в обед и удается сходить в парикмахерскую, то можно встретить дружинников, отлавливающих прогульщиков.
С ними приключаются самые разные истории, то курьезные, то драматичные, то с неким символическим значением. Рассказы переполнены не только молодостью и надеждами, но и реалиями тогдашней жизни. Какие песни пели дома под гитару и на слетах КСП, что продавалось в тогдашних магазинах, что подавали в кафетериях и пельменных, как обедали студенты, как обустраивался семейный быт, что включали «заказы» на работе… Для героинь этих рассказов дефицитные вещи — не самоцель и не фетиш, но отсутствие красивой одежды и аксессуаров в свободной продаже вызывает дискомфорт. У каждой девушки — свой характер, свой путь. Из конспектов женских судеб складывается тонкий узор, и за рутиной дней возникает живая картина исчезнувшего мира.
Мир людей и вещей прошлого времени предстает в книге известной писательницы, лауреата «Русского Букера» Елены Чижовой «Город, написанный по памяти». В центре мемуарно-художественного повествования — история семьи автора, судьбы предков, автобиографические эпизоды. В этой семейно-философской саге есть пустоты и пробелы, а есть сгущения и уплотнения. В иные, узловые моменты, семейное время замирает, «словно взойдя на верхний пролет лестницы». Среди персонажей книги — дед писательницы Василий Рябинин: уроженец деревни близ Ярославля, рабочий-каменщик, он до войны ремонтировал мартеновские печи, воевал на Финской и Великой Отечественной, погиб на Ленинградском фронте в день снятия блокады, и могилу его так и не нашли. Бабушка в дни войны работала на обувной фабрике, шившей сапоги для фронта. Воевал и отец, инженер по гражданской профессии; после войны он работал в керамической промышленности, руководил отраслевым институтом.
Сквозь личную историю проступают потаенные смыслы, важные для понимания истории страны на протяжении всего ХХ века — и до наших дней. Писательница словно ведет диалог со всеми предками, пропуская свою судьбу сквозь их биографии. Она пытается понять то время из сегодняшнего дня, стремится осмыслить свое место в семье, в истории города и страны.
«Память о непрожитом, о том, что случилось до моего рождения, стала источником глубокой и неосознанной печали, которая преследовала меня сколько я себя помню. С самых первых лет», — пишет Елена Чижова. На этих страницах воссозданы нравы ленинградских коммуналок и дворов новостроек 50-х – 60-х годов, умственная атмосфера, характерные черты городской среды (во многом утраченной за минувшие годы) — транспорт, архитектура, берега рек и каналов.
И еще это книга об особой петербургской идентичности. Писательница, сколь себя помнит, всегда жила с ощущением своей причастности к чему-то значительному в культурном и историческом отношении. Ее родные, соседи, знакомые «будто осознавали себя членами какого-то тайного ордена». Невская панорама, впервые увиденная Еленой Чижовой с моста в 5 лет, — «единственная точка во вселенной, которая по сию пору, по прошествии десятилетий, примиряет меня с жизнью». Она глубоко укоренена в петербургской традиции, много размышляет и пишет о родном городе в своих книгах. Описания ее излюбленных маршрутов и прогулок по городу — настоящие краеведческое эссе. А размышления о феномене Петербурга пронизаны историософским духом. Другие города — бывшие деревни — неспешно разрастались подобно растениям, не по чертежам. «В Петербурге все было не так. Город не разрастался, а выплескивался: сперва за Неву, а потом все дальше, за реки и каналы. <...> Понадобилась целая череда поколений, чтобы вывести генетически модифицированный тип человека, эдакого homo peterburgus'a, для которого здешнее «нечеловеческое» пространство — живая, естественная среда». Для Елены Чижовой этот город — воплощение платоновской идеи; «город-текст и одновременно механизм, порождающий тексты». Пространство здесь любит играть в замысловатые игры, а твердь, несмотря на все усилия строителей, рискует оказаться размытой. В книге из-под каждой частной человеческой судьбы проступают летописи всемирной истории.
О Ленинграде-Петербурге идет речь и в книге писательницы и критика Татьяны Москвиной «Жизнь советской девушки». Рассказы о предках здесь соседствуют с автобиографическими страницами и размышлениями об особенностях «советского» (от бытовых реалий до культурной политики государства). Родители автора — «дети ХХ съезда», в молодости заядлые театралы, по профессии инженеры. В 60-е годы «они мчались в вихре времени, все смотрели, все читали, обо всем спорили, покупали книги, бегали на гастроли Таганки».
