Пауло Коэльо — один из самых популярных и влиятельных писателей в мире. У его аккаунтов в социальных сетях десятки миллионов подписчиков, а каждая новая книга становится событием для читателей из самых разных стран. Коэльо — автор 30 книг, проданных в мире тиражом более 320 миллионов копий. Произведения писателя переведены на 83 языка.

В России переводом книг бразильца занимается Александр Сергеевич Богдановский, который также открыл нам творчество Марио Варгаса Льосы, Жоржи Амаду и Жозе Сарамаго. Мы поговорили с Александром Сергеевичем о новой книге Пауло Коэльо «Лучник» и судьбах латиноамериканской литературы.

Лабиринт Когда Коэльо в начале нулевых приезжал в Москву на Международную книжную ярмарку, очевидцы вспоминали, что его встречали как рок-звезду, как религиозного гуру. Вы знакомы с Пауло Коэльо. Какое впечатление он произвел на вас при знакомстве?

Александр Богдановский Да, это так. Именно так его встречали. Был очень большой ажиотаж. Впечатление? Человека приветливого, сдержанного, корректного и — знающего неизмеримо больше, чем говорит. При этом меня не покидало ощущение, что хотя он внимательно следит за ходом беседы/интервью и отвечает совершенно «впопад» мысли его при этом где-то далеко, и он не перестает напряженно думать о своем.

Л Какие впечатления оставила у вас работа над книгой «Лучник»?

АБ Это — притча. И, как всякая притча, она практически лишена бытовых подробностей — пейзаж, внешность героев и т.п. отходят на задний план. Удельный вес слова при этом увеличивается (что совершенно естественно). И эта «нагота» создает известные сложности. Постарался с ними справиться.

Лучник

Нет в продаже

Впервые на русском языке выходит философская притча, обобщившая многолетний духовный опыт легендарного писателя. Подарочное издание с атмосферными иллюстрациями Евы Эллер по достоинству оценит каждый, кто ищет ответы на извечные вопросы. Путь стрелка — это путь радости и воодушевления, совершенствования и заблуждений, техники и наития. Но всему этому ты научишься, только если будешь неустанно посылать стрелы.

Посмотреть

Л Что отличает латиноамериканскую литературу? Почему в середине двадцатого века возник латиноамериканский бум? И возможно ли сейчас подобное явление, учитывая, что в последнее время романы писателей латиноамериканского происхождения вызвали большой резонанс. Например, «Особое мясо» Агустины Бастеррики, «О женщинах и соли» Габриэлы Гарсии.

АБ Ее никак нельзя счесть единым, цельным, гомогенным, так сказать, явлением. Она безмерно разнообразна, и можно смело сказать, что единственная «скрепа» — это язык. При том, что в разных странах существуют — во множестве — свои особенности: лексические, в первую очередь. Сильно отличаются друг от друга страны этого континента, сильно отличается язык — и, значит, литература. Ну, тем интересней, не правда ли?

Единственное объяснение, по-моему, в том, что к концу 50-х годов Латинская Америка окончательно высвободилась от воздействия метрополии и литература ее уже в полной мере зажила своей жизнью. Пришло время зрелости.
Честное слово, не знаю. Но не исключаю нового бума.

Л В одном из своих интервью вы пишете, что в 60-70-е, люди были очарованы Льосой, Борхесом, Кортасаром, Маркесом, потому что читали их романы как сказку, находя в этой литературе накал страстей, которого не было в их реальной жизни. На ваш взгляд, как латиноамериканских писателей читают сейчас?

АБ Могу сказать, что — да, элементы этой ярчайшей экзотики исчезли (ну, или сгладились), вернее, уже перестали так поражать: мир изменился разительно. По-моему, она воспринимается сейчас «по гамбургскому счету» — так же, скажем, как скандинавская, например. И писатели воспринимаются сами по себе.

Л Почему Коэльо остался главным сказочником?

АБ Я уже сказал — очищенная от быта притча не устаревает и, значит, не может выйти из литературной моды. Она — вневременна (чтоб не сказать — вечна). Могу добавить, что это создает известные сложности для переводчика. В одном из романов Коэльо действие происходит в некой деревушке на Пиренеях. Но по одну их сторону священник называется «кюре», а по другую — «падре»; тут фигурирует «мэр» или «префект», а там — «алькальд». Я спросил автора, как с этим быть, и из ответа его понял, что эта привязка к конкретной стране и ее реалиям (французским или испанским) — будет противоречить притчеобразности. Так что пришлось выкручиваться.

Л У вас репутация человека, который переводит нобелевских лауреатов до того, как они ими становятся. Есть ли сейчас в зарубежной литературе писатели, которых вы бы хотели перевести?

АБ Это не репутация, а счастливое совпадение: так звезды сошлись. И мои собственные литературные вкусы в высшей степени удачно совпали с мнением Нобелевского комитета. Случись обратное — было бы не так интересно.

Ну, вот, например, Марио Варгас Льоса мне по-прежнему очень интересен, и я бы с удовольствием перевел его последние романы.

Л Над чем вы сейчас работаете?

АБ Над очень масштабным — даже, я бы сказал «монументальным» — романом Артуро Переса-Реверте, где на протяжении нескольких сотен страниц подробно описывается один — всего один! — эпизод гражданской войны 1936–1939 гг.