Первооткрыватель Америго Веспуччи живет в каждом из нас: достаточно подойти к реке и взглянуть на другой ее берег или решиться на поступок, который задаст направление всей жизни. Лет сорок назад я, ни с кем советуясь, совершил три таких поступка: сходил на концерт знаменитого джазового пианиста Вагифа Мустафа-заде, посмотрел фильм Михаила Ромма «И все-таки я верю» и приобрел журнал «Иностранная литература», который не только открыл мне другой берег реки, но и помог мысленно на него переправиться. С тех пор так и живу — «за рекой в тени деревьев».

Журналу «Иностранная литература» больше шестидесяти лет, а его прообраз появился еще в 1891 году под названием «Вестник иностранной литературы». После революции издание возродили, вначале под именем «Литература мировой революции», затем переименовали в «Интернациональную литературу», а с 1955 года журнал выходит под сегодняшним своим названием «Иностранная литература». 
Еще недавно Иосиф Бродский называл «Иностранку» «окном в Европу, Америку, Азию, Африку и вообще во все полушария». И вряд ли бы нашелся человек, взявшийся оспорить слова нобелевского лауреата, «выпавшего» через это окно. Но времена меняются. И наше новое время, похоже, решило схлестнуться с поэтом. Сегодня журнал, открывший другие берега тысячам таких, как я, давно простился с многотысячными тиражами. Насколько реальна опасность потерять любимую миллионами россиян «Иностранку»? И что необходимо сделать, чтобы этого не случилось? На эти и другие вопросы мы попросили ответить главного редактора журнала «Иностранная литература», переводчика, литератора и литературоведа, профессора РГГУ Александра Яковлевича Ливерганта.

Афанасий Мамедов Одно из основных уложений «Иностранной литературы» —публиковать только те материалы, которые никогда не выходили в отечественной печати. С какими трудностями вы сталкиваетесь, охотясь на все новое в зарубежной литературе? И можно ли сказать сегодня, что журнал «Иностранная литература» по-прежнему открывает новые имена?

Александр Ливергант Знаете, мы все время сравниваем наше положение в советское время и теперь. Абсолютный плюс теперешнего времени, не отменимый и главный, — мы свободны. А вот дальше начинают набегать минусы: небольшой тираж, убывающая слава, невозможность платить нормальные гонорары и т.д. Но это все вещи само собою разумеющиеся. Есть среди минусов нашего времени еще один, едва ли не самый важный —у нас появились конкуренты, издательства, занимающиеся переводной литературой. Они динамичны, быстро, умело приобретают авторские права, и для того, чтобы напечатать то или иное произведение, которое раньше в нашей стране не издавалось, нам приходится либо добывать права самим, либо договариваться с этими самыми издательствами: просить их, чтобы они подождали, пока мы не опубликуем отрывок из того или иного произведения или же произведение целиком. Это одна сторона ответа на ваш вопрос. Вторая же заключается в том, что мы не признаем переперевод. Исключения составляет разве что поэзия. Переводить классические тексты поэтов мы можем сколько угодно раз. У нас даже есть рубрика «Вглубь стихотворения», где мы публикуем стихотворение в оригинале и переводы разных поэтов разных лет. А вот прозу мы перепереводим только в крайних случаях.

АМ Что это за случаи?

АЛ Если в советское время перевод делался с купюрами или если перевод был крайне неудачен. Но в советское время это случалось редко, за качеством перевода следили. Еще бывают случаи, когда переводной текст грешит серьезными огрехами. Вот сейчас у нас как раз вышел первый номер, в котором мы опубликовали перевод одного рассказа, уже выходившего в «Эксмо», и по идее мы нарушили свои правила. Однако я написал небольшое вступление, в котором упомянул чудовищные ошибки того, напечатанного перевода, который был напечатан. А вообще тема переперевода, раз уже мы об этом заговорили, сегодня чрезвычайно важна. Она имеет и экономический ракурс, и творческий, и эстетический.

АМ Можно подробнее об экономическом?