Писательница не идеализирует советскую жизнь, но подмечает в том числе и некоторые ее привлекательные черты. Да, семьи молодых инженеров жили скудно, «однако в этой узаконенной и разделенной всей страной бедности не таилось ничего унизительного, обидного и страшного». Люди ее круга скромно, но прилично одевались, покупали книги, выписывали множество газет и журналов, ходили в кино и театры, снимали летом дачу. А некоторые могли даже, как в то время выражались, «построить кооператив». У детей была возможность заниматься в спортивных секциях и получать полезные навыки в многочисленных кружках — совершенно бесплатно. Москвина замечает: «Я застала советское общество уже значительно очеловеченным, смягченным, смирившимся перед явной невозможностью построения коммунизма в отдельно взятой стране».
Вообще, о материальной стороне тогдашней жизни писательница рассказывает довольно подробно. Так, в Ленинграде — в отличие от Москвы — почти не было номенклатуры ЦК, мальчиков-мажоров, иностранных журналистов и вообще богатой публики. Даже все самые известные поэты и артисты 60-х — 70-х жили в столице. И это влияло на отношения между людьми, делало их более здоровыми и демократичными.
Москвина вспоминает о явлениях, которые обычно остаются за кадром в мемуарах и исследованиях. Например, о планировке и репертуаре типового советского кинотеатра. О юных поклонницах популярных театральных актеров. О кандидатах в студенты (была такая промежуточная форма для тех, кто хорошо сдал вступительные экзамены, но все же не прошел в вуз). Об отношении государства и общества к матерям-одиночкам. О типовой одежде от фабрики «Большевичка», чья тайная задача — «не разжигать в мужчинах инстинкты».
По воспоминаниям автора, уже к 70-м годам в кругах питерской интеллигенции укрепилось ощущение, что советский проект проваливается. «Не диссиденты погубили Советский Союз — его погубили ворюги», — убеждена Москвина. Ее рассказ завершается 1983 годом — временем, за которым уже маячили большие перемены…
Одной из самых характерных — и неистребимых — примет российской действительности посвятил книгу писатель и краевед Алексей Митрофанов. «Повседневная история советской коммуналки» — так называется его новая работа. Материал по этой теме у автора накоплен огромный. Алексей Геннадьевич и сам вырос в коммунальной квартире у метро «Аэропорт», правда, уже в пору заката этой жилищной системы.
Появились же советские коммуналки сразу после революции, причем прямая инструкция по реквизиции излишков жилья содержится в одной из статей Ленина. В ту пору в Москву, ставшую столицей, устремилось много людей: кто спасался от голода, кто возвращался с войны, а кто-то, воспользовавшись ослаблением паспортного режима и общей неразберихой, решил переменить место жительства. А с 20-х годов для развивавшейся городской промышленности понадобилось много рабочих — ими зачастую становились вчерашние крестьяне. В результате даже изъятого барского жилья всем не хватало: граждан, имеющих лишние квадратные метры, начали «уплотнять». Под коммуналки переделывали старые гостиницы. Дальше — больше: «В ход шло абсолютно любое пространство, имевшее стены, пол и потолок <...> Люди осваивали чердаки, подвалы. Дворницкие вообще считались шиком. Люди стали жить в сараях, в складских помещениях, в кладовых, в храмах, в котельных», — пишет Митрофанов. Коммуналки помещались в Ильинской башне Китай-города, в Новоспасском и Новодевичьем монастырях, в подсобках, кладовках и в других «специфическом помещениях». Многие квартиры пребывали в антисанитарном состоянии: об этом свидетельствуют и приводимые в книге архивные документы.
В первые советские десятилетия государство пыталось, по выражению автора, «рассовать кое-как людей по норам и углам». Все это преподносилось как временная мера: ведь вскоре, мол, советская власть окрепнет и у каждой семьи появится отдельное жилье. Но на жилищное строительство все время не хватало денег, и для многих граждан СССР жизнь в коммуналках растянулась на долгие десятилетия. Не до конца исчез этот тип квартир и в наши дни.
