То, как проходят детство и отрочество, предопределяет и взрослую жизнь человека. В детстве деревья кажутся выше, музыка — громче, а мир — одновременно и удивительнее, и страшнее. Поэтому мы решили опубликовать небольшую подборку книг, выпущенную Редакцией Елены Шубиной о детстве и юности — с цитатами из произведений.
«Они жили без папы, но папа у них был, хотя не появлялся. Он присылал подарки и деньги передавал, как позже узнала Вера. Папа — это были тяжелые картонные коробки, которые приносил и громко ставил на пол в прихожей дяденька-шофер. В этих коробках была разная вкусная еда — например, сырокопченая колбаса, которой в магазинах не было. Мама позвонила папе. Был апрель, уже прошли все сроки, когда детей записывали в школу. Но ничего. Папа проникся важностью момента. Назавтра во двор школы пришли рабочие с отбойными молотками, стали вскрывать асфальт и отключили школу от электричества: авария на соседнем участке.
После отчаянных блужданий по коридорам районной власти директор дозвонился до заместителя начальника ремонтного треста, который совершенно случайно оказался Вериным папой. Он пообещал ускорить работу, но тут есть одна очень способная, очень хорошая девочка... Конечно, Вера все это узнала потом, в десятом классе. „Значит, я попала в тридцать первую школу по блату?“ — спросила Вера у мамы. „Да, — ответила мама, — и она тоже!“ — и показала вдоль коридора, туда, где через лестничную клетку была квартира Соседской Девочки. Вера согласилась. Но подумала, что у Соседской Девочки был более изящный блат, и это было обидно».
«Как разобраться в детях? А чего тут сложного? Высокий — на волейбол, крикливый — в хор, умный — пускай играет в шахматы, кривляется — тогда в театральный кружок, а если пойман со спичками или нарушает режим, то грабли в руки и вперёд — на уборку территории. Главное — проследить, чтобы никто не отлынивал».
«— Бабушка...
— Что, Федь?
— Как ты думаешь, выдержит крыша у нас, если космос рухнет?
— Не рухнет, Федь, космос.
— А на чем он держится?
— А на чем и все, Федя, держится...
— На соплях?!?»
«Катя не знала, как думать про работу. С одной стороны, работа казалась хорошей. Когда Катя что-то просила маму — например, велосипед, — папа отвечал, что Катя сама на него заработает, когда вырастет. Это означало, что на работе давали деньги, на которые можно было и велосипед, телевизор, тёплые зимние сапоги, свой компьютер, даже квартиру. Особенно Кате нравилось, что работа отвлекала от работающего других людей. Говоришь „я на работе“, и никто не заставит тебя жевать протёртые яблоки или делить в столбик. С другой стороны, работа воровала радость и силы. Катя видела, какими непригодными для жизни родители возвращались из гулливерского города».
«В юности ты как будто едешь в лифте быстро наверх. Всё выше и быстрее. А к старости вдруг начинаешь думать про все эти этажи, которые проезжал, которые казались „не твоими“, ненужными. И вдруг оказывается, что там-то и было что-то настоящее».
«Я слышу голос бабушки: „Засмольчи свой рот“, — так она говорила всегда, когда хотела, чтобы я заткнулась. Раньше я приняла бы ее слова как должное. Но теперь, начитавшись блокадных дневников, чувствую горечь. Черную, как смола на губах. Потому что не Бог. Бог уехал в эвакуацию, за Урал, в одном из летних вагонов, груженных эрмитажными картинами, станками тронувшихся с насиженных мест заводов, тракторами-танками, которые город отправлял на Большую землю до последнего доблокадного дня. Может быть, Он еще надеялся вернуться: крупинкой сахара, зернышком хлеба, желтовато-прозрачной капелькой растительного, не машинного, масла... Эти надежды не оправдались. Обратно вагоны шли пустыми: ни крупицы, ни зерна, ни капли, в которых можно воплотиться, облечься в плоть и кровь. В отсутствие Бога работали механизмы блокадного спасения. В каждой спасшейся, уцелевшей ленинградской семье этот механизм — свой».
«Особенно забавным был Петров-младший, когда ему было от четырех до шести лет, он был прямо какой-то живой куклой с всегда приоткрытым ртом, в котором был ряд белых ровных зубов, тоже таких игрушечных, что, казалось, что их ему вставили на фабрике, этими зубами сын не мог разжевать вареное мясо. В то время Петров мысленно прозвал сына Петров-два-предмета, потому что дома он всегда носил только какие-нибудь два предмета одежды и никогда не одевался полностью, но всегда надевал не один, а именно два предмета, например, только носки и трусы, но без майки, или майку и носки, но без трусов, или майку и трусы, но без носков».
«Целых двадцать лет, с семи до двадцати семи, Сонечка читала без перерыва. Она впадала в чтение как в обморок, оканчивавшийся с последней страницей книги. Был у нее незаурядный читательский талант, а может, и своего рода гениальность. Отзывчивость ее к печатному слову была столь велика, что вымышленные герои стояли в одном ряду с живыми, близкими людьми, и светлые страдания Наташи Ростовой у постели умирающего князя Андрея по своей достоверности были совершенно равны жгучему горю сестры, потерявшей четырехлетнюю дочку по глупому недосмотру: заболтавшись с соседкой, она не заметила, как соскользнула в колодец толстая, неповоротливая девочка с медленными глазами...».
«Но ведь мы тоже умрем — и я, и твоя бабушка (Антонина Павловна кивнула), и, говоря между нами, даже директор школы. И ничего, дел не отменяем. Глеб упорно смотрел в темную точку на обоях. Сказал: зачем же нужны дела, если все умрут?».
«Воняла не только бабка. Чуров тоже начал вонять, пахучий подросток Чуров, его носки и он сам, вечно потный, едкий, рыхловатый, специфический. Пованивали кеды, рюкзак, физкультурная форма. Сколько ни мойся, сколько ни распахивай окно комнаты в дикий космос. Там виднелись ржавые крыши, верхушки ржавых тополей, зимние подмороженные синеватые стрехи и ржавые розочки-улитки водосточных труб.
— Бабуля, — кряхтел Чуров, поворачивая старуху на бок. — Ну что такое, помогай давай».
«Моя мама умела похвалить всякую дрянь. „Ешь, ешь, килька чуть с душком, ароматная... вот каша пшенная — она на воде такая остренькая получается, вкуснотища... картошечка-то с разварочки, хороша, ничего к ней и не надо“. Ботинки — „еще крепкие, не промокают“, пальто — „как новое, рукава совсем не протерлись“. Костюм клоуна, который она мне сшила из матрасной ткани, — „загляденье, а не костюм“. И так, казалось, всё нормально у нас, хорошо живем».
Детство бывает разным: долгим или быстротечным, счастливым или не очень, беззаботным или полным трудностей и потерь. Но каким бы оно ни было, на протяжении всей жизни человек постоянно в мыслях возвращается в свое детство, чтобы вспомнить что-то особенно радостное или погрустить. Предлагаем вам сделать это в компании с книгами из нашей подборки.
Похожие подборки
Не знаете, что почитать?