АЛ Экономический заключается в том, что издательство часто перепереводит произведение, если не получилось договориться с правообладателем. Например, автора перевода уже нет в живых, а наследники не согласны на публикацию за те скромные гонорары, которые предлагает издательство. Тогда приходится заказывать новый перевод, который, как вы догадываетесь, не всегда по определению будет лучше. Случается также, что предыдущий перевод был сделан давно, к примеру, в ХIХ веке или в начале ХХ-го, и сейчас несколько устарел. Тогда у журнала тоже появляется право на переперевод. Возвращаясь к вашему вопросу, могу сказать, что это серьезная проблема сегодняшнего существования нашего журнала. Часто мы хотим напечатать целиком или в отрывках какое-то известное произведение, но выясняется, что права на него уже куплены, и мы такой возможности лишаемся. Однако не все так плохо: у нас сложились хорошие отношения с издательствами, так что мы нередко опережаем их своими публикациями. Об этом свидетельствуют две наши рубрики — «Из будущей книги» и «Сигнальный экземпляр».

АМ В последнее время выходит много тематических номеров журнала или, как вы их называете, специальных. С чем это связано?

АЛ На это есть две причины. Сегодняшний читатель журнала «Иностранная литература» любит специальные номера. Хочет познакомиться с литературой какой-нибудь небольшой страны, о которой мало что известно. Ну, скажем, Сербии. Какие-то сербские авторы нам хорошо знакомы, те же Милорад Павич или Добрица Чосич, но в целом-то представления о сербской литературе ХХ–ХХI вв. у нас нет. Поэтому наши специальные номера носят характер антологии, что позволяет читателю составить общее впечатление о той или иной литературе. Конечно, оно будет поверхностным, но в то же время, будет охватывать достаточно большой сегмент современной литературы. Это первая причина, назовем ее творческой. Вторая причина — опять же экономическая. Специальный номер, как правило, получает поддержку соответствующих культурных институций той или иной страны. Причем, надо сказать, чем меньше страна и чем литература этой страны менее известна, тем большей оказывается поддержка. Скажу цинично — работающим здесь дипломатам выгодно козырнуть специальным номером журнала.
Вот у нас недавно вышел десятый номер за 2017 год, посвященный литературе Бразилии, и Министерство иностранных дел Бразилии помогло нам с приобретением прав и оплатой гонораров переводчикам. Но когда речь идет о поддержке со стороны таких стран, как Великобритания, США, Франция, Италия, Испания, то тут поддержка гораздо скромнее. Хотя антологии больших литератур тоже представляют большой интерес. К тому же следует учесть, что мы не забываем и про классическое наследие и в наших специальных номерах стараемся печатать и сегодняшний день литературы, и вчерашний, и даже позавчерашний.

АМ А что касается жанров?

АЛ Как правило, номер открывается романом. Если это специальный номер, то обязательно публикуется современная поэзия, представленная многими поэтами, рассказы, документальная проза, а в очень важной для журнала рубрике «Трибуна переводчика» обсуждаются проблемы перевода. То есть в специальных номерах, равно, впрочем, как и в регулярных, мы стараемся представить читателю как можно больше рубрик. Мое глубокое убеждение заключается в том, чтобы романы были как можно короче, а рубрик было как можно больше. И чтобы обязательно были представлены все жанры нон-фикшн.

АМ Что вы подразумеваете под жанрами нон-фикшн?

АЛ Документальную прозу, дневники, письма, мемуары, путевые очерки и т. п. Меня искренне удивляет, что многие толстые журналы печатают большие романы на две трети своего объема. Честно говоря, не вижу в этом большого смысла. Случаются, конечно, исключения, когда мы имеем дело с каким-то великим произведением, но, вы знаете, что-то в последнее время их не видать. Хотя интересные вещи в современной литературе встречаются.

АМ Большой интерес вызвал одиннадцатый номер «Иностранки», посвященный столетию Октябрьской революции — «Россия во мгле». Могли бы вы немного рассказать о нем?

АЛ Номер построен довольно просто — нескольких иностранцев, оказавшихся в России в конце 1917 года и во времена Гражданской войны, делятся своими, прямо скажем, невеселыми впечатлениями. Эти истории, изобилующие ужасными подробностями, кончаются хэппи-эндом — хотя герои их и испытали немало опасностей, им все-таки удалось благополучно выбраться из большевистской России. Это люди разной судьбы и национальности — швейцарский филолог, жена американского посланника, которая жила в самом центре Санкт-Петербурга, испанец, оказавшийся в России проездом из Константинополя, путешествующий поляк-социалист, застрявший в Киеве, немец, оказавшийся в русском плену после Первой мировой войны. Получилось довольно любопытное многокрасочное полотно, сотканное из судеб иностранцев, попавших к нам, что называется, не от хорошей жизни. В результате вышел, по-моему, очень читабельный номер. Да вот и вы говорите, что он пользуется успехом.