Символом коммунальной жизни стали тонкие самодельные стены из фанеры или досок между «владениями» семей, когда-то служивших большими комнатами богатой квартиры. Получить даже положенные по закону 16 квадратных аршин оказывалось подчас непростой задачей. Жить приходилось в тесноте и «на виду» у всех соседей. Ни о какой приватности речи не шло. Места общего пользования подчас становились местом ожесточенных дискуссий: в каком порядке делать уборку, как платить за свет и т.д. Скандалы и склоки возникали по самым разным поводам. Но все-таки люди как-то уживались, притирались друг к другу и налаживали в таких непростых условиях индивидуальный быт и добрососедские отношения. «В невозможности создать какой-либо уют была даже своя какая-то романтика. Вечное сидение на чемоданах окрыляло, не давало окончательно обмещаниться», — полагает Митрофанов. Ведь уход за большой жилплощадью требует больше времени и средств. Так граждан, пусть и принудительно, освобождали от «бытового рабства».
Книга Митрофанова — настоящий путеводитель по коммуналкам разных городов СССР (не только Москвы и Ленинграда, но и Одессы, Казани, Кишинева). Описаны обстановка, социальный состав, порядки и нравы, излюбленные занятия жильцов, история некоторых характерных предметов из таких квартир, типичные драмы и курьезы коммунальной жизни. Приводятся колоритные фрагменты воспоминаний поэтов Иосифа Бродского и Константина Ваншенкина, саксофониста Алексея Козлова, актера Юрия Никулина; «коммунальные» эпизоды из прозы Мариенгофа, Ильфа и Петрова, Булгакова, Зощенко, Трифонова. Многие советские граждане коротали век в коммунальных квартирах и приобретали там бытовой, социальный и метафизический опыт. «Умение жить в коммуналке — целое искусство», — резюмирует автор книги.
Еще одна немаловажная деталь советской жизни (в крупных городах) — магазины, торгующие дефицитными товарами на сертификаты. Об этих универмагах для избранных — книга историка Анны Ивановой «Магазины „Березка“. Парадоксы потребления в позднем СССР». О «Березках» не писали советские газеты, не рассказывало телевидение. Даже их витрины всегда тщательно занавешивались от посторонних глаз. Однако об их баснословном ассортименте в 70-е годы знали все. Это был своего рода «островок капитализма» в стране плановой экономики и тотального дефицита.
В 60-е годы специалистами Минфина был придуман эквивалент иностранной валюты — чеки (сертификаты) «Внешпосылторга». Их выдавали совзагранработникам вместо зарплаты, в пересчете по очень выгодному для государства курсу. С этими чеками советский гражданин, вернувшись домой, шел отовариваться в специализированный магазин. Анна Иванова рассказывает, как командированные копили заработанные чеки. Многие ради этого страшно экономили, даже голодали. Один дипломат весь период блокады Бейрута (в начале 1980-х) просидел в подвале посольства, не выпуская из рук чемоданчик, набитый заветными чеками.
Попасть внутрь таких магазинов мечтали многие. Ведь тамошний ассортимент разительно отличался от стандартного и унылого товарного набора обычных магазинов. Да и цены (в пересчете с чеков на рубли) приятно радовали. Счастливые обладатели сертификатов без очереди приобретали в «Березках» отечественные автомобили и мотоциклы, японские радиоприемники, финские холодильники, итальянскую обувь, французскую косметику, американские джинсы. На рубеже 70-х и 80-х особым спросом пользовались первые видеомагнитофоны. Через систему этих магазинов реализовывались даже квартиры и гаражи. Но при этом за «Березками» и их посетителями зорко присматривали компетентные органы. В спецмагазины за покупками ходили очень разные люди: журналисты-международники и моряки торгового флота, ученые и дипломаты, рок-музыканты и шоферы, родственники эмигрантов и дельцы черного рынка. Даже те, кто не покидал пределов СССР, могли стать завсегдатаями этого «товарного рая». Ведь сертификаты перепродавали, выменивали, дарили, получали в качестве гонораров и взяток. Государство, как могло, боролось со спекуляцией вокруг «Березок», но окончательно победить ее так и не смогло до самого закрытия магазинов в 1988 году. Они пали первой жертвой борьбы с неравенством и привилегиями, развернувшейся в начале «перестройки».
Похожие подборки
Не знаете, что почитать?
