Здесь своих спасать некогда, кто же возьмется думать о других? Дураков нет. Красный Крест, выражая искреннее уверение в совершенном к вам уважении, прикрепляет к письму новый список тяжелораненых… Почитайте, им вот-вот умирать…
        — Как-то раз Лена, та самая машинистка, что в начале сентября потеряла мужа, подошла ко мне и спросила:
        «Тань, слушай, а ты же из этих, да?»
        «Что ты имеешь в виду?»
        «Ну ты же родилась на Западе, да?»
        «Да, в Лондоне».
        «Слушай, я вот все набираю документы и не могу понять, что у вас в головах?»
        «В каком смысле?»
        «Ну вот у вас, европейцев, что у вас в головах?»
        «Я советский человек и советский гражданин, точно такой же, как и ты».
        «Да-да, это все понятно, но ты же жила там, ты же должна понимать, что у этих людей в башке?»
        «То же, что и у нас, Лен».
        «То же? Нет, я не верю! Если то же — тогда зачем они шлют нам все эти документы?»
        «Какие документы?»
        «Ну вот все эти письма, в которых рассказывают про каждого солдата. Для чего они это делают? Чтобы что? Я вот не понимаю! Воюют десятки стран, гибнут сотни тысяч, а эти клоуны из Женевы шлют нам письма. Я сегодня потратила кучу времени на троих бойцов из-под Киева. Все погибли, но данных родственников нет. Они мне что предлагают? Отправиться на Украину и на главной площади кричать, что у меня три трупика?
        Мне иногда кажется, — продолжала она, — что эти швейцарцы просто-напросто хотят парализовать нашу работу. Быть может, они заодно с фашистами? Какое им дело до того, что у нас случилось? Что им до того, что у нас кто-то умер? Почему бы в конце года не прислать один общий поименный список? Неужели они думают, что нам здесь больше нечего делать, кроме как переписываться с родственниками? Закончится война, и все всё сами поймут!»
        «Думаю, они считают это важным», — спокойно, чтобы не злить Лену, ответила я.
        «Что важно?! Кому это сейчас важно?!»
        «Мне важно. Я бы хотела знать, где сейчас мой муж».