 

АМ Каков сегодня средний возраст читателя «Иностранной литературы»? И когда вы собираете новые номера, вы учитываете этот возрастной критерий?

АЛ С одной стороны, традиционный наш читатель — это читатель, во-первых, немолодой, и, во-вторых, провинциальный. В силу этого мы не можем отказаться от публикации традиционных психологических романов: постмодернистскую литературу этот вид читателя не приемлет и, конечно же, не станет подписываться на журнал, в котором печатаются исключительно современные постмодернистские кунштюки. Но рад сообщить, что у нас есть прямо противоположный читатель — это культурное студенчество, которому журнал нужен хотя бы для защиты дипломов и курсовых работ, сдачи экзаменов. Я в РГГУ веду курс, который называется «Поэтика и жанры современной мировой литературы». Ну как им обойтись без журнала? Волей-неволей приходится заглядывать. И выясняется, что наше культурное студенчество много чего читает из современной литературы, в том числе и в нашем журнале.

АМ А как обстоят дела с разделом литературной критики?

АЛ Я должен признаться, что тут мы недорабатываем, у нас, как и у других «толстяков», слабый рецензионный отдел. Очень неповоротливый цикл получается. Основная масса рецензируемых книг — это давно вышедшие издания. Например, в седьмом, «американском» номере журнала я опубликовал свою рецензию на роман «Маленькая жизнь» Ханьи Янагихары, который вышел в издательстве за полгода до того. И это еще довольно быстрый отклик. Но это же просто смешно. Рецензии должны печататься вслед за произведением, тогда они имеют смысл. А что читать рецензию через полгода, тем более через год? Ведь нередко даже очень хорошая вещь к этому времени забывается. Да и не каждый же год появляются «Шум и ярость» или «Сто лет одиночества». Нет сейчас такого уровня книг.

АМ Еще один важный момент: в последние годы заметно вырос процент людей, говорящих на иностранных языках. Многие ведь читают на языке оригинала. Зачем им «Иностранка»?

АЛ Дело в том, что люди, которые прекрасно знают язык и многие годы вращаются в атмосфере этого языка, свободно разговаривают и свободно думают, совсем необязательно талантливые литературные переводчики. Мы часто сталкиваемся с тем, что какой-нибудь переводчик приходит и говорит: я двадцать лет жил в Южной Америке, дайте мне что-нибудь перевести. Для хорошего перевода, прежде всего, нужен язык, на который ты переводишь. И нужен определенный культурный уровень, я уж молчу о даровании. Исключительно талантливый синхронист не обязательно будет хорошим литературным переводчиком и наоборот, — талантливый литературный переводчик, который прекрасно и глубоко знает язык, с которого переводит, и язык, на который переводит, зачастую не может связать на этом языке двух слов. Это совершенно разные знания языка. Поэтому когда мы говорим друг другу: я прекрасно знаю польский язык, или я прекрасно знаю албанский язык, это еще ничего не значит.

АМ Когда у «Иностранки» были миллионные тиражи, мы жили за «железным занавесом». Сегодня к нашим услугам не только авиакомпании с их бонусами, но и скоростные выходы в глобальную сеть. Как это сказывается на политике журнала?

АЛ Вопрос, который вы задали, очень важный. На него вообще-то говоря трудно ответить. Действительно, горизонты расширились, а значит, резко изменился смысл такого журнала, как «Иностранная литература». Приходится признать, что замечательная идея «Иностранки» — это идея закрытого общества. Где вы найдете такой журнал во Франции, в Италии, Японии, Америке? Они там просто не нужны. И наша «Иностранка» постепенно становится ненужной и здесь, в России. Другое дело, что у нас существует некая давняя традиция существования подобного журнала, и есть некоторое число читателей, хотя оно и заметно падает, которые по-прежнему интересуются переводами зарубежной литературы. Но я сильно подозреваю, что лет через двадцать «Иностранной литературы» не будет. Читатель номер один, которого я назвал провинциальным пожилым книгочеем, через двадцать лет физически исчезнет. А интернет, идущий семимильными шагами, к тому времени станет доступен в любой точке России. Я не знаю, что должно произойти в обществе, чтобы помешать развитию интернета. Когда я со своими студентами в РГГУ ищу какое-то слово или явление, они одним движением находят то, на поиски чего мне приходится тратить часы.

АМ Это же хорошо, что они пользуются интернетом как инструментом изучения литературы.

АЛ Это очень хорошо, но понимаете, если наш читатель читает на нескольких языках, то он человек мира, он живет сегодня в Риме, завтра в Афинах, а послезавтра в Шанхае. О каком «окне в Европу» мы тогда с вами говорим? Когда мы все были не выездными, «Иностранка» была нужна нам как воздух. Другое дело, что нас потчевали далеко не всегда качественными блюдами. Идеологическое правило было простым: если я, как главный редактор, напечатал французский роман, то за это, подчеркиваю, за это должен напечатать какие-нибудь вьетнамские стихи вьетнамского коммуниста. Но теперь же этого нет. И, кстати говоря, именно из-за этого заметно сузилась и география нашего журнала. Ведь мы исходим из того, что интересно нам и нашим читателям. Турецкие стихи я напечатаю лишь в том случае, если они будут хороши. А в 50−60−70-е годы их печатали только потому, что слишком много оказывалось на наших страницах американцев или французов, писателей из «капиталистической» Америки или Европы. Нет, конечно, мы и сейчас следим, чтобы в журнале не довлели большие литературы, но они ведь все равно довлеют. Это даже доказывать не надо.

АМ А как вы относитесь к нынешней «культурной» политике по отношению к толстым журналам: литература индустриализировалась, вы теперь только мешаете?

АЛ Знаете, политики любят говорить: «я — оптимист», так вот я в этом смысле — абсолютный пессимист. Я считаю, что время толстых журналов, как бы мы не хотели того избежать, истекает. Хотя толстый журнал и по сей день является творческой лабораторией — но не для читателя, а для писателя.

АМ Выходит, скоро мы потеряем любимый миллионами россиян журнал «Иностранная литература»?

АЛ Интересная и печальная тема. С одной стороны, мы стараемся делать все возможное, чтобы привлечь читателей, а с другой стороны, — будущего для таких журналов, как «Знамя», «Новый мир» или «Иностранная литература», я не вижу. Для того, чтобы такие журналы существовали в будущем, они должны сильно измениться. Я об этом уже сказал коротко. Наше слабое место — рецензионный отдел. Будущий толстый журнал должен быть гораздо динамичней, чем сегодня. Он должен, как теперь говорят, отвечать на вызовы современности. В нем должно быть больше материалов, посвященных общественной жизни, он должен научиться сращивать вопросы политики и эстетики, философии и социологии. На одной художественной литературе никуда не уедешь. Если, конечно, художественная литература вдруг не станет вновь великой, во что я верю с трудом. Понимаете, беда всех нас, главных редакторов, заключается в том, что мы — уже пожилые люди. Об этом как-то не принято говорить, но тем не менее. А поскольку люди мы пожилые, у нас и представления старые, и предпочтения традиционные. При всем этом я очень надеюсь, что, если вы будете читать журнал «Иностранная литература», то не скажете, что это плохой журнал.

АМ Совсем наоборот, читая ваш журнал, все время замечаю одну вещь, говорю сейчас без тени комплимментарности: переводы «Иностранки» по-прежнему отличаются от переводов многих издательств, специализирующихся на иностранной литературе, и своим качеством, и обстоятельностью подачи.

АЛ Это потому, что мы придаем большое значение редактуре и тщательно подбираем переводчиков. А сегодняшний книжный литературный перевод — это далеко не всегда выбор хороших переводчиков, это скорее желание издать быстро, а не хорошо. И потом, за последние двадцать пять-тридцать лет произошла грустная вещь: с одной стороны, появилась свободная печать (говорю это без всякого преувеличения — цензуры на уровне толстых журналов не существует), а с другой — пропал институт редакторства. Редактировать-то перестали. И если даже редактируют, то без сверки с оригиналом. Понимаете, редактор может очень хорошо знать русский язык, но в оригинал он не полезет — просто потому, что не знает языка оригинала или знает его недостаточно.

АМ И почему же так происходит?

АЛ Потому что появилось много небольших издательств, которые по бедности не в состоянии платить нормальные деньги переводчику и высококвалифицированному редактору, хорошо знающему не только русский язык, но и тот, на котором написана книга. Нет денег платить замечательным переводчикам — столько, сколько они заслуживают. Как следствие сегодняшний переводчик художественной литературы не может прожить на свои переводы. Если даже представить себе, что переводчику заплатят, скажем, десять тысяч за авторский лист (хотя никто сегодня столько не платит), и он переведет роман в десять листов, получится сто тысяч рублей. Но ведь эти десять листов он будет переводить полгода. Это меньше двадцати тысяч в месяц. Как тут прожить?

АМ На Западе существуют институции, которые поддерживают переводчиков и литераторов.

АЛ На Западе другая картина. Долгое время западные литераторы пробовали объяснить нам, как у них это все работает, а мы не понимали. На Западе так же, как и у нас, переводами почти ничего не зарабатываешь. Да, получаешь в разы больше, чем наш отечественный переводчик, но там ведь и жизнь дороже. На Западе крупный, известный писатель зарабатывает преподаванием. Или, если говорить о Франции и Германии, то литераторы там, чаще всего, работают в научных институтах, где и получают зарплату, или же являются, что называется, поэтами или прозаиками при университете. А мы такой возможности не имеем. У нас есть очень известные писатели, которые совершенно нищие. Конечно, если ты Маринина, Улицкая или Чхартишвили, и у тебя огромные тиражи, то ты можешь жить достойно. Но это считанные случаи. Но вернемся к нашим толстым журналам. Толстый журнал, если он хочет выжить, должен стать конгломератом не только художественной литературы, но еще и много чего другого. А этого-то и не происходит. Конечно, мы печатаем эссеистику, конечно, и «Знамя», и «Новый мир» печатают много статей и рецензий, но, видимо, этого недостаточно.

АМ Вы автор замечательных биографий Генри Миллера, Сомерсета Моэма, Грэма Грина, Оскара Уайльда, Редьярда Киплинга, Скотта Фицджеральда. Все эти писатели очень разные. Ваш выбор был обусловлен особым отношением именно к этим авторам? И как связана работа над биографиями известных писателей с переводческой деятельностью?

АЛ Недавно я написал еще книгу о Вирджинии Вульф. Думаю, выйдет весной. Знаете, все-таки, прежде всего, я переводчик. Но всю жизнь занимался зарубежной культурой, то есть, как говорили в советское времена, я — зарубежник. И вот на меня нашел некий стих, иначе я это и назвать не могу, и за шесть лет я написал шесть книг. Даже, можно сказать, семь. Говорят, удачных. Многие из перечисленных вами писателей не относятся к числу моих любимых. О любимых писателях тяжелее писать. Я вот очень люблю Пруста, думаю, вы тоже разделяете эту мою любовь, но попробуй напиши биографию Пруста, опиши его книги. Когда я сел писать книгу о Вирджинии Вульф, то понял, насколько это тяжело. Что касается того, как эта работа связана с переводческой деятельностью: в каком-то смысле такие биографии являются как бы продолжением переводческой работы. Все равно ведь перед тобой не чистый лист бумаги, и ты не сочиняешь оригинальное произведение. Или сочиняешь, но по лекалу. Ведь ты же не можешь написать, что Оскар Уайльд, к примеру, не был судим или что он погиб в 1951 году в сталинских лагерях. Читаешь чужие монографии, читаешь переписку, воспоминания, если есть возможность — смотришь что-то в архивах, но все эти сведения, в принципе, известные. Да, ты их компонуешь, выражаешь свои идеи. Но ведь ничего от себя не сочиняешь. То же самое происходит и с переводом. Другое дело, что встречаются книжки, типа «Алисы в стране чудес», при переводе которых надо выдумывать самому. Но и тут все равно ты пишешь так сказать, по прописям.

АМ Да, но Набоков Алексея Зверева отличается от Набокова Бориса Носика.

АЛ Конечно, потому что все мы — литераторы. Но вы же не станете отрицать, что полной свободы воображения у нас все равно нет.

АМ Не стану.

АЛ К Моэму я отношусь довольно равнодушно. И к Киплингу тоже. Киплинг — это моя первая книжка. Сейчас я думаю, что мало сказал в ней о его позднем творчестве и недостаточно — о его поэзии. Но мне было чрезвычайно интересно работать над всеми этими книгами, я вообще очень азартный человек, и новый вид литературной деятельности оказался мне достаточно близок.

АМ Переводчик — человек, который должен читать гораздо больше, чем остальные люди, связанные с литературным процессом, а вы еще и главный редактор журнала, преподаете в университете и пишите биографии. Где находите время, как успеваете за всем следить, Александр Яковлевич?

АЛ На этот ваш вопрос не берусь ответить. Не знаю, что сказать. А вот вы могли бы ответить на этот вопрос, если бы я задал его вам?

АМ Таскаю потихонечку у самого себя.

АЛ Вот именно.

АМ Сегодня много говорят о старой школе перевода и о новой. Насколько уместны эти разговоры, корректно ли сравнивать одну школу с другой? И потом, школа — это ведь когда передаются знания, традиции… Можно сказать, что такая передача от поколения к поколению состоялась?

АЛ Вспоминая великую школа советского художественного перевода, часто ругают новую, но я считаю, что это, мягко говоря, несправедливо. Да, была прекрасная школа, было взято много вершин, но если сравнивать оригиналы и их ставшие знаменитыми переводы, вы увидите много и ошибок, и недочетов. Конечно, то же самое происходит и теперь: многие слабые переводчики берутся за трудные вещи, не имея на это никаких оснований и профессионального права. Вместе с тем, имеется немало молодых и талантливых переводчиков, которых я собираю под знамена журнала «Иностранная литература». Среди них есть такие, кто пришел, совершенно не умея переводить, а сейчас делает поразительные успехи. Их рвение удивительно, ведь профессия литературного переводчика не дает ни славы, ни денег. Переводя чьи-то «чужие» тексты, ты не станешь ни Платоновым, ни Булгаковым, ни Гроссманом.

АМ И все же они переводят.

АЛ Знаете, говоря о преподавании перевода, становлении современной школы литературного перевода, мне хотелось бы отметить работу педагогов Литературного института, наших постоянных авторов — Виктора Петровича Голышева, Евгения Михайловича Солоновича, Наталии Самойловны Мавлевич. Думаю, во многом, это их заслуга.

АМ И вы ведь тоже делаете свое дело — преподаете с Григорием Михайловичем Кружковым в РГГУ.

АЛ Да, мы с Григорием Михайловичем тоже вносим, по мере сил и возможностей, свою лепту, но я о другом хотел сказать. Понимаете, я сейчас назвал крупных и уже немолодых переводчиков. Все они люди известные, как говорится, в узких кругах. Но мы-то с вами о молодых говорили. И ответ мой на ваш вопрос таков — да, сегодня очень много талантливых молодых переводчиков. А что касается индустрии переводной литературы, то, я бы сказал, она выправляется. Хотя при умирающем институте редакторства это, конечно, происходит очень трудно.

АМ И мой последний традиционный вопрос: на кого и на что вы бы посоветовали обратить внимание читателей «Лабиринта»?

АЛ В прошлом году у нас было несколько удач. Читателям «Лабиринта» я бы порекомендовал два специальных номера, посвященных очень крупным авторам. Первый — англо-американскому поэту Уистену Хью Одену, а второй — автору «Заводного апельсина» Энтони Берджессу. Кроме того, у нас было несколько специальных номеров, и, кажется, удачных. Это номер, о котором мы уже с вами говорили, он посвящен Октябрю 1917 года, а также номер, посвященный бразильской литературе. В наших регулярных номерах много интересной испаноязычной прозы, в основном, латиноамериканской. Отдельных слов заслуживает чилийский писатель Эрнан Ривера Летельер в переводе талантливого переводчика из Петербурга Дарьи Синицыной.

 

Что касается года следующего, он обещает быть, по крайней мере, не хуже. Вот вчера только мы сдали специальный английский номер, с литературным гидом, посвященным столетию замечательной английской писательницы Мюриэл Спарк. В этом же номере мы печатаем рассказы Дэвида Лоджа, современного и очень именитого английского писателя. Во этом номере мы публикуем лондонский дневник журналиста и эссеиста Кирилла Кобрина, проживающего в Лондоне. А седьмой номер за 2018 год посвящен современной французской литературе, там будет любопытный современный французский роман, рассказы, статья о переводе известного специалиста по русской литературе Жоржа Нива, путевые очерки об Урале и Сибири, по которым в середине ХIХ века ездил известный путешественник и литератор Франсуа Лепле. Девятый номер посвящен литературе Скандинавии. Там будут представлена, прежде всего, норвежская литература, но также датская, шведская и исландская. Готовим мы в конце 2018 года и специальный итальянский номер: Италия в этом году почетный гость ярмарки Non/fiction. Помимо этого, мы еще готовим номер, посвященный теме молодежи, назвали его так, как назывался знаменитый советский фильм — «Легко ли быть молодым». Подумываем сделать и специальный литовский номер: в 2018 году исполняется сто лет свободной Литве. Так что читайте «Иностранку» — пока что у вас еще есть эта возможность!